Но даже несмотря на возраставшую раздражительность, Муссолини становился все более апатичным, в том числе и в те дни, когда его здоровье немного улучшалось. Его выступления уже не были столь убедительными и яркими, а его ироничные комментарии - столь остроумными и занимательными, как раньше, они казались теперь просто проявлением скверного настроения дуче. Он часто противопоставлял себя другим, при малейшем споре терял самообладание, раздражался и горячился, а затем... снова впадал в апатию. Стал подозрителен и непримирим более, чем когда-либо. Однажды дуче сместил с должности одного из своих штабистов лишь потому, что тот носил бороду, "этот идиотский отросток".
Бороды Муссолини не любил, ибо считал, что это маска, призванная скрывать "торжествующего обманщика". Другого человека он не принял на работу потому, что ему не понравился его почерк. Как и многие люди, отличавшиеся подозрительным характером, Муссолини был уверен, что благодаря графологии можно с легкостью определить моральные качества человека. Вот почему он необычайно гордился своим твердым, уверенным почерком. "Я могу определить характер человека, глядя на его почерк, как если бы я смотрел ему в глаза", - сказал он однажды. Впоследствии Муссолини станет часами заниматься несущественными, а подчас и вовсе бессмысленными деталями пропаганды. Подбирая цитаты из иностранной печати, которую он читал с неослабевающим интересом, перефразируя заголовки итальянских газет, Муссолини писал нелепые, порой истеричные политические статьи; он переделывал стиль и содержание ежедневных военных сводок перед тем, как их передавали по радио, выделяя какой-либо один пункт новостей и преуменьшая важность другого. В этой области дуче действительно много работал, однако все это мог спокойно проделать любой опытный журналист или чиновник министерства культуры. В прежние времена, будучи редактором "II Popolo d'Italia", Муссолини с увлечением занимался тем, что вырезал из других газет курьезные статьи или те, где содержались какие-нибудь ошибки, и размещал их на стене своего кабинета под характерным заголовком - "колонка позора". Теперь же, словно вспомнив об этом, Муссолини проводил массу времени, разыскивая и вырезая абсурдные или неточные высказывания из иностранных газет и перепечатывая их в итальянской прессе в так называемой "колонке чепухи". Перед войной Муссолини по шесть раз на дню инструктировал журналистов, давая наставления, как составлять заголовки и о чем помещать новости; теперь даже десять таких встреч на день не стали редкостью.
В первые дни войны журналистов приглашали на виллу Торлониа, чтобы они могли поведать народу о спартанской, деятельной жизни, которую вел дуче - о его привычке проснувшись, сразу вставать с постели, о холодных ваннах перед просмотром почты, о диктовке приказов с легкостью и быстротой телеграфного аппарата, о коротких перерывах для прогулок верхом, плаванья или азартного сета в теннис, о его простой пище, отказе от отдыха, о его увлеченности работой. Но теперь все изменилось: простая пища превратилась в медицинские помои, верховую езду и теннис дуче запретили. Разрешили лишь косить траву вокруг виллы. Муссолини жил придуманной жизнью, при крайней необходимости его жизнедеятельность симулировались: свет в кабинете горел до глубокой ночи, создавая видимость работы для проходящих мимо, хотя сама комната могла оставаться пустой. Теперь дуче даже увидеть мог далеко не каждый.
Преследуемый навязчивой идеей тотального разгрома, мнительный, неуверенный, охватываемый внезапными порывами злобы, после которых следовали дни отчаяния, когда он смотрел в зеркало на свои впалые щеки, исхудавшую шею, черные круги под глазами. В конце концов, Муссолини совсем отказался появляться на публике и вел уединенную жизнь в Палаццо Венеция, борясь в одиночку со своими проблемами.
КЛАРЕТТА ПЕТАЧЧИ И ДУЧЕ
После полудня в комнатах верхнего этажа дворца, как и раньше, его ожидала все та же Кларетта Петаччи. Регулярные визиты дуче к любовнице, стали одной из причин ухудшения его здоровья. Теперешние его посещения стали реже и короче, чем прежде, так что Кларетта часами лежала на диване в гостиной, разглядывая изображенные на потолке золотые знаки Зодиака и слушая граммофонные записи. Иногда она пела сентиментальные песни или наигрывала какие-нибудь популярные мелодии. Порой рисовала эскизы одежды или простенькие картинки из птиц и цветов, лежа на подушках, читала любовные романы, красила ногти, любуясь на себя в зеркало, или наблюдала за фонтанами, бьющими на дворе.
В свой небольшой дневник она записывала не только воспоминания о счастливых днях, проведенных с дуче, - катании на лыжах в Германии, купании в Римини, пикниках в королевских имениях в Кастельпорциано, - но и свои опасения по поводу будущего. Дело было в том, что её любовник все чаще приходил к ней в подавленном настроении, злой, раздраженный. Иногда её ожидание затягивалось до десяти вечера, но он не приходил, и тогда в ней росла и росла обида на всех презиравших и порицавших её. "Они все его враги, - кричала Кларетта как-то раз, прождав напрасно пять с лишним часов. - Они предают его по сто раз на дню". Фашисты в её устах были "предателями, генералы - старыми дураками". Кларетта была глубоко убеждена, что дуче не только сам страдал от предательства, но, в свою очередь, предавал и её. Она стала бояться, что Муссолини завел новую любовницу, либо вернулся к одной из своих старых привязанностей.
Маргарита Сарфатти и Анджела Курти делали все возможное, чтобы отобрать у неё дуче. А теперь появилась и ещё одна женщина - Ирма, "превратившая его в тряпку". "Люди говорят, что это я высасываю из него все соки, - жаловалась Кларетта, - но это все она, она". Конечно, Кларетта могла бы допросить самого Муссолини, но в этом случае рисковала нарваться на оскорбление или быть попросту высмеянной. В результате она бы расплакалась, а дуче, увидев эти слезы, разозлился ещё больше. Боясь потерять его, Кларетта начала писать письма, обвиняя и понося всех и вся. Но могла ли она быть уверена, что её соперницы не поступают точно таки же? Кларетта посоветовалась с любовницей своего брата Зиттой Ритоссой. Та посоветовала на какое-то время не пускать его в постель . "Но если я попытаюсь так сделать, - в ужасе закричала Кларетта, - он вообще отвернется от меня". Эти слова были похожи на правду - дуче пытался положить самой продолжительной связи, длившейся уже семь лет. По словам сицилийской княгини ди Джанджи, дуче признавался, что он наконец обрел "самую отталкивающую женщину". Как-то раз весной 1943 года, когда Кларетта подошла ко входу в Палаццо Венеция со стороны виа Асталли, смущенный полицейский, стоявший у входа, сказал ей, что у него есть приказ не пропускать Кларетту в дом. Рассерженная любовница оттолкнула его и бросилась вперед, однако внезапно натолкнулась на самого дуче, пристально и весьма холодно глядевшего на нее. "Я считаю, - заявил отстранено дуче, глядя на Кларетту тем взглядом, который, как она говорила потом, он пускал в ход всякий раз, когда нужно было избавиться от любовницы, - я считаю, что все кончено". Но на этот раз Муссолини все-таки уступил. В дальнейшем он предпринимал ещё ряд попыток избавиться от нее, но всякий раз безрезультатно. Кларетта начинала громко рыдать, размазывая по щекам косметику - испытанное средство, к которому она прибегала всякий раз, когда просила дуче оставить её при себе. Что он и делал. Правда, после этого обычно жалел, что поступил подобным образом, звонил Кларетте и говорил ей, чтобы она более не возвращалась в Палаццо Венеция. "Пожалуйста, оставь меня в покое. Война складывается не лучшим образом, - говорил он. - Народ осудит меня за слабость. Одна женщина однажды вынудила меня делать глупости, и я вовсе не собираюсь повторять пройденный путь". Но все это были слова.
Дуче оскорблял Кларетту, ссорился с ней, встречал с нарочито холодным безразличием, "словно у него была другая женщина, имевшая от него все, чего можно было пожелать". Он скандалил с ней из-за её семьи, из-за плохой репутации её брата и его сомнительных финансовых операций, идиотского меморандума о том, как выиграть войну, из-за её долговязой, крючконосой матери, чье необычайное тщеславие и посулы покровительства снискали ей презрение всего Рима. Однажды во время ссоры, случившейся из-за брата Кларетты, дуче ударил её с такой силой, что она отлетела назад и ударилась о стену. Только сильный укол стимулятора, сделанный её отцом, привел Кларетту в чувство. Правда, порой бывали дни, когда все эти ссоры казались им пустяками. Они предавались любви и воспоминаниям о счастливых днях их жизни, после чего Кларетта вновь заносила в дневник все, произнесенное ими в эти минуты. "Я больше не буду приходить днем, - шептала она, - но только ночью, только на несколько минут, лишь бы увидеть тебя и поцеловать. Я не хочу никакого скандала".
