– Да вы-то, понимаю, ничего, шить умеете. А аппаратура как? Небось, как всегда: то АИК сломается, то аикщик напьется, – и засмеялся. – Хотя смешного-то тут немного. Так что, выходит, не зря мы тебя учили? Слыхал, что ты неплохо шьешь сосудики. А нитки-то есть?
– Атравматику сейчас получаем хорошую, импортную. Так что маненько понаторел. Всё же практика, Рашид Романович…
– Эка ты! Роман Рашидович я, Роман.
– Ой, простите…
– Да уж ладно. Думаешь, я не знал, что вы меня Рашидом звали. Так в чем вопросик, Олежка? Или… Олег?.. Как же тебя по батюшке? Олег Сергеевич? Помню-помню, Олег Сергеевич, твою первую амурную эскападу. Ругались… А сами завидовали. Сестричка была, по-моему, а?
– Да было дело. А вот, собственно, с чем…
– Ты прямо на дежурстве тогда отмочил. А что? Мужик он мужик и есть, – Роман Рашидович коротко хохотнул. – Мужик и в Африке мужик, и на дежурстве. Джигит. Молодец, что не отнекивался, но девочку не выдал.
– Роман Рашидович…
– Нам на кафедре еще рассказывали, что тебя на комсомольском бюро песочили, а ты сказал будто: «Ребята, мы одни? Девок нет? Так вот! – если б вы знали, какая у нее…»
Роман Рашидович не договорил, захрюкал, заскрипел, что, видимо, означало смех. Несмотря на драматическую проблему, с которой пришел к учителю, самодовольно ухмыльнулся и Олег. – Ну и как бюро ваше? Не исключили? Помню, что не исключили. А?
– Да нет. Все разоржались. Тоже ведь коблы двадцатилетние. Все было, Роман Рашидович. Выговор дали. А как сформулировать, не знали. Записали: «нарушение дисциплины во время дежурства по экстренной хирургии».
– Ну, ты, конечно, дал речь! – Рашидович опять захрюкал совсем по-стариковски, и Олег сумел начать про главное:
– А я совсем про другое. Я серьезно, Роман Рашидович. Был у меня практический учитель, Мишкин…
– Слыхал про такого. Да, да. Помню, чего-то он учинил в какой-то своей мелкой лавочке, что-то такое, чего и корифеи не делали. И лавочка-то тьфу, чуть не на двести коек. Так у тебя и в его больнице были амурные неприятности?
– Да нет же, Роман Рашидович. Беда у него. Рак. Поджелудочная. Головка. Желтуха.
Старый профессор тотчас сменил маску. Будто переоделся.
– Да-а?.. Ну, а я при чем? Это не ко мне. Пашкин департамент.
– Вот я и хотел спросить, чей департамент, кому лучше всего довериться.
– И говорить нечего. Шувалов, он больше всех настрогал. И результаты у него получше.
– А оснащение у него хорошее? Реанимация? Оборудование, аппаратура?
– Этого добра хватает. У Шувалова все найдете. А ты не смотри на все со своей колокольни. Зачемпионились вы, ребятки. Это у вас в сердечной – аппаратура на первом месте. А здесь руки важны. В хирургии поджелудочной особенно. К Пашке, Пашке иди. Все у него есть – от головы и рук до всякой там аппаратуры и ниток. Но главное – руки. И голова пока нужна. – Роман Рашидович опять рассмеялся и подмигнул сразу всеми морщинками. – А вроде у тебя еще что-то было по эротической линии. А?
– Да ерунда, Рашид Романович…
– Роман я, прохиндей! Рашид мой папа – и тоже был не худший из хирургов.
– Простите… Да ничего особенного. Как обычно – с сестричкой. А партком вдруг вспомнил прошлое. Мне везло как утопленнику. А им тогда во все нужно… хотелось вникать. Да обошлось. Но не суть.
– Обошлось бы, так я бы про это не слыхал. А дома?
– Да все в порядке. Быльем поросло.
На том разговор и кончился. Старика никак не сбросишь с наезженной колеи. Она глубже для него и интереснее. А болезни… К болезням он привык, а думать о чем-то, что и так приближалось к нему, и вовсе не хотелось. Но главное он сказал – тоже отослал к Шувалову.
Олег распрощался и вышел в приемную. Неплохо живет старик: не каждый профессор у нас имеет такую приемную и секретаршу, грудью закрывающую подступы к великому. Олег увидел эту секретаршу мельком и был приятно поражен вкусом Рашида. Еще по пути к профессору он отметил всё это, а заодно выяснил, что девочку зовут Шурочкой. И несмотря на свои печальные заботы, Олег тем не менее искал способ задержаться в приемной: что бы ни случалось, пройти мимо достойного объекта ему не позволяло внутреннее беспокойство и поиск вечной красоты. Сказал же классик, что красота спасет мир. И Олег жаждал спасти мир всей силой, отведенной ему природой и Господом Богом.
– Шурочка, не могли бы вы посмотреть в кафедральной телефонной книжечке телефончик профессора Шувалова. Да я ж не представился: Олег Сергеевич, хирург, и даже профессор из соседнего с вами института.
– Я знаю, Олег Сергеевич. Я же вас записывала на прием.
– Да, конечно! Не учел. – Изображая из себя рассеянного ученого, Олег не счел нужным спрятать смешливое лукавство, неизменно приносившее ему расположение лучшей половины человечества. – Так поскольку вы все уже про меня знаете, а больше, правда, ничего и нет у меня за душой, то не скроете и найдете телефон Павла Маратовича.
Он и без нее прекрасно знал телефоны всех профессоров института, но совместное шныряние по страницам справочника создавало повод для дополнительных вопросов.
– Шурочка, а вы давно работаете у Романа Рашидовича?
– Да уже с полгода торчу здесь.
– «Торчу» как понимать? По-современному – в смысле радуетесь чему-то в этой приемной? – Олег весь заискрился улыбчивым, все понимающим лукавством.
Девочка восхищенно засмеялась:
– Да нет. Сижу в этом кресле. – Шурочка рассмеялась еще сильнее и, подумав, продолжала: – Полгода каждый день тащусь сюда к девяти часам.
В ожидании ответной реплики, она игриво взглянула на сравнительно молодого профессора.
Олег принял подачу:
– Как же не тащиться от такого количества молодых хирургов-суперменов вокруг.
Теперь они уже рассмеялись вдвоем. Справочник с телефоном Шурочка небрежно листала, но в страницы пока не заглядывала.
– И что, вы действительно все свое живое время торчите – в истинном смысле «торчите» – в этой комнатке и всё?
– Почему же? Я учусь в заочном юридическом.
– Господи! Как интересно. И готовитесь стать следователем, сыщиком, детективом?
– Нетушки. Я хочу быть нотариусом – они теперь хорошо зарабатывают.
– Как мистер Сомс?
– Кто?
– Не обращайте внимания. Это издержки излишней эрудиции. Так вы, стало быть, каждый раз после того, как проторчите здесь, тащитесь в свое заочное дело? – Олег нещадно эксплуатировал свои весьма умеренные знания молодежного языка. Пожалуй, повторы уже были с перебором, но собеседница великодушно не замечала этого. Она была вполне удовлетворена ходом разговора.
– Нет, только три раза в неделю. Сегодня, например, мне туда не надо.
– Так сегодня нет заочного дела? А что же есть?
– Домой пойду. – И Шурочка опять рассмеялась. Ведь смех так удобен в поисковых, ищущих разговорах.
Ну, а дальше дело наработанной техники.
* * *
– Владимир Савельевич, у папы рак головки, желтуха…
– Плохо, дружок, плохо. Хочешь, чтоб я оперировал? Знаешь, не стоит. Мне надо переждать. Я вот оперировал за этот год отцов двух наших корифеев… Ты ведь помнишь. Хоть моей вины, думаю, нет… Но камень повесили. Сам повесил. Да и люди, небось, говорят. Повременю. Да и Шувалов таких операций больше сделал. И оснащение у него… А уж меня уволь, дружок. Не обижайся.
На том разговор и кончился. Саша не обиделся. Он боялся обидеть шефа. Ведь, не приведи Господь, вспомнит и как-нибудь и скажет: «А вот ученики мои мне не доверяют». И обломится Саше что-нибудь впоследствии. Каких только дуростей не приходится учитывать в нашей нелепой жизни! Дипломатия во всем. Даже в вопросе жизни и смерти.
* * *
И вот домашний консилиум: Галя, Саша, а также Илья, Олег и Леша. Принятие окончательного решения. Они-то впятером все давно решили. Но что скажет Сам? До болезни не тот был Мишкин человек, чтоб в вопросах медицины кто-то за него мог решить хоть что-нибудь. Но тогда речь шла о других. Каково-то будет сейчас? Ведь он непредсказуем и может и вообще отказаться от операции.
– Жень, надо ехать.
– Всё сами решили? Я уже не в счет? Похоронили.
– Пап, кончай. Мы же серьезно говорим.
– Ну конечно. А вот я как раз собрался шутить. Кто из нас умирает – я или вы?
– Жень, перестань фанфаронить. Рак Фатерова соска – еще не смерть. Сам знаешь.
– Вы все еще слишком молоды, Галина Степановна, чтоб рассуждать о перспективах ракового больного.
– Женька!..
– Евгений Львович, мы же не решили, мы с вами советуемся.
– Вот! Берите пример с Ильи! Подчиненные лучше понимают, как надо со мной разговаривать.
– Женя, кончай дурить. И я, и Олег, и Сашка – все поговорили с людьми. И все дружно говорят о Шувалове.
– А не надо было, Леша, ни с кем говорить. Со мной надо. А то я не знаю, что Шувалов! Развели канитель по всем весям. Ну повезете. А оттуда – в табакерке…
– Жень, меня-то зачем мучаешь?! Сашку…
– Что – Сашка! Сашка вежливый мальчик, хорошо воспитанный. Тобой, кстати. Дети, дорогая, родителей не любят. Воспитанные, порядочные дети делают все, что положено. Платят по векселям за детство.
