- Что? Что-о? - быстро спросил Мещеряков, наступая. - Что сказал?
- Сражения не будет. Командующий фронтом товарищ Крекотень прислал приказ - полкам нашей группы контрнаступления срочно перейти на Моряшихинскую дорогу, сделать заслон от белых. Белые идут по той дороге огромной массой!
- Полковые командиры, - приказал Мещеряков, - подойдите ко мне! - И сам направился в соседнюю горницу. Обернулся. Спросил: - Ну?
- Уже нету, товарищ главнокомандующий! И моего полка нету, и я сам ушел бы, когда не ждал бы твоего возвращения! - сказал комполка двадцать четыре.
- У-убью-ю! - заорал Мещеряков. - У-убью-ю!
- Кого-кого? Товарищ главнокомандующий, кого? - подпрыгнул Гришка Лыткин, срывая с плеча винтовку.
- Пошел к чертовой матери! - крикнул Мещеряков, крикнул снова и еще громче, потому что не знал, кого он грозился убить.
Тут вошел Петрович - командир красных соколов. Доложил, что его полк на месте, ждет распоряжений главкома.
Мещеряков и Петровичу не ответил. Приблизился к темному окну, поглядел в него. Рукой показал через плечо на Тасю Черненко:
- Эту - арестовать!
"Ждали от меня победных боев, хотя бы и молчаливо попрекали за бездействие. Все попрекали - Брусенков, Петрович, даже Довгаль, - думал Мещеряков яростно и злобно все еще глядя в темное окно. - Ну вот дождались! - Он вспомнил свой штаб в Соленой Пади с одиночной комнатой, с чернилкой и с ручкой... - Все думали: это главнокомандующему страсть как нравится - и кабинет и чернилка! Только этого ему и надо? Вот как могли о нем подумать! Да?"
Разведчикам Мещеряков сказал, чтобы впредь все сведения они передавали Жгуну, а его лично не искали бы. Чтобы они немедленно выяснили положение на Моряшихинской дороге.
Приказал Петровичу собрать командный состав полка красных соколов в кошаре под Малышкиным Яром, в той самой, которую хотел сделать командным пунктом в предстоящем бою.
Через полчаса и сам был в этой кошаре с плоской, наполовину раскрытой соломенной кровлей.
Падала сверху луна, изломанным коричневым пятном лежала на овечьем помете, на соломенных охвостьях, на дерновой стене кошары.
Вошел и встал посреди этого пятна широкогрудый латыш, огляделся, вынул из карманов руки, а изо рта трубку. Зажав трубку в кулаке, проговорил:
- Здравствт! - снова сунул трубку в рот, руки в карманы...
Забежал командир штрафников - быстрый, даже суетливый, - доложил о самом себе:
- Громыхалов прибыли!
Мещеряков спросил его:
- Громыхалов - это не ты ли прошлый год разгонял Советскую власть в Панковской волости?
- Так точно! Было дело, товарищ главнокомандующий! В прошлом годе и было!
- Тогда ты, значит, убедился, что получилось без Советской власти?
- Был случай. Сильно убедился.
- Ну, а нынче тебе случай - стать ей на защиту, чтобы она вернулась раз и навсегда.
- Нынче об чем разговор? Стану!
Еще прибывали командиры, и Мещеряков обратился к ним:
- Так вот, товарищи красные соколы, вы не то что сами завоевали честь называться красиво и гордо, вы даже силой своего убеждения перековали бывших врагов Советской власти на ее друзей. И даже на воинов-героев. А нынче положение такое - где было четыре полка, остался один. Один ваш полк.
Латыш опять вынул трубку и кивнул, кто-то стал объяснять слова главнокомандующего мадьярам, показывать на пальцах - один и четыре.
Два мадьяра - высокий пожилой и молоденький чернявый - быстро поняли, закивали.
Из другого угла им по-своему и еще кто-то сказал несколько слов. Это Андраши сказал, он там был, в дальнем углу кошары.
Мещеряков продолжил:
- Вы должны нынче показать пример всей партизанской армии. Занять передовое место в шеренге борцов. Сделать очень смелый бой.
Высокий пожилой мадьяр понял быстрее своего товарища:
- Мой личность - хороший пример? Да? Будет вперед? Да?
- Понято, - подтвердил Мещеряков. - Сегодня будем делать мировую революцию здесь, на этом вот месте.
- Большая революция маленькой место? Да? - снова понял высокий мадьяр, а молоденький похлопал товарища по плечу.
Латыш спросил:
- Когда время? Сейчас?
- Сейчас, - подтвердил Мещеряков. - Врываемся с четырех сторон в Малышкин Яр. Наносим противнику как можно больше потерь, уходим. Все. Но только сделать нужно по-геройски. Чтобы противник бы долго и прочно бой этот помнил. Как будете наступать - кто с какой стороны, кто раньше, кто позже, договаривайтесь промежду собой. Я требую одного - немедленно и беспрекословно повиноваться сигналу отхода, хотя бы в ту минуту вы овладевали штабом противника... Выйдем из Малышкина Яра затемно. Противник даже не увидит по-настоящему наши силы. Выйдем все в направлении на Елань, то есть к северу от села...
Мещерякова слушали, мадьяры поясняли друг другу его слова, никто не знал, что Мещеряков уже не воюет - он партизанит.
Показать этого еще нельзя, не каждый солдат в один миг может из солдата переделаться в окончательного партизана. И он не показывал. Но о себе знал твердо - снова партизан. Знал - надо показать главному штабу партизанщину: видать, в Соленой Пади ее плохо знали. Лучше рано показать, чем поздно, лучше нынче, а не тогда, когда уже начнется генеральное сражение с белыми. Может быть, придется снова вернуться в Верстово, но прежде показать себя Мещеряков-партизан должен.
Подошел Петрович, взял его за локоть, отвел чуть в сторону. Этот обо всем догадался. Этот тревожился. Но Мещеряков не хотел хоть что-то объяснять. Ни Петровичу, ни самому себе. Сказал:
- Слушаю тебя, товарищ Петрович, но учти: на все вопросы и ответы, на весь разговор - три минуты. Ну?
- Зачем этот бой? Для чего нужен? Почему приказываешь идти в сторону Елани? Бросаешь Соленую Падь? На произвол судьбы?
Мещеряков спросил:
- Паника?
- Товарищ главнокомандующий, я тебя арестую! Ты моих мадьяр и латышей знаешь? Приказ исполнят - не дрогнут.
- Убить меня можешь. Или я тебя. Всяко может быть...
- Закуривай, - сказал Петрович. - Это время не в счет, в минуты не входит. - Завернул цигарку, взял ее в руку. - Обещаешь своих не трогать? С белыми воюй как хочешь, но своих не трогаешь?
- Ничего не обещаю. Требую: ты должен подчиняться мне без слова! Все!
- Куда это может тебя завести?
- Чего не знаю, того не знаю.
Петрович потянул к губам цигарку, еще опустил руку.
- Белые Соленую Падь растерзают. Там и твоя семья, товарищ Мещеряков! Вспомни!
- Не задавай мне вопросов, гад! - крикнул Мещеряков. Переждал чуть. Чуть успокоился. - Белые не сразу поймут, что под Соленой Падью у нас силы нету. И задача у них - разгромить нашу армию, а вовсе не самую деревню...
- Если все-таки...
- Выйдешь из боя в направлении на Елань... Встретится не сильный резерв противника - уничтожь его. Все! Дальше действуй, как хочешь, - возвращайся, обороняй Соленую Падь, собирай главный штаб и делай с ним новый план военных действий, - что хочешь, то и делай! Все можешь! Но сейчас выполняй! Без слова. Будешь в главном штабе, скажи от моего имени: Крекотеня я расстреляю. После, как только закончим бой в Малышкином Яру - я догоню те три полка, которые он перебросил на Моряшиху, буду вместе с теми полками драться, как он им приказал, осуществлять его приказ, но после расстреляю! За что? Он сам знает. Лучше других знает об этом товарищ Крекотень. А ежели плохо понял - я ему прежде объясню, что и как!
- Жгун? Он же тебя осудит?
- Может, осудит. Но поймет: все вы толкаете меня в партизанщину. Я толкнусь. Пойду. Не в первый раз пойду!
Сначала на Малышкин Яр пошли мадьяры. Белые оказались настороже: не прошли для них незамеченными передвижения полков. Но все равно дальних часовых мадьярам удалось снять без выстрелов, и только следующий пост открыл огонь. Тогда мадьяры встали в рост и пошли с русским "ура", которое они кричали не совсем по-русски.
Огонь был сильный, мадьяры не ложились, ждали следующей атаки; и верно, тут же вскоре, с противоположной стороны, с севера, пошли латыши и шахтеры Васильевских рудников. Тогда мадьяры залегли, белые все палили по ним, потом чуть смолкли. Стало слышно, как разгорается бой на противоположной окраине.
Мадьяры снова встали. Снова белые открыли сильный огонь и, должно быть, уже не слышали, как через прибрежные камыши речки Малышки, через невысокий ее яр, с левого фланга в деревню стали просачиваться штрафники Громыхалова, а с правого - через огороды - остальные две роты полка красных соколов.
Оборона была у белых предусмотрена круговая. Они не метались, не перебрасывали огневые средства с одного участка на другой, вступали в соприкосновение с отдельными группами партизан, которые просачивались в улицы села, основные же силы красных соколов продолжали держать под огнем, не позволяли им войти в село.
Ошибка все-таки у них получилась: недооценили они громыхаловских ребят, сделали огневую завесу над яром, но не очень плотную. Яр этот рассекался поперек несколькими оврагами, по ним-то громыхаловцы и пробрались в село, попали в густой конопляник, потом в проулок, из проулка на главную улицу. Тут нарвались на крупный резерв противника - полноценный батальон, который стоял в строю и, по всей видимости, готовился вступать в бой. Партизаны кинулись в стороны, а резерв белых, должно быть, подумал, что его окружают, залег в канавы, развернулся по флангам и открыл огонь. Это произвело впечатление, что самый жестокий бой как раз и завязался в центре села, и перед мадьярами и перед латышами противник начал отступать, чтобы подавить громыхаловцев. Был тот самый момент, когда белые пришли в замешательство, у партизан же поднялся боевой дух.
