гребаной своей слюной изошел весь, на них глядючи!
Ругаясь, он искоса взглянул на Дохэ, она снова ему улыбалась.
Дохэ никогда не прятала улыбки, всегда растягивала рот до самых ушей. Мужчин вроде Сяо Пэна такая улыбка сбивала с толку: казалось, будто он сегодня больше всех ее обрадовал или лучше всех рассмешил. Все эти годы Сяо Пэн силился понять: чем же Дохэ так выделяется среди обычных женщин? Казалось, есть у нее какая-то тайная история — Дохэ явно отличалась от других, но разница была такой неуловимой, такой ускользающей: только поймал, а она уже утекла сквозь пальцы.
— Дохэ, сядь, поиграй, я выйду за продуктами, — сказала Сяохуань, нашаривая ногой туфли.
Дохэ улыбнулась, покачала головой. Сяо Пэн заметил, что с сестрой Сяохуань болтает не так бойко, как обычно, а старательно выговаривает каждое слово.
— Садись, садись, мы тебя научим! — подхватил Сяо Ши. — В эту игру даже те, кто менингитом переболел, умеют играть!
Тацуру смотрела, как он тасует колоду. Дети — в школе, все, что нужно было постирать и погладить, уже и постирано, и поглажено, до ужина время есть. Она нерешительно села. Когда тянули карты, Сяо Пэн то и дело касался ее руки, бросая на нее быстрые взгляды. Сяо Ши то рассказывал что-то, то напевал, то хвалился, какие чудные ему выпали карты: Сяо Пэн с голой задницей останется.
Сяо Ши объяснял правила, а Тацуру кое-как пробиралась через его слова: половину сказанного упустит, половину поймет, а пока соображает, еще половина вылетит. Не успела она разобраться, что к чему, как дети вернулись из школы. Ученица среднего звена Ятоу вбежала в комнату вслед за братьями-второклашками. Тацуру торопливо встала, поклонилась гостям, чтобы дальше играли без нее, и скомандовала детям:
— Мыть руки!
Те неохотно поплелись на кухню. Вдруг Ятоу взвизгнула:
— Эрхай без спросу ест пан [73]!
Дети выскочили из кухни, Эрхай сжимал в руке витую пампушку, состряпанную непонятно из чего: толи лук завернули в тесто, то ли тесто в лук — лука на пол выкрошилось больше, чем теста.
— Положи пан на место! — кричала Ятоу, гонясь за братом.
Близнецы слушались «трижды хорошую» [74] Ятоу, словно маленького родителя. Дети забежали в большую комнату, и Ятоу приказала:
— Стой на месте, считаю до трех! Раз, два три!
Эрхай замер, и Дахай, улучив момент, выхватил у него пампушку. Тесто и так рассыпалось на части, да в него еще намешали столько лука, что пампушка, перекочевав в руки Дахая, тут же развалилась. Эрхай подскочил как ошпаренный, схватил брата за шею и вцепился зубами ему в плечо.
— Мой пан! Верни мой пан! — вопил Эрхай.
Сяо Пэн и Сяо Ши поняли, что это уже не игра — дети сцепились не на шутку, и бросились их разнимать. А потом спросили Ятоу, что такое «пан». Ятоу сказала, что это пампушка и есть. Это где так говорят? Не знаю. Тетя всегда так говорит. Сяо Пэн и Сяо Ши переглянулись: разве в китайском есть такое слово?
Поужинав, Чжан Цзянь и Сяо Пэн уселись за шахматы, а Сяо Ши наблюдал за игрой, готовясь заступить на место проигравшего. Сяо Ши спросил Чжан Цзяня, откуда же все-таки приехала их сестрица Дохэ, почему она пампушку по-иностранному называет? Чжан Цзянь, насупившись, уперся глазами в доску; то, что он пропускает вопросы мимо ушей, давно никого не удивляло.
Из-за швейной машинки подала голос Сяохуань:
— Что там такого сказала моя сестренка, что вы не поняли?
— Гладите, какой у Сяохуань слух острый! — улыбаясь, ответил Сяо Ши. — Машинка вон как стрекочет, а она все равно подслушивает.
Сяо Пэн громко сказал:
— Сестрица Сяохуань, мы тут никак не поймем, что говорит Дохэ.
— Никак не поймете? — переспросила Сяохуань. — Ну так я вам растолкую. Это она по-чепухляндски говорит! Моя сестренка бывала в Чепухляндии!
Сяо Ши и Сяо Пэн развеселились: какой сложный в этой Чепухляндии язык, почти как у япошек!
Они часто так перешучивались, и никто не допытывался, правду ты говоришь или выдумку, — повеселились, и ладно. Тацуру сидела на кровати в большой комнате, штопая детям носки, то и дело она вставала подлить мужчинам кипятка в чашки. Чая у Чжанов давно не пили: деньги, которые раньше тратили на чай, теперь шли на крупу. Осенью Тацуру собирала за городом специальные семена: если выварить их на медленном огне до желтизны, а потом залить кипятком, получалось очень вкусно. Но сейчас было только начало лета.
Пришла очередь Сяо Ши и Сяо Пэну играть, а Чжан Цзяню наблюдать за игрой. Он встал из-за доски и вышел в маленькую комнату посмотреть, какдети готовят уроки. Тацуру краем глаза увидела, что Сяо Ши пнул под столом Сяо Пэна, но тот не двинулся с места, а вот Сяо Ши встал, отцепил кнопку с портрета председателя Мао, что висел над обеденным столом, и положил ее на стул Чжан Цзяня. Тацуру сначала не догадалась, зачем это. Чжан Цзянь вернулся в комнату, хотел было сесть, и тут она поняла. Закричала, звонко и высоко, Сяо Пэн и Сяо Ши и думать не думали, что мягкоголосая сестренка Чжанов умеет так визжать.
— Эрхэ!
Чжан Цзянь обернулся. Дохэ с побагровевшим лицом метнулась к стулу и схватила кнопку, которая должна была впиться в Чжанцзянев зад.
— Уходи! Ты — уходи! — напустилась она на Сяо Ши.
Сяо Ши смущенно хихикал, тыча пальцем в Чжан Цзяня:
— Я пошутить хотел…
Дохэ вцепилась Сяо Ши в рукав, стащила его со стула и поволокла к двери.
— Ты уходи! Ты уходи!
Сяо Пэн остолбенел. Он никогда не видел, чтобы Дохэ сердилась. И не знал, что она такая сильная: Чжан Цзянь и Сяохуань вдвоем оттаскивали ее от Сяо Ши, но она так и не выпустила его рукав. По правде, на их участке всегда было довольно шутников, любивших поиздеваться над Чжан Цзянем. Одни сыпали ему в ботинки песок, другие тащили трикотажные перчатки из его ящика с инструментами. На политучебе вечно находился умелец, который рисовал мелом на спинке Чжанцзянева стула Чжу Бацзе [75] или обезьяну. А после того случая в клубе шутники еще больше оживились. Из всех знакомых Чжан Цзяня, наверное, один Сяо Пэн и понимал, что мастер Чжан вовсе не такой добродушный, как кажется. Он держится скромно и молчаливо только потому, что брезгует опускаться до других людей, будто есть у него на душе кое-что поважнее.
Но что? Эта загадка не
