они должны.
Мне не мешает то, что меня ждут
и там и здесь, по сути дела вся Греция.
Виноградник,
Как тот, который,
где был желтый и этот самый,
и я работал недолго,
до меня им дела нет, и даже птицам, то ли потому, что я бегу, или живу,
если это только можно делать одновременно.
Сколько же там?
Можно было заранее расставить людей - если знать, что будет победа, и обратно бежала бы целая
толпа, но тогда меньше была бы честь,
и я бежал бы или вообще не бежал
И меня не ждал бы никто.
Страшная вещь
в нормальном состоянии чего-то хочешь, так в нормальном состоянии
главная мечта - теплый душ, самая естественная вещь, даром,
что нельзя. Когда хочется чего-нибудь, уже нельзя,
даже спать с женой,
а другого, уже плохо.
И все мы потускнели. Жалеть не о чем, рекордов не будет.
Бежим как пляшем, все вокруг партнера. Осталось одиннадцать человек. Абракадабра - Джиба, болгарин,
это, немец, и так далее, национальный состав.
А вот,
это и все, сломался, зеленый грек, вот так, не надо было, только жалко,
опять мука на лице и спасения нет. Нас десятеро, даже оглядываться не надо. Шея плохо гнется, подбородок поэтому вверх, как у Людовика в кино. Двадцать три.
Время заплясало, я бы его не угадал.
Корыто, а не машина,
каждый шаг - маленькое сотрясение мозга, пружинишь, и в мышцах гуд. Как в английских стишках.
Опять притиснуло. Шмидт технарь, иначе от него остались бы рожки да ножки, хуже, чем от грека, ведь Джиба все время сзади, я бы не согласился ни за какие ковржики, а болгарин просто двужильный. Но ведь притормозили понемножку и мы все укладываемся в сто метров, это на сорок две тысячи
и сто девяносто пять,
капля в море, интересно, действительно сто девяносто пять,
ничего, сбросить бы Джимми с хвоста, он меня нервирует,
уже больше часа, подумать только, а до конца
через два километра,
и там посмотрим, Сергеич будет обязательно и, нужно будет, вмешается, хоть понять, доволен ли, представления не имею.
Вот оно что, давление скачет, но мы кончим до туч, завтрашние забеги подпортит если будет, но дождь ничего, а нам это для полного
Никак не могу понять, как дышу, дай Бог, машина,
в Москве,
обегать полмира, как будто не придумали ничего лучшего, чем бегать,
и я.
Как наваждение. Лучше бы действительно дать. И даже свалиться потом. Глупо только.
Минута.
По нам можно часы проверять, как маятник, с ноги на ногу.
У каждого свое чувство, сладкое, мечта, надежда, как у меня тоже, но самая слепая, потому что физически я, наверное, не сравнить. Если бы оставалось километр или полтора, и мы все чувствовали себя так,
То я бы выиграл.
Если бы Шмидт, если бы три, наверное, Шмидт, средневик несчастный, ему
с длинными ногами три тысячи с препятствиями. Пять - Джимми.
У Джибы нет ни одной дистанции, он должен за пять километров быть достаточно впереди или измотать,
чтобы не достал Джимми, за три - Шмидт или старик Войтошек, и дальше я. И черт знает этих молодых, вот обставит нас болгарин,
посмеемся.
Ну так я наивный осел, Джиба уйдет вперед, и гораздо раньше, на сей
раз не после тридцать пятого, как мы, и на пределе, а после тридцатого, и это риск даже для него, ну так правильно, я бы сделал то
же самое, и он будет трепать нас, чтобы за ним не пошли, или хоть не
все, и хотя двенадцать в одиночку для него невозможная вещь, за
ним кто-нибудь точно увяжется, вот черт, досталась же судьба расхлебывать Джибину непрактичность.
Если Джимми,
я тоже пойду,
или, чует мое сердце, неспокойно, что-то будет, но
не до 26-го, все чинно и благородно.
Надо бы обмануть, один раз пресечь собственный ритм, но
это пахнет самоубийством, а на Олимпиаде я не сойду, перед ребятами, нет,
тихо ждать,
но ведь недолго,
и вот, между прочим, когда Джиба пойдет вперед, Шмидт и болгарин
отвалятся как сухие листья.
Этот дом снесли, страшно похоже.
Опять не то, нет, вроде ничего
те, кто останется, и поделят,
если добегут, то есть те, кто рискнет правильно.
Осталась ерунда, ну ладно,
опять публика, и народ, и обязательно гул, не понимают, что трудно,
и сразу хрустят ноги, Сергеич правильно просил тогда убрать их подальше. Он далеко и освещен пока солнцем, и стекла сверкают, как слюда, ладно, будет время похныкать,
они убрали все машины, чтобы дорога была пошире, а, видно, Шмидта слегка шатает, поделом, молодец болгарин, вижу, отлично,
вон наши,
все в порядке, раз машет, ладно, никого не буду слушать, тихо, вперед, после этого можно будет,
и присмотрюсь,
красивая девица, и платье бешеное, им весело,
глупо завидовать - это работа и труднее и красивее многого, и
все равно - вряд ли всего на свете,
и на виду у фотографов приободримся, вот они, те, кто, может, выйдет из двух пятнадцати при такой погоде, даже из тринадцати, по крайней мере на фотографии, только вряд ли, лидер забега Франц Шмидт, вот чего ему надо было,
недурная реклама - только как - для зубной пасты или для металлорежущих станков?
Улыбнулся, вот и отлично,
уу-уу-уу,
хорошо, но больше так нельзя, ритм, с его легкой это самое пошли
чуть получше, но это из-за площади.
Если бы он раньше почувствовал, что погода хандрит, небось, сидел бы тихо, это же миллион лишних шансов, ведь его не выбьешь ничем, шел бы и шел, а сейчас у него ноль, если он ускорится, то все, он ляжет и не добежит вообще, потому что попытается погнаться,
Убежали, наконец,
а все поехали
в обход к финишу, потому что вертолет еще посматривает, и взмыл, побежали,
Сейчас начнется самое интересное, лучше не опаздывать. Может, действительно потрясти их чуточку, за шиворот и пусть держат. Лучший способ сделать чемпионом Джибу,
у кого же первого духу хватит,
и, точно так же, кто окажется самым терпеливым, то есть меньше всего нервов, и что лучше тоже непонятно.
Так что пока, как он говорил, ни одного лишнего движения, попробуй-ка не сделай, нас опять хочешь не хочешь трясет,
и Джиба метрах в тридцати, а перед ним маячат,
тридцать метров, его можно пожалеть - ценой таких усилий и за двадцать шесть километров не расколол группу. Либо только начинается, хотя и поздновато, либо он уже проиграл,
но по нему не видно, значит он доволен и там видно будет.
Каждому - свое,
у него свои маленькие радости, забег труднее, чем я думал, если
даже погода виновата, все равно, но по мне самое паршивое уже позади, или почти что, впереди только самое трудное,
кому он сигналит, это или у меня в ушах,
как будто по высокогорью, не помню,
как пробежали марафон в Мехико, выиграл он же, за сколько. Но здесь гораздо ниже. Опять, куча народу, наверняка, они стоят с начала, тяжелая работа и недешево, но им даже весело, смешно,
на мне деньги зарабатывают,
они могут разговаривать, я забыл, великое счастье, но ничего не понимают, или они о своем, хитроумный язык
глупо сказать - бега со стороны не видно,
потому что как внушение - все чувствуют себя втянутыми,
и еще примерно одинаковыми, понять можно, если бежишь,
даже тренеры не вмешиваются.
Только покажутся разок, можно такое насоветовать, а, главное, это самое трудное, кажется, на свете,
так как все мешает, и висишь на волоске, на пределе, кто это поймет и сам остановишься, то все
просто отвлечешься, иногда надо.
Я бы ввел в армии обязательно, каждый солдат
разумеется, кроме больных или совсем дохлых, или, может, таких нет
совсем, бежал марафон без времени один раз или раз в год,
и не ради упражнения, вряд ли само по себе так уж, но зато лучший способ научить современному бою,
мне кажется, я не совсем того,
чем драться на дуэли, как эти
Да, так же как дело не в том, сколько стоит, цена всегда ужасна, и тут тоже, дороже не бывает,
и здесь мало что говорит рекорд, каждый раз бегут разное, по-разному, один черт, можно не фиксировать, просто так
чувствовать себя, и уже не так важно, сколько выиграть, на десятке не так, ну и что, там все не так, нет чести просто добежать,
Черт, время понемножку
и ничего нет, только это уже не отрыв, даже символический,
десять метров до Джибы, и до них двадцать с хвостиком, не пойму, чего они ждут, но
Джиба всех злит, как будто смеется,
и будто нарочно делал так начинать все придется снова, только
вдесятером, и болгарин ему кстати,
он бы так не рискнул, но иначе рисковал еще больше, и если бы надо было вести, но
неужели этот болгарин так уверен в своих силах, что экономит Джибины, ведь тот может хоть сейчас двойное сальто
или мне кажется,
кажется, и если нет, то он психует как никогда. Шмидт вообще не
знает, плакать или смеяться, он сдох не совсем, но рывок у него не состоялся, пустая трата сил, но ему глупо досадовать, что подровнялись, да и фото,
