Слабые их стороны и недостатки часто пытаются объяснить их рабским прошлым; от рабства их очень поздно освободили — многих в 60-х годах прошлого века, а иных значительно позже. Но и позже их массово использовали на принудительных работах, часто только за харчи, — и они это успешно терпели.
А как их освободили, так многие не хотели от хозяев уходить. Но после все же как-то разбрелись и стали вроде жить каждый своим умом… Правда, после второй мировой войны они редко упускали возможность ввязаться в какую-нибудь локальную войну, и эти войны были бессмысленные, бесполезные и заведомо проигрышные.
Они не очень любят улыбаться, им кажется, что так они унижаются перед чужими, — и им спокойнее, когда лица их насуплены.
Вообще они не очень обязательные, пообещают — забудут сделать, сделают так плохо… Они обыкновенно переходят дорогу на красный, когда другие стоят и ждут.
С особым гордым чувством они относятся к автомату Калашникова…
Вы с какой строчки уже знали, про что это я? Про то, что мы с неграми близнецы-братья? Помните, Михалков-Кончаловский пересказывал слова кого-то из великих: русские потому мучатся вечными вопросами, что у них кожа белая; а будь она другого цвета, им легче бы было найти свое место в мире.
Родство наше внутреннее с неграми не скрыть. Все равно вылезет.
Вы помните кинофильм "Цирк" с отображением большой любви белых русских к симпатичному черному ребенку? А сколько было у нас мулатов — детей фестиваля? Ведь куда больше, чем от дружбы с китайцами или индейцами. А как была популярна среди советских мужчин мечта насчет интима с черной девушкой! Или если глянуть шире и платоническим глазом — с Анджелой Дэвис разве мало у нас носились? Плевать, хороша она или плоха; тут важней, что это не казалось нелепым! Смеялись — да, но плечами не пожимали, потому что было это близким и каким-то родным.
Еще надо признать, что вы не видели ни разу такой свободной и раскрепощенной русской женщины, как Елена Ханга, — никто не может так, как она, рубить правду-матку насчет половой жизни.
А не хотите ли примеров из народной мудрости? Вот тонкая русская поговорка: полюбите нас черненькими, а беленькими нас всякий полюбит. А о всяком опыте приличной жизни говаривали при Советах: жил как белый человек! Это черное — оно проскальзывает там и тут. Говорят же, русского черного кобеля не отмоешь добела. Да и Чапаев не зря же любил петь про черного ворона.
Если внимательно оглянуться вокруг, думая про наш черно-белый менталитет, то можно увидеть забавные картинки. Помните, как в перестройку про СССР говорили: та же Верхняя Вольта, только с ракетами. Они нас несколько побаиваются — как белые американцы избегают селиться в black neigbourghood.
И была ведь большая русско-советско-негритянская дружба, которая крепла в боях по всей Африке. На наши деньги, с нашим оружием и нашими инструкторами. Или с кубинскими, выученными на наши деньги нашими инструкторами. Много в Африке осталось ржавой советской техники. А белые южноафриканцы до сих пор помнят, как воевали против черных партизан, диверсантов, которых мы им засылали.
А вот населенный одесситами Брайтон-Бич, где раньше жили в основном — кто? Черные там жили, а наши их вытеснили. И это удивительно, потому что раньше всегда было возможно только наоборот: черных никто не мог вытеснить, это они у всех отвоевывали кварталы.
Много, много у нас общего! В том числе и, изящно выражаясь, судьбы. "Русские испытывают те же самые трудности, что и черные когда-то. Например, человеку из России редко позволяется выступать на заграничной конференции с теоретическим докладом, от него требуется лишь песня заморского гостя, рассказ о его регионе. А русского художника или музыканта хотят видеть особенным и экзотическим, то есть держать его вне границ западной культуры", — пишет знатный культуролог Екатерина Деготь. Пытаясь найти причины явления, она докапывается до сходства еще более глубокого: "Россия есть, несомненно, меньшинство: культурная окраина мира греко-римской цивилизации". Россия пришла к этому грустному выводу еще в начале XIX века и отреагировала так же, как сейчас: "Нет, мы не окраина, мы — другое (те же аргументы слово в слово повторяет и окраина окраины — Украина. — Прим. авт.) Мы — духовность Европы, ее совесть, иррациональная сторона и так далее. Эту позицию принято считать очень оригинальной. На самом деле точно так же думали о себе негры-интеллектуалы во Франции 1930-х годов: согласно теории "негритюда", Африка есть темная сторона Европы, ее эмоциональность, музыкальность, сексуальность, самой Европой вытесненные". А под конец и вовсе досадные слова: "Это тоже была отчаянная попытка доказать Европе, что та в Африке нуждается". Неприятно про это думать, но много ли смысла себя обманывать и запутывать…
Конечно, во всех этих рассуждениях насчет нашего с ними сходства есть определенные натяжки, видные невооруженным глазом. Да, оба этноса получили свободу, конечно, одновременно. Но одному ее дали с барского плеча, на халяву досталась, — а другой-то народ в огромных количествах за нее сражался с оружием в руках на настоящей войне, которая шла четыре года. И он ее после уж никому не отдал и вроде не собирается. У первого, которому свобода досталась на халяву, так же не спросясь, ее отняли. Не далее как в 1917 году. А потом, в девяносто первом, вроде опять вернули, хотя он не только не добивался, а и не просил ее вовсе. Ну дали, и ладно. Правда, на волю отпустили без земли, то есть свобода не очень настоящая, условная, условно-досрочная — без земли.
А что особенно обидно: вроде ж одновременно — одни и те же века — в двух больших странах грабили и эксплуатировали своих рабов, разумеется, задаром. Но! Одна страна награбленное скопила и построила богатое государство и теперь даже неплохо платит потомкам рабов, которые по разным причинам не работают. А другая страна грабила ничуть не менее азартно, но где ж награбленное? Пропало, прокутили, прогуляли, пропили. Зачем мучились и грабили? Смысла совершенно никакого. Лучше б сидели пили пиво…
Да, да, я все понимаю, все это несерьезно. И величайший русский поэт, носитель и выразитель национального духа, — он же совершенно случайно произошел из Африки…
Пара слов читателю, который на сравнение с неграми обиделся: так вы ж расист! И не стесняетесь этого! А белые расизма обыкновенно стесняются, — это черные его выпячивают. Темный (извините за каламбур) вы человек! А я тут с вами в умные беседы разговариваю…
ПРИЛОЖЕНИЕ
Другие книги про путешествия по Американской провинции (краткие конспекты)
Я знал, что эти книги есть. Но не читал их прежде. И перед своим путешествием их читать не стал. А то могла выйти рецензия или дискуссия, весьма к тому же запоздалая. Так что я поехал в свое путешествие так легко, как будто никто до меня этой дорогой не проходил. После, когда вернулся, все написал и уж потом прочитал труды своих великих предшественников.
Кстати, случайно выяснилось, что предыдущие наши исследователи американской провинции путешествовали с переводчиками и шоферами, — какое изысканное сибаритство!
У Ильфа и Петрова переводчиком был фанат всего советского некто мистер Норт (выведенный в книжке под фамилией Адамс), а шофером — его жена. Почти через сорок лет вслед за ними то же повторил Василий Песков. Правда, обязанности переводчика и шофера при нем выполнял один человек.
Увы, я был один на все. Об этом своем разительном отличии от братьев писателей я узнал задним числом.
И. Ильф и Е. Петров. "Одноэтажная Америка". (Действие происходило с сентября 1935 по февраль 1936-го.)
"Комфорт в Америке вовсе не признак роскоши. Он стандартен и доступен".
"Под Нью-Йорком невыгодно разводить скот и устраивать огороды, поэтому люди едят мороженое мясо, соленое масло и недозревшие помидоры. Какому-то дельцу выгодно продавать жевательную резинку — и народ приучили к этой жвачке".
"Мы все время чувствовали непреодолимое желание жаловаться и, как свойственно советским людям, вносить предложения. Хотелось писать в советский контроль, и в партийный контроль, и в ЦК, и в "Правду".
"Удивительные люди американцы — и дружить с ними приятно, и дело легко иметь".
Они там в Америке встретились с Хемингуэем, который "оказался большим человеком с усами и облупившимся на солнце носом". "Когда будете завершать свое автомобильное путешествие, обязательно заезжайте ко мне, в Ки-Вест, будем там ловить рыбу," — но на это его чрезвычайно заманчивое предложение они почему-то не откликнулись, хотя немало времени потратили на встречи с малахольными американскими коммунистами. "Выяснилось, что Хемингуэй хочет поехать в Советский Союз, на Алтай," — хотя авторы его туда и не звали.
"…американцы никогда не говорят на ветер. Ни разу нам не пришлось столкнуться с тем, что у нас носит название "сболтнул" или еще грубее "натрепался".
