о психологической зависимости. И хотя он, как и прежде был крайне внимателен к деталям, эти мелочи не меняли его жизнь, а просто придавали ему дополнительную осторожность и внимательность к людям. Но теперь он не нервничал из-за пустяков, не собирался часами на мероприятия, не бродил бесполезно по дому, пытаясь организовать уборку и не пытался влезть во все интриги друзей и друзей друзей. Даже Майкл заметил эти положительные перемены, хотя Джулиану и казалось, что его бойфренду иногда не хватает его непредсказуемой импульсивности, утрирования ситуаций и нервозных поисков нужной шмотки за пять минут до выхода. Это были типично бабские качества, и он успешно справился с ними, слишком много времени они требуют, а теперь он не видел смысла в любой бесполезности. Он взял под контроль всю свою жизнь, и это новое видение собственной жизни его более чем устраивало.
Одержимость собственной молодостью тоже уже сбавляла обороты, скоро ему уже исполнится 32, но он никогда ещё не чувствовал себя настолько молодым и красивым. Не было больше паники торчать часами у зеркала и депрессовать по поводу новых морщин, убивать свои прыщи или сетовать, что любимый крем уже не приносит такие хорошие плоды. Не было постоянных дёрганий Майкла, сфотографируй меня там и при этом освещении, нет, мне нужны крупные планы, погоди, ещё с этого ракурса, а в этом наряде, ой, сотри, я лохматый, я точно не выгляжу толстым в этих брюках, ой, ну кто так фотографирует, полбашки мне снёс, и так далее. Теперь он был тем человеком, который редко смотрится в зеркало по одной простой причине – потому, что он хорошо себя знает и всегда помнит, как он выглядит. И ему не нужно убеждаться в своей неотразимости, разглядывая часами своё отражение, также как ему не нужно выискивать с лупой свои изъяны и смаковать их в своей болезненной пытке. Он как будто держал знания о своей красоте глубоко внутри, ему не нужны были доказательства или одобрение от других, и это его успокоило, он в безопасности, его красота физическая следует его духовному развитию, потому что одно от другого неотделимо.
Но он не исключал факт старения в жизни людей, гниение и медленный распад были той обратной стороной жизни, люди расплачивались своей любовью к жизни обречением умереть. Обмануть смерть было непросто, как и замедлить процесс старения, но так ли это будет важно, когда перед тобой открываются знания совершенно нового уровня? Как и у всех людей, в его окружении было полно людей более преклонного возраста, и он волей-неволей становился свидетелем их постепенного физического увядания. Даже с Майклом он наблюдал за эти четыре года совместной жизни, как у того появляются всё новые морщинки, сохнет кожа, размножаются родинки или седеют волоски. Он принимал это сейчас более смиренно, хотя эстетически это был неприятный процесс, лишённый красоты, потому что в нём не было жизни, наоборот, старение было признаком смерти. Его скульптура дарила ему чувство вечной молодости, при этом такой молодости, которая вобрала в себя весь опыт, начиная с рождения и заканчивая умиранием, в процессе обогнув весь этап старения и увядания. Это всё он вберёт в себя и останется неотразимым, потому что тогда физические законы не будут иметь смысла. Он пока не понимал до конца, как дойдёт до этого чистого состояния, но знал, что этот момент непременно настанет ещё при его жизни.
Его скорее тревожило то, что Райан боролся против увядания красоты немного иначе, он не желал принимать опыт гниения, необходимый для принятия смерти, тем самым ограничивая себя полноценным единством знаний. Одержимость Райана красотой завораживала его, и он чувствовал себя воистину избранным, когда Райан им восхищался, сравнивая с неземным ликом его мраморной скульптуры. Ему хотелось хотя бы ради Райана задержать физическое старение, желания Райана были настолько сильными, что заражали и его, и беспокойное чувство страха иногда кидало его в жар, потому что когда-нибудь этот момент настанет, и Райан увидит, что он стареет и увядает.
Старение самого Райана они никогда не обсуждали, это просто было человеческим фактором, обыденным фактом, но ему казалось, что сам он не имеет права стареть, и что он обязан найти формулу вечной молодости, во всяком случае, именно так считал Райан. Его это настораживало, почему только он должен соответствовать идеалам? Но Райан для него был идеален, даже стареющий, ему и в голову не приходило расстраиваться из-за его старения, он принимал его зрелость всегда как должное. Но сам он чувствовал себя загнанным в угол, складывалось впечатление, что в обмен на то, чтобы лицезреть свою красоту и молодость в мраморе, он продал своё право на старение и увядание Райану. И как он сможет избежать этого, он не знал, но он это сделает любой ценой, он просто знал, что у него нет выбора, и его мраморное отражение укажет ему путь, как сохранить навсегда вечную молодость.
Его безразличие к траурности смерти, что воспевают люди, начало поражать Майкла, ведь до этого он так не любил обсуждать те вопросы, которые были ему страшны или непонятны. Он терпеть не мог смаковать смерть, болезни и прочие ужасы мира на уровне войны и климатических изменений. Сейчас же ничто не могло расстроить его до этого оплакивающего состояния жалости, любая несправедливость в мире, любая болезнь друга, любая смерть в его окружении теперь была всего лишь фактом, которые необходимы для равновесия жизни. Майкл переживал, что Джулиан станет чёрствым и бесчувственным, но ему это точно не грозило, он ощущал столько же эмоций ко всему вокруг, сколько и раньше, просто вещи, которые раньше ему казались неудобными или страшными, он теперь воспринимал смиренно. Он принимал их без оговорок, так же спокойно, как и рождение племянницы или подписание мирного договора на Ближнем Востоке.
На репетиции Майкла современной версии балета «Жизель» он улёгся спокойно в гроб, доказав тем самым Майклу, насколько он теперь спокойно относится к антуражу смерти, его ничто больше не пугало, кроме страха как-то разочаровать Райана. Или то, что скульптура отвергнет его, и он никогда не сможет познать до конца её тайны, блуждая всю оставшуюся жизнь как серый призрак, лишённый всякого смысла, без целей и привязок, проклятый урод, чья душа не нужна ни жизни, ни смерти.
Он даже обсудил с юристом своё завещание, где выделил внимание пункту, что делать с его телом. Его семья, как католики (но не шибко религиозные) требовала захоронения тела, но только ему распоряжаться, что делать с его
