Ричард Уэберн Чайлд, посол США в Риме с 1921 по 1924 год, испытывал к дуче чувство уважения, граничившее с идолопоклонством. "Он смог не только добиться и закрепить почти всеобщее признание, - писал Уэшберн Чайлд в предисловии к "Моей автобиографии" Муссолини, - но создал новое государство на основе новой концепции. Он смог не только изменить жизнь людей, но он также изменил их мышление, их сердца, их дух". Американский посол восторженно поведал о человеколюбии дуче и его мудрости, о его силе и динамичной энергии. Он был "грандиознейшей личностью земного шара нашего времени".
В то же время немало говорилось и о тщеславии, театральности Муссолини, его претенциозном поведении, пристрастии к нелепому жестикулированию. Однако большинство лиц, общавшихся с ним, сходились во мнении о Муссолине, как человеке разумном, обаятельном, даже несколько робком, с неуверенными, зачастую застенчивыми, манерами поведения. Посетителей Муссолини предупреждали, что, когда они попадут к нему на прием, то он, возможно, будет восседать за необъятным письменным столом в своем огромном, с пышными украшениями, кабинете - зале Маппамондо Палаццо Венеция, - мрачно наблюдая, как его гости приближаются к нему от дверей, преодолевая расстояние почти в двадцать метров по мозаичному полу, шаги по которому гулко отдавались в холодном зале с высокими потолками, или, возможно, полностью проигнорирует визитеров, весь погрузившись в работу над документом, лежавшим перед ним на столе. Им говорили, что до того, как попасть в кабинет Муссолини, придется пройти сквозь строй чернорубашечников с угрюмыми лицами и с выставленными наготове кинжалами длиной в целую руку. Иногда, действительно, так оно и было.
Франц фон Папен, находившийся в Риме летом 1933 года в связи с подписанием конкордата с Ватиканом, пришел к выводу, что "итальянский диктатор - человек совершенно иного калибра по сравнению с Гитлером. Приземистый, но с величественной осанкой, Муссолини с его крупной головой буквально излучал силу воли и энергию. Он обращался с окружавшими его людьми так, словно привык к беспрекословному выполнению всех своих приказов, но при этом не терял свойственного ему обаяния... Гитлера никогда не покидал некий еле уловимый налет нерешительности, словно он вынужден продвигаться вперед на ощупь, в то время, как Муссолини держался хладнокровно и с большим достоинством. Он создавал впечатление, что ему как будто бы до тонкостей известна обсуждаемая проблема, независимо от того, какой темы она касалась... Он блестяще говорил и на французском и на немецком языках".
В Америке Муссолини восхваляли столь же безудержно, как и в Европе. Если лорд Родермер сравнивал дуче с Наполеоном, то президент Колумбийского университета находил сходство между ним и Кромвелем. "Фашизм, - продолжал он, - является самой образцовой формой государственности". С ним согласился Отто Кан, знаменитый банкир, который в своей речи перед студентами университета Уэсли охарактеризовал дуче, как "гения". Данную оценку личности Муссолини поддержал и кардинал 0'Коннелл из Бостона. "Муссолини, заявил кардинал, - это - гений, ниспосланный Италии Господом Богом, чтобы она смогла с его помощью достигнуть вершин уготовленной ей счастливой судьбы
Предположения о том, что у двух диктаторов - Гитлера и Муссолини может быть что-то общее, были категорически отвергнуты самим Муссолини. Если бы теории Гитлера о расовом превосходстве были бы правильными, то, по мнению Муссолини, "лапландца следовало бы считать наивысшим типом развития человеческой расы". "Тридцать столетий истории, - отметил он в своей речи в Бари в сентябре 1934 года, - вынуждают нас с чувством величественной жалости рассматривать некие доктрины, усиленно пропагандируемые по ту сторону Альп потомками народности, которая была поголовно безграмотной в те дни, когда Рим гордился Цезарем, Виргилием и Августом". В беседе с Эмилем Людвигом в 1932 году дуче заклеймил антисемитизм, как "германское зло". "В Италии не существует еврейского вопроса, поскольку он не может существовать в стране с разумной системой государственного правления".
Впервые он встретился с Гитлером 14 июня 1934 года. Как и предполагал Муссолини, Гитлер и при личном знакомстве вызвал у него чувство антипатии. Встреча, организованная немецкими дипломатами в надежде, что Муссолини будет более удачлив, чем они, и сможет изменить позицию Гитлера по отношению к Австрии, произошла на королевской вилле в местечке Стра на реке Брента близ Падуи. Гитлер, прибывший в сопровождении большой группы эсэсовцев, включая Зеппа Дитриха, вел себя нервно и выглядел непрезентабельно. Муссолини, обратив внимание, в частности, на его худобу, неряшливую прическу и водянистые глаза, пробормотал про себя: "Мне не нравится его вид". На Гитлере был желтый макинтош, брюки в полоску, дешевые кожаные туфли. К животу он прижимал серую фетровую шляпу, время от времени судорожно её покручивая, словно, - комментировал французский журналист, "неопытный водопроводчик, растерянно державший в руке незнакомый ему инструмент". Муссолини, который приехал на встречу также в гражданском платье, по прибытии на виллу переоделся в пышный мундир и надел черные сапоги с серебряными шпорами.
Еще до того, как завершилась их первая беседа, Муссолини уже составил четкое представление о Гитлере. Выйдя из-за стола во время краткого перерыва, он подошел к окну и с изумлением, смешанным с изрядной долей презрения, прошептал: "Да он же просто сумасшедший". К вечеру обстановка на переговорах изрядно накалилась и было заметно, что оба они не только потеряли всякое терпение, но практически находились на грани ссоры. Оба диктатора сошлись лишь в общей неприязни ко Франции и России, но ни о чем другом не смогли договориться, менее всего об Австрии, в которой, как заявил Муссолини, нацисты обязаны прекратить свою кампанию террора. Всю последовавшую за тем ночь обитателям виллы не давали покоя комары. Муссолини так и не смог заснуть до самого утра, выведенный из душевного равновесия не только насекомыми и напыщенными речами "глупого маленького клоуна", а, быть может, и тенью Наполеона, который однажды тоже провел бессонную ночь в Стра. Утром приняли единодушное решение дальнейшие переговоры проводить в Венеции.
Но атмосфера там стала ещё более напряженной. Венецианцы с энтузиазмом приветствовали дуче, полностью проигнорировав его гостя. Днем во время прогулки по игровой трассе гольф-клуба Альберони два государственных мужа провели беседу наедине. Их свита, отставшая на почтительное расстояние, смогла разобрать лишь отдельные резкие вскрики, которые позднее Константин фон Нейрат, министр иностранных дел Германии сравнил с "лаяньем двух сцепившихся английских догов". Никто не знал, о чем они там спорили, да и потом никто не смог это выяснить.
Но все же Муссолини понимал значение союза с Германией. Дуче провозгласил, что "образуется "Ось Берлин - Рим", вокруг которой могут вращаться все европейские государства, стремящиеся к миру".
Тем временем в Германии новый министр иностранных дел Италии граф Галеаццо Чиано готовил предстоящий вскоре государственный визит Муссолини в эту страну. Сын адмирала графа Констанцо Чиано, героя Первой мировой войны, Галеаццо, работавший журналистом в Риме, поступил на дипломатическую службу в возрасте двадцати двух лет. Спустя три года, 24 апреля 1930 года, он женился на Эдде Муссолини, старшей и, как считалось - любимейшей дочери дуче. С этого дня Чиано стремительно, подобно метеору, начинает восходить к вершинам власти. Уже через два месяца его назначили генеральным консулом в Шанхае, а вскоре чрезвычайным посланником в Китае. В 1933 году Галеаццо вернули в Рим, где он возглавил пресс-отдел министерства иностранных дел. По окончании абиссинской войны, в которой Чиано принял участие, будучи пилотому ВВС Италии, его утвердили министром иностранных дел страны. В те первые годы своей карьеры он проявил себя, как верный ученик человека, который сотворил из него политического деятеля, и который теперь видел в нем не только примерного зятя, но и самое приближенное доверенное лицо. Тщеславный, не терпящий отказа своим желаниям, снисходительно относившийся ко всем окружавшим его людям, амбициозный и претенциозный, всегда уклонявшийся от прямых ответов, Чиано, тем не менее, под маской откровенного цинизма несомненно скрывал сильное чувство восхищения дуче. Даже в своем личном дневнике, который он усердно вел после того, как стал министром иностранных дел, Чиано зачастую явно стремился замаскировать близкое к идолопоклонству преклонение, перед Муссолини, которое всячески отрицал в беседах с друзьями. Лишь от случая к случаю позволял он себе восторженно восхвалять дуче. "Сегодня Дуче похвалил меня несколько раз, писал он в один из тех моментов, когда искренне раскрывал свои чувства, - я был настолько потрясен, что даже не смог поблагодарить его. Истина заключается в том, что работать следует только ради одного - того, чтобы угодить ему. Когда удается добиться этого, то меня охватывает чувство величайшего удовлетворения". После своей болезни в 1938 году Чиано признался, что, услыхав голос дуче по радио, "принялся плакать, как маленький ребенок".
