с какой стати вообще о них упоминать? Дети в раскладах военных операций или войн ценности не имеют. И хотя он почти пять лет прослужил в армии, ему всегда говорили только то, что ему необходимо было знать, а он ничего не спрашивал. Насчет гражданских единственный вопрос всегда звучал так: если ты в ходе операции встретишь гражданского, что ты будешь делать? Варианта было только три — похитить, убить или отпустить, и ни один из ответов не был правильным или хорошим. Но при этом Рафи беспокоило то, что он не знал про детей, а теперь лежит в десяти метрах от их сандалий. Тут его похлопали по плечу, и когда он отвел глаза от прицела своего ружья, то увидел лицо взрывника, выкрашенное в темно-зеленый цвет, как и его собственное. Взрывник дал ему знак, что все в порядке: бомба на месте и сработает в тот момент, когда командир «Хезболлы» опустит ногу на педаль газа. Рафи дал своим людям знак отступать, и они четыре часа ползли до горного убежища, а там устало свалились отдыхать.
Уже приближалось время, в которое командир «Хезболлы» покидал дом и садился в машину. Над деревней летал беспилотник и давал зернистое изображение происходящего на земле, так что в 6:20 подразделение собралось у экрана монитора и принялось ждать. На экране они увидели дом, от которого ушли четыре часа назад, темный и неподвижный. Наступило 6:28, потом 6:30, потом 6:35, и все еще ничего; 6:45, 7:00, 7:15, и все та же тревожащая неподвижность. «Какого черта?» — то и дело спрашивал кто-то. Разведка установила, что командир «Хезболлы» каждый день, без исключений, выходил из дома в 6:30 утра и садился в машину. И что там сейчас происходит? В половине восьмого все еще было тихо. Рафи послал радиосообщение генералу Северного командования. «Боксер вызывает Кодкод Север, прием. Что происходит?» «Кодкод Север вызывает Боксера, — радиопозывной Боксер всегда обозначал позицию Рафи, офицера антитеррористического подразделения, — Кодкод Север вызывает Боксера, ждите. Прием». Потом, через несколько минут после 8:00, дверь дома открылась и вышла вся семья.
Рафи, державший монитор, похолодел. На зернистом изображении отец, мать и трое детей подошли к машине, открыли дверь и исчезли внутри салона. Бомба была настроена так, чтобы срабатывать при повороте ключа в зажигании и включении двигателя, но взрыв происходил только после того, как педаль газа сдвинется на миллиметр. Стоит ей сдвинуться на миллиметр, как машина и все ее пассажиры разлетятся на куски. Двери машины закрылись, воцарилась тишина, потом ключ повернули и двигатель заработал. «Есть зажигание!» — подтвердили по радио.
— Следующие секунды, насколько я помню, стали самыми длинными в моей жизни, — сказал Рафи. — Я сидел, смотрел и ждал в состоянии полного и абсолютного ужаса. Секунда, две, пять. Через десять секунд дверь сиденья водителя открылась, командир «Хезболлы» вышел, нагнулся, чтобы заглянуть под машину, и достал оттуда курицу.
Наверное, эта курица в семье была вроде домашнего питомца и ее достаточно любили, чтобы кто-то внутри поинтересовался, где она, перед тем как машина тронется. «А где — как там ее зовут, — смотри, ее нет с остальными!» Или «Я только что видел, как она залезла под машину, она терпеть не может, когда мы уезжаем, она всегда так делает». Что-то подобное должен был сказать один из детей на заднем сиденье до того, как их отец нажал на педаль газа, отчего они все немедленно взорвались бы.
— Курицу он вытащил, — сказал Рафи, — а потом наклонился посмотреть еще раз, выпрямился и велел всем выйти из машины. Дверцы распахнулись, вылезли дети вместе с женой, и все вернулись в дом. Многие из моих солдат, смотревшие на это вместе со мной, были в ярости — все было зря, миссия провалилась, начальство наше тоже было в бешенстве.
А ты, спросила она, как ты себя чувствовал?
— Понимаешь, — сказал он, — я не помню. И чем дальше, тем больше я ощущаю потребность узнать то, что, кажется, никогда не узнаю. Испытал ли я облегчение, понял ли я, что курица спасла и мою жизнь тоже, или я перестал быть даже животным и превратился в машину.
3
День клонился к вечеру, и они уезжали прочь от Свободы — они оба с Рафи это отметили. До брака у нее постоянно были бойфренды, один за другим, потом после десяти лет брака она развелась, потом долго встречалась с мужчиной помоложе, и наконец теперь, впервые за двадцать лет, у нее не было отношений ни с каким мужчиной. Поначалу отсутствие мужчины вызвало у нее ужас, шедший из таких глубин, что она не могла даже определить его источник. В начале этого периода, превратившегося для нее в настоящий кошмар, она обедала с подругой, и подруга сказала ей: «Каждая женщина, неважно, насколько любимая, ужасно боится, что ее бросят», и она очень долго пыталась понять, что это значит. Может быть, подруга верила в это, потому что она намного старше, и ее сформировало время, в которое женщины не могли или почти не могли выйти на путь, ведущий к самодостаточности и независимости? Когда она сама об этом задумывалась, то приходила к мысли, что мужчины могли ей теперь дать очень мало из того, в чем она нуждалась, — разве что секс, но его найти несложно. Через полгода приступов паники, непрекращающейся бессонницы и депрессии страх одиночества и отсутствия мужской поддержки наконец отступил и сменился тихой эйфорией.
Что же касается Рафи, то в прошлом году они с женой после двадцати трех лет брака решили перейти к открытым отношениям. У них был хороший брак, полный любви, их по-прежнему тянуло друг к другу, но они все-таки приняли такое совместное решение. Им хотелось чего-то нового, хотелось развиваться. Поначалу Рафи не был уверен, захочет ли он когда-нибудь другую женщину. Он думал, что, возможно, пошел в отца, который не представлял себе жизни без матери Рафи и был ей предан душой и телом. А потом на стажировке за границей Рафи переспал с танцовщицей из Кореи намного моложе его, и ему казалось, он в нее влюбился, но потом встретил еще одну, из Таиланда, от которой просто сошел с ума. Когда он вернулся домой, тайка осталась в Бангкоке и сообщила, что у них все кончено. Помучившись несколько недель, он встретил юную француженку, потом пару-тройку израильтянок. Жена его тем временем ходила на пляж с
