поехать сейчас? — спрашивает он. — Или лучше еще немного полежать?
— Давай поедем сейчас.
Я встаю, а дедушка поддерживает меня за талию. Он почти несет меня к машине. На улице так холодно. Гораздо холоднее, чем во все последние дни. От нашего дыхания вылетают огромные клубы пара. Я прошу дедушку остановиться на минуту, чтобы послушать лебедей. Отсюда мне их не видно, но я знаю, где они: на дедушкином озере, всего в нескольких сотнях метров отсюда. Дедушка поворачивает голову и тоже прислушивается. Я закрываю глаза. Интересно, мой лебедь тоже там? Открываю глаза и смотрю на дедушку: он все еще прислушивается.
— Их здесь не было шесть лет, — бормочет он.
— Я знаю. С тех пор как бабушка…
Слова застревают у меня в горле, я поднимаю глаза на дедушку. Он кивает.
— Да, с тех пор.
Он внимательно смотрит на небо над озером и слегка качает головой.
— Я так хотел, чтобы она это увидела, перед тем как… — Он не может подобрать слова, закашливается. — Она не должна была умирать в четырех стенах. Она так любила природу.
Он смотрит не на меня, а вперед, на машину. И идет в ту сторону. Я позволяю ему меня увезти. Еще будет время вернуться и посмотреть на лебедей. Раз стая нашла себе стоянку, она пробудет тут некоторое время. Я думаю о своем лебеде, плавающем вместе с остальными. Хоть мне и приходится цепляться за дедушку, чтобы добраться до машины, я очень рада, что сумела привести ее сюда.
Дедушка заводит мотор и медленно выезжает на шоссе. На кольцевой дороге — ни одной машины, кроме нашей. Все еще спят. Смотрю, как мелькают поля за окном: наверное, по ним я бежала накануне вечером. От мороза они кажутся блестящими. На проводах сидят скворцы. Интересно, как птице это удалось? Как она долетела? Это я ей помогла? Я показала ей путь или она сама как-то догадалась, где стая, и ей нужно было до них добраться?
Я растягиваюсь на сиденье, кладу голову дедушке на плечо.
— На этот раз ты пойдешь со мной, — говорю я ему, — прямо в больницу. Ему нужна поддержка всех нас.
Я заставляю дедушку припарковаться, потом жду, чтобы он тоже вышел из машины. Он достает носовой платок и вытирает лицо.
— Я ненадолго, — говорит он.
Мы входим вместе. Я держу его под руку. Он кашляет, шмыгает носом, мнется. Внизу мы ждем лифт.
— Ты же не исчезнешь на этот раз, правда? — спрашиваю я. — Когда мы доберемся до папиного отделения?
Дедушка прижимает платок к носу и громко сморкается. Смотрит на других людей у лифта.
— Я побуду там, — отвечает он, — но недолго. Кажется, доктора и сами неплохо справляются с твоим отцом.
Я веду его по коридору к отделению реанимации. Мама ждет перед дверью. Я скрещиваю руки на груди, жду, что сейчас она возьмет меня за плечи и начнет отчитывать. Но она только обнимает меня. Я вдыхаю цветочный аромат ее кофты.
— Прости меня, — говорит она. — Нужно было подробнее рассказать тебе, что происходит. Ты так быстро убежала, что я ничего не успела тебе объяснить. — Она отодвигается от меня и смотрит мне в глаза. — Мы с Джеком волновались.
Теперь моя очередь извиняться. Я виновато отвожу глаза.
— Папе лучше? — спрашиваю я.
Она кивает.
— Ему пока очень плохо, Айла, но лечение начало действовать.
— Но вчера вечером он…
— Знаю. — Она треплет пальцами мои волосы. — Я тоже была напугана. Но врачи добавили другой антибиотик, и организм стал реагировать. Инфекция не очень страшная.
— Это все из-за меня? Это потому, что я пришла навестить его сразу после озера?
Мама быстро качает головой:
— Нет, просто такое иногда случается. Причиной могло стать что угодно. — Она проводит рукой по моему лбу, стирает с него складку. — Никто в этом не виноват.
Джек стоит позади нее. Глаза у него красные и заплывшие, как будто он совсем не спал. В волосах веточка, а к свитеру прилип листок.
— Где ты был? — спрашиваю я.
— Ходил тебя искать, дурочка.
— На озеро?
Он кивает. И как-то странно смотрит на меня, у него на губах играет улыбка.
— И что ты видел?
— Я видел, как ты очень быстро бежала, а за тобой гнался лебедь. Потом я потерял тебя из виду.
Я тоже ему улыбаюсь.
— И ты не смог меня догнать?
— Нет, — хмурится он. — Ты же стартовала гораздо раньше.
Он продолжает хмуриться.
— У тебя все хорошо? — спрашивает он.
Я пожимаю плечами:
— Если папа в порядке, то да.
Я прислушиваюсь, о чем говорят мама и дедушка. Она благодарит его за то, что нашел меня. Но дедушка отмахивается:
— Это все лебеди. Я бы и не пошел туда, если бы не услышал их клич…
Не дослушав, я ухожу в папину палату. Джек следует за мной; он что-то говорит медсестре, когда мы проходим мимо ее поста. Мы идем через всю палату, мимо всех остальных пациентов. Наконец я вижу папу. У него из носа и из руки торчат какие-то трубки, но кислородной маски на лице уже нет. Он лежит с закрытыми глазами. Я подхожу ближе. Папа выглядит примерно так же, как и накануне: все еще очень плохо. Джек подходит и встает рядом со мной.
— Температура упала, — говорит он. — И он уже не спит все время.
Я нежно касаюсь пальцами папиной руки. На секунду он приоткрывает глаза. Он не улыбается, вообще не шевелится, но я знаю, что он видит меня и чувствует, что я здесь. Я накрываю его ладонь своей. Кожа на ощупь все еще восковая. Он слегка шевелит пальцами, пытается взять меня за руку.
— Я привела к тебе дедушку, — говорю я ему.
Я не остаюсь смотреть, как дедушка заходит в палату, вместо этого отправляюсь навестить Гарри. Медсестра меня впускает.
— Я тебя несколько дней не видела, — говорит она.
На этот раз дверь в его палату открыта. Он сидит на кровати спиной ко мне и смотрит в окно. У него на голове дедушкина зеленая шапка. Но из-под нее не выглядывают рыжие пряди. Я делаю шаг к нему; у меня дрожат коленки. Наверное, я волнуюсь из-за того, как он поведет себя со мной сейчас, после всего, что случилось на озере. Вдруг Гарри жалеет о том, что сделал? Может, он не собирался меня целовать? Ведь прошло
