– более ловким. Однако эволюция оленевых не предусматривает последнего, смертельного удара, такого, какой обычно наносили на рыцарских турнирах в Средние века. В античные времена, продолжает ученый-универсалист Соботкин, Фемистокл неустанно преследовал Ксеркса, бежавшего после поражения при Саламине. Греческий флот по его распоряжению должен был преградить Ксерксу путь на Геллеспонте. Обратив великого персидского царя в бегство, он не чувствовал полной победы. Лишь непрекращающийся сильный северный ветер охладил ярость греческого политика, чрезмерное рвение которого – в случае победы отступавшего Ксеркса – могло бы привести к падению Афин.
Основываясь на теориях биолога-эволюциониста Йозефа Райхольфа, Соботкин объясняет происхождение чувства прекрасного, то есть преимущество, компенсирующее недостаточно жестокое отношение к сопернику: олень с большими разветвленными рогами больше привлекает самку и, имея столь явное преимущество, не испытывает ни ярости по отношению к сопернику, ни желания его уничтожить. Художники тщательно маскировали уродство лица Фемистокла. Согласно греческим источникам, отталкивающее лицо командующего флотом стало «благородным и красивым» лишь благодаря дошедшим до нас преданиям и бюстам.
«Сдвинули горы, во рту прорастают корни»
Хайнер Мюллер, стакан виски пуст, сигара почти уже стала пеплом. В начале русской революции, докладывает он, фракция БИОКОСМИСТОВ представляла большинство, однако ее интересы никогда не обсуждались Центральным комитетом. Ее отправная точка: справедливость и бессмертие, два элемента утопии; они не суть прерогатива живых, ими необходимо наделить предков, создавших предпосылки для революции, мертвые имеют на них такое же право, как и живые. То, что религия обещает нам во время Судного дня, мы, молодые революционеры, осуществим промышленным способом в обозримом будущем. Всё это лишь вопрос солидарности.
Нужны лаборатории!
Возможно ли восстановить кровообращение застреленного охотниками оленя? Можно ли собрать застрявшую в теле оленя дробь и вернуть в патрон, а затем, восстановив траекторию, заставить патрон возвратиться в винтовку и еще повлиять на сознание охотника таким образом, чтобы он не поддался тяге к разрушению и инстинкту преследования добычи и не выстрелил еще раз?
Мюллер и я, оба пьяные, единодушно сошлись на том, что для «реализации» подобного чуда потребуются тысячелетия, но что это намного важнее работы ЦЕРНа, поскольку усилия, предпринятые для обращения вспять направленного на уничтожение поступка («утопия»), перевешивают значимость изучения любых частиц.
Мы пели:
«Охотники в горы погожим деньком
За белым оленем пустились втроем…»
Охотники хотели подстрелить белого оленя, но задремали в лесу. Редкое существо появилось неожиданно, выпрыгнув из кустов. Олень спасся в горных расщелинах. Охотники, как поется в «Песнях и звуках для детского сердца», даже глаз не успели продрать. Возможно, они и не верили, что белый олень к ним выйдет. Спящие тысячелетнего царства, добавил Мюллер, даже не среагируют, когда олень выпрыгнет из кустов. Это утешает.
Пускай такая сцена кажется невозможной в театре, это – хороший пример «переключателя» истории. В отличие от сна охотников, где «рухнуло тело оленя на землю», сердце осторожного белого зверя, исправно качающее кровь, обогащенную лесным воздухом, уцелело, олень скрылся в горах.
«Что в России в декабре 1991 года можно сравнить с “белым оленем”?» – спросил Мюллер, делавший какие‐то пометки в блокноте. Спящие не спят, олень не скачет, альбиносов в тундре нет, орудия не стреляют.
В те годы не растрачивались ни надежды, ни чудеса. Возможно, через сто лет что‐нибудь да произойдет. Возможно, революция, словно покойник, хранится в холодильнике морга? «Надеюсь, в следующий раз всё будет cделано грамотно», – ответил Мюллер. Старики замораживают свою сперму, а она часто уже неполноценна. Что из нее получится в будущем, мы знать не можем.
Нас охватила неописуемая нежность (и вряд ли из‐за алкоголя). Мы хотели хотя бы раз в жизни вернуть смертоносную дробь обратно в патрон, ожидающий спуска курка в охотничьей винтовке. «А винтовку превратить в лемех», – настаивал Мюллер, уже подыскивая рифму. «Зачем тебе лемех? – спросил я. – Руда, из которой его делают, принадлежит горам».
«И по сей день существует небольшой институт марксистско-биокосмической алхимии, основанный в декабре 1918 года, – ответил Мюллер. – Он расположен недалеко от Астаны в Казахстане, и поэтому выжил. У него налажено много контактов, особенно с Латинской Америкой. Сейчас он арендует помещения в доме, построенном в 1991 году».
ТАНЦУЮЩИЕ СОЗВЕЗДИЯ MAGGI / ГИЛЬОТИНА / «ПЕЙТЕ КАКАО VAN HOUTEN!»
Илл. 152–153
Илл. 154–155
Илл. 156–157
Ташкентское обновление истории кино
(Репортаж 1991 года)
– Вы утверждаете, что история кино чуть было не пошла по новому пути в Ташкенте?
– Практически.
– Почему вы и ваша группа потерпели неудачу?
– Из-за инвестора, мы называем его «олигархом».
– Как же олигарх вам помешал? Не попытка ли это оправдать провал вашего проекта?
– Откуда нам знать, добились бы мы успеха или нет, ведь нам на реализацию дали всего один год. Олигарх для нас опасности не представлял. Опасность заключалась в том, что его поддерживала милиция и министры.
– Я слышал, что кинозал, который вам предоставили в распоряжение, был рассчитан на 5000 человек, в таком большом зале истории кино не ревизионировать.
– Так и есть. В лучшем случае к нам приходило 13 зрителей, а не 5000.
– Не потому ли, что люди слишком устали от перемен и потрясений в республике? На кино не сосредоточиться.
– Они считали, что этот зал – Дворец культуры, а не кинотеатр.
На протяжении многих лет Ташкентский международный кинофестиваль был посвящен фильмам из Африки, Азии и Латинской Америки. Такие фестивали проводились во многих республиках СССР. Летом 1991 года фестиваль в Ташкенте пользовался огромным успехом. Упомянутый выше большой зал Дворца культуры, рассчитанный на 5000 зрителей, с красными обоями и креслами с золотой вышивкой, освещенный огромными люстрами, был до отказа заполнен организаторами и приглашенными. Акустические системы и проекторы работали отлично. Момент, когда свет в зале плавно гаснет и ярко освещенный зал погружается в темноту, прекрасно подготавливает зрителей к восприятию великого искусства. Этим эффектом мы обязаны специалистам из Москвы.
Теперь мы отрезаны от центра. Официальные лица и организаторы Ташкентского фестиваля, все до единого русские, уехали на родину еще до получения распоряжения покинуть Узбекистан. Они передали нам, местным комсомольцам (у нас был свой кинокружок), все документы, связанные с фестивалем, и помещения, в которых он проводился, в том числе Дворец культуры. Мы
