Дуче оскорблял Кларетту, ссорился с ней, встречал с нарочито холодным безразличием, "словно у него была другая женщина, имевшая от него все, чего можно было пожелать". Он скандалил с ней из-за её семьи, из-за плохой репутации её брата и его сомнительных финансовых операций, идиотского меморандума о том, как выиграть войну, из-за её долговязой, крючконосой матери, чье необычайное тщеславие и посулы покровительства снискали ей презрение всего Рима. Однажды во время ссоры, случившейся из-за брата Кларетты, дуче ударил её с такой силой, что она отлетела назад и ударилась о стену. Только сильный укол стимулятора, сделанный её отцом, привел Кларетту в чувство. Правда, порой бывали дни, когда все эти ссоры казались им пустяками. Они предавались любви и воспоминаниям о счастливых днях их жизни, после чего Кларетта вновь заносила в дневник все, произнесенное ими в эти минуты. "Я больше не буду приходить днем, - шептала она, - но только ночью, только на несколько минут, лишь бы увидеть тебя и поцеловать. Я не хочу никакого скандала".
Тем не менее, это все-таки был скандал, "причинивший дуче, - по словам одного из высокопоставленных полицейских чиновников, - больше вреда, чем дюжина военных поражений". "Действительно, здесь есть о чем подумать, согласился Чиано в беседе со своим приятелем Серрано Суньера, министром иностранных дел Испании. - Конечно, нет возражений против нескольких любовниц, которых дуче посещает, но сводить все внимание к одной женщине и её семье - это уже скандал". Как заметил Анджело Черика, один из высших офицеров корпуса карабинеров, "Петаччи вмешиваются во все дела, оказывают политическое покровительство, угрожают сверху и интригуют снизу". "Но что можно сделать, как предупредить дуче, - говорил раздраженно Чиано, - если два самых близких ему человека - личный секретарь де Чезаре и помощник секретаря по внутренним делам Гвидо Буффарини-Гвиди имеют кучу денег с этого "спектакля в преисподней".
Кто-то действительно должен был переговорить с дуче, тем более что на этом настаивала сестра Муссолини Эдвига. Да, конечно, её брат имел полное право заявить министру культуры Алессандро Паволини, что никто из великих итальянцев эпохи Возрождения не чурался любовных связей и что Муссолини лично ничего не дарил Кларетте, кроме нескольких скромных подарков, да иногда пяти сотни лир на платье. Это действительно была правда, но при этом невозможно было скрыть, что Кларетта носит дорогие костюмы и благоухает не менее дорогими духами, которыми спешили снабдить её пронырливые римские коммерсанты и расчетливые дельцы. Никто не хотел верить в скаредность Муссолини по отношению к Кларетте, считая что все её расходы оплачиваются за счет налогоплательщиков. Последние, конечно, не могли знать, что кольцо с огромным бриллиантом было подарено ей банкиром, искавшим её покровительства, а пальто из норки - подарок человека из окружения её брата, который также заключил выгодный контракт с министром труда. Всякий раз, когда люди вспоминали о "скандале Петаччи", они больше обсуждали поступки членов её семьи, нежели самой Кларетты. Все знали, что перед войной её родители построили роскошную современную виллу с черными мраморными ваннами в фешенебельном районе Каталацци и верили, что за все заплатил Муссолини. То же повторялось, когда речь заходила об экзотической спальне Кларетты, стены которой были сплошь облицованы зеркалами, а громадная, покрытая шелком, кровать возвышалась посреди, словно царский престол. Но Муссолини вовсе не платил за все это, хотя властная сеньора Петаччи не раз напоминала дочери о том, чтобы она попросила дуче о подобных маленьких услугах. Кларетта не осмеливалась даже заикнуться об этом. Когда же дуче впервые приехал на виллу, то на вопрос её тщеславных хозяев, нравится ли она ему или нет, он грубовато ответил: "Не очень".
Самым ненавистным членом семьи Кларетты был её брат Марчелло, - один из врачей итальянских ВМФ, - делавший деньги на контрабанде золота, и использовавший для этого дипломатическую почту. Не брезговал он и нелегальной торговлей иностранной валютой. Широко рекламируя свою дружбу с дуче, он, естественно, открывал для себя превосходные возможности заключения выгодных контрактов и осуществления нужных назначений. Однако дуче не помогал Марчелло делать деньги; впрочем, он никогда и никому не помогал в этом открыто. Муссолини был слишком бесхитростен, чтобы вокруг него могли зародиться какие-нибудь слухи. Более того, он практически никогда не интересовался деньгами и не думал о них.
По словам Кларетты, её любовник оказался таким наивным, что однажды даже поинтересовался, как ей удается вести такую широкую жизнь. "Твой отец много зарабатывает?" - простодушно спросил он, желая, вероятно, немного разобраться в ситуации, чего с ним раньше никогда не случалось. Муссолини не понимал и того, что когда ухоженная, прекрасно одетая и надушенная Кларетта демонстративно раздает деньги бедным, это не может не вызывать в обществе отрицательной реакции. Чиано записал в своем дневнике, что по словам директора ведомства народного здравоохранения, Гвидо Буффарини-Гвиди дает ей 200 000 лир в месяц, большая часть которых идет на раздачи бедным, хотя о делалось это лишь для очистки совести.
Муссолини не понимал, что приближая к себе и протежируя кого-либо из клана Петаччи, он не может не вызвать глубокого негодования в обществе. Он очень удивлялся, видя, как негативно встречают отобранные им, положительные, казалось, кандидатуры и никак не мог понять, сколь велико в действительности всеобщее раздражение. Тем не менее, никто не протестовал, когда он просил руководство газеты "II Messaggero" зачислить отца Кларетты в штат корреспондентом по вопросам медицины, - ведь доктор Петаччи в конце концов - компетентный врач. Никто не возражал и против его попыток обеспечить сестре Кларетты - Мириам карьеру киноактрисы. Однако другие примеры его покровительства, более неудачные, прощались не так легко. Достаточно вспомнить его выбор на важный пост секретаря фашистской партии некоего Альдо Видуссони, молодого человека 26 лет, друга Петаччи. Кандидатуру единодушно отклонили. Полуофициальное объяснение, что Видуссони предложен на этот пост, чтобы проверить пользуется ли он авторитетом среди партийной молодежи, никого не удовлетворило. Чиано возмутился, узнав об этом выборе, ибо Витторио Муссолини описал Видуссони как человека "невежественного, злобного, абсолютно ничтожного". Но заявил он об этом, конечно, не дуче.
Ряд руководящих деятелей фашистского движения посоветовали Чиано, как ближайшему советнику Муссолини и его зятю, информировать дуче о том, что члены партии настроены резко против этого назначения, а в стране поднимается и ширится волна раздражения против Петаччи. Но Чиано не осмелился этого сделать. Никто даже не пытался сказать дуче и о слухах, ходивших по Риму, касающихся некого архитектора Патера, оказывавшего серьезное влияние на донну Рашель, которое, по словам её дочери Эдды, отражалось на многих сторонах жизни её матери. "Дело заключается в том, писал Боттаи, - что никто и не осмеливается разговаривать с Муссолини, о чем-либо подобном". Когда один из приятелей сказал Чиано, что дуче уже не в состоянии скрывать сильные боли и необходимо принять какие-то меры, Чиано ответил: "Да?.. А у кого хватит мужества пойти и поговорить с ним о личных делах?"
Когда министерство внутренних дел подготовило доклад о нестабильном внутреннем положении в Италии и росте антифашистских настроений, Буффарини-Гвиди отважился скрыть это сообщение от дуче. Рафаэле Рикарди, министр торговли, разгневанный нелегальными операциями Петаччи с золотом, все-таки отважился доложить об этом Муссолини об этом. Дуче возмутился этим фактом и даже, как подумал Рикарди, "признал собственную вину". Однако Чиано не думал, что будущее этого министра сложится удачно после такого визита. "Говоря с Муссолини, не следует верить, что ты опередил его на два шага", - проницательно подчеркивал он. Буффарини-Гвиди согласился с этими словами и сказал, что главным в реакции дуче на слова Рикарди было вовсе не возмущение и уж тем более не самоуничижение, а злоба за эту, введшую его из терпения сцену. Граф Кавальеро не пошел по пути Рикардо. По опыту он знал, что общаться с дуче будет много легче, если скрыть информацию, которая ему не нравится. Когда, например, его попросили предоставить список военного снаряжения, производимого в Италии, он позволил себе значительно преувеличить количество противотанковых ружей и т.п. Хотя Муссолини с удовольствием принимал хорошие новости, не стремясь подвергать их особым проверкам, в этом случае он все-таки усомнился в данных, которые привел Кавальеро. Но граф отвертелся, сославшись на то, что они представляют теоретические возможности производства, но не реальные его размеры, и изменил цифры в своем черновике.
Искажение или утаивание от дуче информации, конечно, не последнее изобретение руководства фашистской партии. Вообще, в Италии многие верили, что в течение долгих лет высшее руководство страны утаивало от дуче истинное положение дел. В прошлом эта вера часто срабатывала на Муссолини. Когда кого-либо из местных фашистских функционеров уличали в коррупции, жестокостях и т.п., или когда очередной фашистский декрет уже не казался людям слишком удачным, то они говорили друг другу: "Если бы об этом знал дуче!" Поскольку Муссолини считался все ещё Богом, он не отвечал за ошибки своих земных последователей. Однако теперь подобное понимание высказывалось все реже. К концу 1942 года многие итальянцы стали считать, что именно дуче - одна из главных причин всех мучительных несправедливостей, поражений, бедствий последнего времени. А созданная Муссолини система неспособна преодолеть то критическое положение, в котором она оказалась благодаря своему создателю.
