А меня дед выручает каждый день. Просто тем, что рядом.
Нет, я живу совсем не плохо. (Умей принять то, что нельзя изменить.) Мучает меня только жалость. К маме, к Вовке. И к балбесу Димке, трижды за последние два года предлагавшему мне руку и сердце. На полном серьезе. Настырность его в этом вопросе объясняется тем, что он справедливо считает: я отказываю ему, т.к. не хочу быть обузой. Мол, что за жена, которую надо возить в коляске? Вот он и вдалбливает мне, какое было бы для него счастье - возить эту коляску и с восторгом исполнять каждый мой каприз. Слушать это тяжко. Говорить ему, что я ни за него, ни за кого другого не выйду замуж в принципе, бесполезно. Тот, кто не был в моей шкуре, этого не поймет. Разве что начисто лишен гордости. Димка клянется - это, дескать, психоз, невроз, синдром и комплекс. Пусть клевещет, но такая - я не то что замуж, даже полюбить кого-то всерьез не могу себе позволить. Все это было бы сплошным унижением. К тому же мысли о так называемом сексе вызывают у меня ужас. Возможно, это, и правда, психоз, но в моей ситуации причины значения не имеют. Как говаривала покойная бабушка, "чем бы ни болела, лишь бы померла". В общем, замужество не актуально, несмотря на самоотверженную и бескорыстную любовь Димки, которой я очень дорожу... пока он не начинает ныть.
Итак: все мне стараются угодить, помочь, порадовать. Выяснилось, что не только у нас в семье, а вообще вокруг довольно много хороших людей. Взять хоть моих школьных учительниц Маргариту Леонтьевну (русский и литература) и Анну Петровну (математика). Это они, с маминой, конечно, помощью, помогли мне кончить школу и получить аттестат без отрыва от коляски. Вообще-то мне помогали и одноклассники во главе с Димкой, и другие учителя. Но Маргарита Леонтьевна с Анной Петровной просто регулярно ходили к нам домой и давали мне уроки. Притом бесплатно - потому что мы тогда были нищие: мамина зарплата плюс дедова пенсия, не разгуляешься. Правда, как только вернулся десантник Вовка, он сразу пошел работать в службу безопасности. Сперва при какой-то фирме, торгующей компьютерами, потом перевелся в банк - там больше платят. Вовка всегда нам помогал, и все же, хоть и получал он неплохо, жить нам было туго. Тем более, мне вечно требовались дорогие лекарства, массаж и т.д. - и как в прорву.
Но теперь с нищетой покончено, Вовкин банк разбогател, брат стал больше получать, дед имеет приличную по нынешним меркам пенсию, а я ухитрилась поступить на заочный в Герценовский институт. В институт на зачеты и экзамены меня возит Вовка - у него имеются собственные "жигули", а скоро вообще будет иномарка, хоть и подержанная. Работает он день и ночь, в буквальном смысле, вскоре после армии женился на Асе, кстати, медсестре из санатория, где я лечилась. Аська - прелесть, высокая, будто манекенщица, ослепительная брюнетка, модница, обожает тряпки, при этом похожа на Буратино, такая же смешная и простодушная. И остроносая. Квартиру на Гороховой они продали, купили себе трехкомнатную неподалеку от нас, родили Славика. Сейчас ему полтора года, и его иногда оставляют на наше с дедом попечение. Дед спускает меня вместе с моей коляской на лифте во двор, возвращается, одной рукой берет за лапу Славика, а другой - Филин поводок. И они втроем выходят ко мне. Филя по годам уже взрослая собака, а по поведению, как был, так и остался щенком.
У нас в квартире все оборудовано для моих удобств - вдоль стен поручни, как в балетном классе, в нашей с мамой комнате - гимнастический снаряд, на котором я каждый день по нескольку часов тренирую мышцы - чтоб не атрофировались. В лоджии, той, откуда я выпала, мама развела настоящий сад, так что летом я, в принципе, могу и там прекрасно дышать воздухом. Хотя летом мы в основном живем на даче, а там у меня особенная заграничная коляска, с электроприводом, Вовкин подарок. И я могу раскатывать по всему поселку. Могла бы, в смысле - хотела бы ездить и в городе, но у нас в стране все построено и устроено так, точно никаких инвалидов нет и не дай Бог, чтоб были, - ни с крыльца спуститься, ни поехать, скажем, в метро, - пандусов нет, о прочем городском транспорте не может быть и речи - двери узкие, ступеньки высокие. Сплошной гуманизм, раз калека - сиди дома.
Ладно, буду сидеть. Здесь у меня собственный телевизор с видеомагнитофоном. Все это, конечно, тоже подарки брата, включая сотовый телефон, чтобы я из любой точки квартиры или двора могла связаться с кем угодно в мире. Еще Вовка присылает ко мне преподавателя английского, который я уже знаю довольно неплохо. Вдобавок недавно приволок подержанный компьютер и сказал, что на нем я могу зарабатывать деньги, набирая и распечатывая разные бумаги, которые он мне будет приносить. Сейчас я учусь работать на компьютере, и учит меня не Вовка - он вечно занят, а Димка. Вышеуказанный, между прочим, стал у нас газетчиком. Учится на журналистике заочно и работает. Газетка, правда, довольно захудалая, печатает в основном рекламу, но иногда Димке нет-нет да удастся впихнуть туда какую-нибудь свою статейку (само собой, шедевр журналистики) или мои стихи под псевдонимом. Псевдоним у меня Мишкина, в честь отца, которого я никогда не видела и не увижу.
Недавно было смешно - Димка опубликовал мое стихотворение. Вот оно:
Цербер у стеклянной двери
Не пускает в мир иной.
Что там, в той воздушной сфере,
Неизвестной, неземной?
Не хрустальные ль чертоги?
Не алмазный ли алтарь?
Что известно нам о Боге?
Он отец наш или царь?
Видим он или невидим?
Милосерден или строг?
Никого мы не обидим,
Если скажем просто: Бог.*
Это стихотворение привело в восторг маму. Она попросила у Димки газету и выучила стихи наизусть. Интересно, что бы она сказала, если бы узнала, кто автор? Не иначе, сообщила бы, что писать надо, когда уж совсем невмоготу, и о виде из окна, а не философствовать на недоступные темы... Хотя, возможно, я просто злопыхаю, мама давно уже не делает мне никаких замечаний. С тех самых пор.
Но вернемся к нашему повествованию.
Подруг у меня практически нет. Так уж вышло. Вначале, сразу после того... ко мне бегал весь класс - сперва в больницу, потом домой. Сейчас изредка заглядывает по привычке только Лена Шевелева, по-прежнему живущая в соседнем доме.
Я пишу так подробно, чтобы тот, кто будет (если будет) это читать, понял я вовсе не бедная страдалица-калека, а нормальный человек. Жизнь у меня полноценная, жаловаться не на что. Точно. Успехи у молодых людей меня не интересуют абсолютно, к тому же - имеется поклонник Димка. Но он не в счет, он вроде брата. Вот если чего не хватает, так это как раз возможности делать для других то, что они сделали и делают для меня.
Для ВСЕХ, включая дядю Гришу... Вообще из моей коляски ясно видно - свет не без добрых людей. Но, конечно, состоит он не только из одних добрых. Некоторые, например, не выносят инвалидов, вроде меня. И считают, что инвалидам лучше бы не травмировать своим видом других, особенно детей. Как-то раз мне такое сказали прямо в лицо, притом со злобой. Дед говорит, что после Отечественной войны в городе было много безногих, безруких, просто обрубков. Однажды все они в одночасье исчезли - партийное руководство, может, даже сам Сталин, приняли решение - не расстраивать здоровых граждан страны-победительницы видом этих уродов. И тех, кто не спрятался дома, забрали и вывезли на остров Валаам, что в Ладожском озере. В богадельню тюремного типа. Дед сказал, это была депортация, ссылка, потому что вырваться оттуда эти люди уже не могли. Спивались, сходили с ума, клянчили милостыню, если удавалось доползти до пристани, куда приходили туристские теплоходы. Все это были герои войны. Наши спасители... Так что мне жаловаться грех.
Год назад ко мне вдруг пришла Димкина мама, тетя Зина. Сказала, что ей нужно серьезно поговорить наедине. Дед сразу оставил нас вдвоем, и тут она расплакалась и стала меня умолять, чтобы я прогнала ее Митеньку. Ну да, она понимает, у нас была детская дружба, а теперь Митя не может меня бросить, потому что он жалостливый и благородный. И упрямый до глупости, - я ему дороже родной матери. Вот она и просит меня не губить его жизнь, раз уж... раз у меня самой такое несчастье. И я должна понимать: Мите двадцатый год, скоро ему будет нужна нормальная семья, здоровая жена, дети, я ему этого дать не могу, что ж тут поделать, а он из-за меня ни на кого даже не смотрит. Тут тетя Зина зарыдала в голос, а я, по-моему, брезгливо спросила:
- Чего же вы хотите? Конкретно. Я должна запретить Дмитрию... сказать, чтоб не смел к нам ходить?
- Ну, что ты?! - испугалась она, - Это его только раззадорит. Ты же знаешь: каждый мужчина охотник, а женщина - дичь. Тогда он уж точно будет тебя добиваться. Из самолюбия.
- Так что же вы предлагаете? - спросила я эту пошлую бабу. (Такую сам Каверин именно так и назвал бы!)
- Ну... не завлекай его, скажи... ну, не знаю, скажи, что тебе нравится кто-нибудь другой. Или нет, скажи, что тебе вредно, чтоб к вам часто ходили. По состоянию здоровья. Врачи запретили. Да придумай что-нибудь!
