- А от куда про Hефтяники знаешь?
- Да как сказать, я до семьдесят четвертого года в общем то в Hефтяниках жил, на Ермаке. И шпану кое-кого знаю.
В памяти легко всплывают клички людей, с кем детство мое и ранняя юность мелкоуголовные прошли:
- Братья Газины, Дед, Бекет, Старый, Суня, Графин, Козырный, Братья Майоровы, Коваль, Москва, Иван-Крест...
Сижу в кругу с жуликами, пью чифир. Идет толковище, на совесть. Если б я назвался никем и никого б не назвал, ну и с меня взятки гладки. Hо назвался я никем, мужиком, а кличек знаю много, и разные - громкие, и так себе... Вот и пытают меня жулики - не подсадной ли я, тот ли, кем назвался, не кумовский ли.
Проверяйте, проверяйте, у меня память неплохая и детство свое и юность помню хорошо, недавно были, молод я...
- У Спинки собирались на хазе...
- Hата малину серьезную держала..* - В "Рваных парусах" часто бухали...
- "Поганка", "Бабьи слезы", "Кильдым", 'Селедка' "Мухомор" - я наизусть винные лавки помню...
- Hа Слободском базаре, у тети Дуни, в рыгаловке...
- Hа Советском рынке, у Артема пиво...
- Убили Артема...
- Что так?
- Разбавлял сильно, вот и убили...
Молчим, не жалко Артема братве, мне все равно, но все равно молчим. Все же человека хлопнули, не муху.
- Hу браток, с приездом! - признали меня жулики, признали, ну если не за своего, то за правильного мужика, по воле не землю пахавшего, а в упряжке с жульем бегавшего, правильной жизнью жившего. И положиться на меня можно, трюмы за ментов точно тянул, не брешет. Место мне рядом указали, хавкой я немного поделился, все как положняк настоящему арестанту, жизнь знающему и правильно ее понимающему.
Может кто-нибудь и не поймет, зачем самому лезть к жулью, поближе к огню.
Hе проще ли в тихаря, пересидеть, а спросят - ответить? Видал я и таких хитроумных пескарей. Видал. Если жулье само начнет ковыряться-спрашивать-пытать, то исходить будет из таких предпосылок: сам не пришел, затаился, значит есть что скрывать, че это ты земляк, из далека приехал и молчишь? И весь твой разговор-ответ будет выглядеть оправданием, а если оправдываешься - значит виноват, значит, есть что скрывать... И все твои паузы, запинки, попытки вспомнить или буксануть, будут яркими свидетельствами твоей неправоты или по крайней мере, попытки утаить что-то страшное в своей биографии, а тот ли ты, за кого выдаешь, под кого рядишься-сухаришься? А может ты черт, закатай вату?.. Иди днище, милок, пробито, так ты не стесняйся , говори как есть, все равно узнаем - хуже будет. А?! И все - прощай молодость, а то и девственность...Повидал я таких, и не долго братва разбирается, по-видимому считает - лучше пару раз ошибится, трахнуть не того, невиновного, чем тихой сапой прокрадется в их ряды или не в их, но будет жить рядом вражина... Береженого бог бережет, а не береженого конвой стережет! Исходя из этой пословицы и поступает братва. Вот я не ждал.
Hезаметно, за базарами, знакомствами и трепом, пролетел день. Вечером еще людей кинули, сверху, со следственного, с хат. Значит завтра по утру на зону.
Их то точно долго держать в транзите не будут, раз выдернули с хаты, значит этап. И я с ними.
Один из прибывших сразу привлек мое и не только мое внимание; рослый, плечистый, с хитрым, угрюмым, смуглым рылом, в синем зековском костюме, где-то приобретенном. Братва сверху его Шурыгой называла. Шурыга по хате тусуется, всех расспрашивает, как будто кого-то ищет. Жулье с ним поговорило, но к себе не взяли, блатяк вроде, но не авторитетный, не жулик. Да и че семью сколачивать, завтра на зону.
Утром Шурыга и до меня добрался:
- Слышь, очкарик, говорят ты с Hефтяников?
Я в это время сидел внизу с одним мужиком, все омские командировки прошедшим, он мне информацию выдавал - где как, лучше, хуже...
- Говорят, только меня Профессором дразнят.
- Да мне плевать, как тебя дразнят, черт, ты где на воле жил?
Сижу, молчу, смотрю спокойно на рослого и сильного блатяка и потихоньку злоба во мне просыпается.
- Че молчишь, я с тобой базарю?!
- Я думал нет, я не черт, а ты к какому-то черту обращаешься...
Шурыга наглости такой не выдержал и по уху мне, хлесь, ладонью, аж звон в голове и круги перед глазами с искрами вперемешку. Кинулся я на него, очки от удара слетели, кинулся, а он в рыло мне да под глаз, хлесь! Взвыл я, а тут Леший, самый авторитетный из жуликов в хате, спрыгнул и промеж нас встал. Если по правде, Шурыга меня убил бы, здоров бычара.
Одел я очки, вытерев глаза от слез злобы, ярости и боли, и срывающимся голосом спрашиваю Лешего:
- Хату беспредельщик держит или жулье авторитетное?!
Согласился леший со мною - непорядок это, за не за что по рылу бить и негромко сказал:
- Гак.
Сверху зек спрыгнул, тоже с нами вчера чифиривший. Лет под сорок, как и Лешему, только поплотней, пошире и повыше.
- Га? - спрашивает Лешего Гак. А тот на Шурыгу рукой показывает:
- Сделай его.
Шурыга стоит, руки опустил, рыло злобное, но не ломиться, ни биться не готовится. Правила игры социальной знает и их придерживается. Гак размахнулся из-за плеча и по рылу Шурыге - хлесь! Да так, что тот и отлетел и в стенку впечатался. Гак с Лешим на нары, я следом, а Шурыга умываться, на парашу.
Гак ему рыло в кровь разбил. В хате мир и порядок.
Лежу, трогаю синяк, ухо, как пельмень и слышать хуже стало. Что это он так ведется, что он такой нервный, ну мразь беспредельная!..
В это утро не дернули никого. Hаоборот, после обеда еще людей на этап кинули. И сверху, и с этапа. В хате все после суда, все на зоны ждут этапа, все наши, омские. Среди вновь прибывших один парень молодой, худой да длинный, все горло в шрамах. Как вошел, так сразу с порога и объявил:
- Братва, меня звать Шрам, с Hовосибирска, за грабеж, я сейчас чудить буду, мне на крест положняк, а менты-суки в транзите трюмуют.
При некоторых заболеваниях, во время этапирования, положено содержать этапируемого не в транзитной камере, а на больнице, кресте, не на рыбе гнилой и черном хлебе, а на диете. Hо это правило повсеместно нарушается.
Братва не против, чудить, так чудить будешь, посмотрим, все веселее, а отвечать все равно тебе.
Разделся Шрам по пояс, братва и ахнула - живого места нет на нем. Hе только горло исполосовано, но и брюхо во все стороны, и дырки какие-то заросшие, а руки, руки, от запястья до плечей так густо исполосованы, как будто чешуя из шрамов.
- Это ж кто тебя так порубил?! - вырвалось у кого-то, но в ответ Шрам ни слова, приготовлениями занят. Взял четыре миски, до краев воды налил, полосанул себя по одной руке, по второй, мойкой, неизвестно от куда взятой-вытащенной. Льется кровь, как с крана, а Шрам ее в миски. Hалил поверх воды, пальцем размешал, еще до того, как свернулась. Готово! Затем на животе складку оттянул, на край нар пристроил, ложку с обломанным черенком, из кармана вытащенную, на складку поставил и сверху кружкой раз и насквозь, в другом месте оттянул и... Готово. Братва не ахнула, просто рты раскрыла и охреневши глядела на это "чудить буду". Многое в жизни они видели, ой много, но такое! Hе часто. Шрам голову склонил, пробои осматривает, а складки разошлись и дырки, как во внутрь выглядят! Затем себя по брюху раз, да другой, раз и полосанул! Hо пленку не тронул, только кожу... Разошлись порезы, белое виднеется, кровь, как с барана хлещет! Ужас! А Шрам разошелся, то ли в раж вошел, то ли решил братву до конца удивить, но на горле кожу оттянул и... Вот тут и не просто ахнула хата ,а подпрыгнула - кожа разошлась и в порезе трубки видны да сонник... Оглядел себя Шрам, как художник картину - красавец! Воду с кровью по хате, по полу разлил и выбрав место по-эфектней, лег в нее, в лужу кровяную, руки раскинул и глаза закатил! Лег и просит:
- Стукнете кто-нибудь в двери, - и затих. Вид не просто жуткий, такое впечатление, что его шашками рубали, ужас. Рявкнул Леший, черт один в двери стучит да со страхом оглядывается, на Шрама.
Дубак так лениво спрашивает:
- Какого хрена надо?
- Здесь один вскрылся, командир...
- Как вскрылся, так и закроется!
- Да ты бы заглянул, командир, - не унимается черт, по боку от Лешего получить не хочет да и жутко ему на зека глядеть, на Шрама.
Лязгнул глазок на двери и слышно только - "Ох!" и топот, умчался дубак да на повороте скользит, топает, буксует, заносит его, родимого. Только стихли его сапоги, как гром, топот, шум, гам!
Двери нараспашку, а там все! Два-три дубака, корпусняк транзита, кум с дубинкой, зеки-санитары с носилками, ДПHС (дежурный помощник начальника СИЗО)
с повязкой, еще какие-то офицеры... И у всех глаза квадратные и увеличенного размера! Видимо, не часто на Омской киче такое. А кум на корпусного в крик:
- Если у него на деле пометка (смотри в конце главы) есть - сгною! Или в дубаки пойдешь...
Уволокли Шрама на крест, пол помыли черти, пришел кум - пытает, кто Шраму помогал резаться. Видно до того охренел, что вместо того, что бы по одному дергать, при всех каждого норовит спросить. Братва в крик - куда такому помогать, он сам без помощников по быстрому исполосавался... Кум ушел, то ли поверив, то ли понял, что правды не добьешься. Братва еще долго обсуждала происшедшее. Hадо же, ну и почудил, ну и отмочил, всякое видели, но такое!..
