русские так любят блаженных?.. Подумал Станислав Сергеич, окидывая Федора придирчивым взглядом: рубаха навыпуск, подпоясанная веревочкой, мятые штаны госпошива, сандалии на босу ногу и соломенная шляпа типа канотье, из-под которой торчали его пышные, тронутые сединой патлы. Интересно, на какой помойке он откопал этот шляпный экземпляр?.. Вполне искренне спросил себя Тропотун. Прямо музейный экспонат….
– Спасибо, что навестил, – сказал он, – присаживайся!
– И вы садитесь, – пригласил Федор Гришу, кивая на скамейку.
– Жена придет, – с досадой пояснил тот, а она у меня женщина серьезная… – и он зашагал обратно, всей своей спиною выражая глубокое сожаление.
– Ты тут вроде обжился, – сказал Федор осматриваясь. Он снял свою уникальную шляпу и определил ее на сломанную перекладину скамейки, а потом заглянул Станиславу Сергеичу в глаза.
Этот испытующий взгляд, казалось, проник через зрачки в самое нутро его существа, и Тропотун поспешно отвернулся и стал прикидывать, какую тему для разговора избрать. Не найдя ничего лучшего, он начал описывать бывшему сокурснику обитателей онкологического отделения, потом переключился на умершего мужчину, потерял искренний тон и сбился на патетику. Особенно ему понравился собственный рассказ о пережитых ночью ужасах – это говорило о глубинах его натуры и к тому же солидно звучало. Но при этом Станислав Сергеич вовсе не хотел выглядеть нытиком, наоборот, он стремился подчеркнуть собственную несгибаемую волю и непреклонное мужество.
Блаженный Федор слушал, не перебивая. Более того, глаза его неоднократно наполнялись слезами. Когда польщенный таким вниманием Станислав Сергеич закончил свою исповедь, он схватил его руку и горячо заговорил:
– Это хорошо, что ты здесь! Радуйся! В этом знамение…
Удивленный подобной реакцией, Тропотун чуть отодвинулся от него.
– Да-да, радуйся! – Федор придвинулся к нему, пожирая фанатично блестевшим взором. – Ты избран – и это твое испытание!..
Совсем псих… Растерянно подумал Станислав Сергеич, снова незаметно отъезжая по сиденью от Федора.
– Какое испытание? – спросил он ровным голосом. – Я тебя не понимаю. Ты хоть в Бога-то веруешь?
– Это неважно! Я за плюрализм в вере. Видишь ли, каждый человек, а если взять шире – каждый народ, имеет своего Бога. Мы, русские, – православного. Но ведь и католики, и кальвинисты, и лютеране, и квакеры это тоже христиане. А есть еще мусульмане, буддисты, язычники, наконец мистики… У них у всех существует собственная идея Бога. То есть на мой взгляд, Бог воплощается в каждом народе по-своему. Поэтому к познанию Высшего Существа имеется бесчисленное количество путей: христианство, буддизм, йога, магометанство…
– Понятно, – мрачно сказал Станислав Сергеич. – Для тебя Бог – абстрактная идея.
– Не идея, а чувство, – возразил Федор. – Я нахожусь с Ним в постоянном контакте.
– А, ну да… – со скрытым сарказмом кивнул Тропотун.
Так и есть! Сказал он себе с оттенком удовлетворения. Типичный шизофреник. Новый Мессия из кочегарки!..
– И за что же мне ниспослано испытание? – спросил он вслух.
– Не «зачто», но «для чего»! – поправил Федор. – Чтобы, приняв страдание, ты потом пришел к Богу.
– Неужели для этого нужно умереть? – устало сказал Станислав Сергеич.
– То, что с человеческой точки зрения абсурдно, там имеет свой, высший, смысл… – доверительно пояснил Федор.
Вот именно, «там»!.. С горькой иронией усмехнулся про себя Тропотун. Впрочем, что он может мне сказать?..
Ушел Блаженный Федор внезапно. Вдруг поднялся, нахлобучил на голову чудо-шляпу, буркнул – привет! – и торопливо зашагал по тропинке прочь. Станислав Сергеич молча провожал его глазами. У него возникло четкое ощущение, что Федор устремился на одному ему слышимый зов. Ощущение это не основывалось ни на чем реальном, однако он не сомневался в его правильности.
В отделении было тихо – больные свято чтили послеобеденный сон. Подложив под спину подушку, Гриша полулежал на кровати с развернутой газетой в руках. На его толстой переносице сверкающей металлической бабочкой присели очки в золоченой оправе. Серьезная Гришина рожа настолько не соответствовала изящным модным очкам, что Тропотун едва удержался от смеха.
Чтобы скоротать время, он взбил подушки, растянулся на постели и принялся рассеянно листать журнал «Наука и жизнь». Наткнувшись на смоделированный на компьютере сценарий ядерной войны, Станислав Сергеич заинтересовался. В первые же часы ядерной катастрофы на месте бывших городов возникнут гигантские костры. В них сгорит все, потому что при огромных площадях пожаров образуется огненный вихрь – торнадо – со сверхвысокой температурой пламени. На десятки километров ввысь взметнутся тучи пыли, потом поднимутся сажа и пепел от горящих городов и лесов. Они укутают землю плотным непрозрачным облаком, и наступит долгая ночь. Без солнечной энергии земля быстро остынет, ее скует лютая стужа – настанет ядерная зима…
Тропотун отложил журнал и задумался. В молодости ему часто снились кошмары, в которых начиналась атомная война. Он куда-то бежал, заползал в какие-то земляные щели, опускался в заброшенные шахты – а следом катился неумолимый огненный вал, от которого не было спасения ни на земле, ни под землей… Но постепенно крывшийся в подсознании страх сделался привычным, сны потускнели и затем прекратились вовсе.
Гриша зашуршал своей газетой и вдруг спросил:
– Как вы смотрите, Станислав Сергеич, война будет или нет?
Тот невольно вздрогнул – Гриша словно прочел его мысли.
– Будет, – сказал Тропотун мрачно. – Умение договариваться не входит в число людских добродетелей!.. – прибавил он с печальным сарказмом.
– Про добродетель это вы верно, – вздохнул Гриша. – И чо они, сукины дети, думают? Мы же им мир предлагаем – а они нам кукиш в кармане!
– Видишь ли, Григорий, они считают, что это мы им, выражаясь фигурально, кукиш в кармане держим… То есть говорим о мире, а сами к войне готовимся.
– Ага, спим и видим! – презрительно хмыкнул Гриша. Потом сел на кровати, опустил босые ноги на пол и задумался.
– Что же, – после продолжительного молчания снова заговорил он, – ничего нельзя сделать?
– Политика… – многозначительно произнес Тропотун. – Говорится одно, подразумевается второе, делается третье… Как в детективе! И потому подходить к политике надо с позиций детективного жанра. Первый вопрос детектива-профессионала – кому это выгодно?..
– Ну да, – глубокомысленно заметил Гриша, – империалистические хищники, военно-промышленный комплекс…
Станислав Сергеич поморщился от излишне прямолинейного замечания собеседника, однако продолжал:
– Это экономический аспект проблемы. Но существуют еще биологический, социопсихологический… – он уже сам увлекся собственными рассуждениями. – Взять, скажем, крыс. Бывают годы, когда численность крысиной популяции на ограниченной территории вдруг возрастает скачкообразно. И это приводит к резкому всплеску видовой агрессивности и стремлению данной популяции распространиться на как можно большую территорию.
– Люди все-таки не крысы! – явно обиделся Григорий.
– Но тоже млекопитающие. И как одному из видов млекопитающих им свойственна видовая агрессивность. В сущности, вся история человечества это история
