являлся другом еще с института. Дело в том, что Горбовский поступил на первый курс, когда ему было 25, а Славе Гаеву и Саше Гордееву – по 18. Он получал второе высшее образование. С тех пор прошло семнадцать лет. Гордей и Гай обзавелись семьями, а вот Горбовский… Да, у него судьба сложилась иначе.
Во-вторых, Лев Семенович был старшим научным сотрудником, правой рукой Пшежня, его уважали и ценили, несмотря на множество вещей, из-за которых обычно увольняют. Рабочая субординация, отточенная за столько лет, сказывалась и в обыденной жизни.
В-третьих, Горбовский никогда не был человеком, к которому уместно было бы обращаться в той или иной мере шутливо, пусть даже давним друзьям. Его характер определял отношение к нему, и два близких товарища звали его чаще по имени-отчеству, реже – по фамилии. Это устраивало всех.
Горбовский очнулся от думы и принялся заниматься снастью. В этот момент у Гордеева клюнуло – он с азартом вытащил красноперку с ладонь длиной и теперь удовлетворенно улыбался, отправляя рыбку в водак.
– Ну вот и пошел клев-то, – сказал он, насаживая червя на крючок.
– Где там поглубже? – спросил Горбовский, приготовив донку и подойдя к самой кромке воды.
Ему показали, где глубже, и он, по-молодецки замахнувшись, лихо забросил грузик почти на середину речки – только леска засвистела от трения с воздухом. Затем Горбовский установил донку на берегу, соорудив держатель из раздвоенной коряги, и ощутил, что вот сейчас ему – действительно спокойно и в уме, и в сердце. Он глянул на наручные часы и предложил все же позавтракать.
– Вот сейчас отвлечемся – и заклюет, – уверенно сказал Гордеев, распаковывая галеты.
– Значит, надо немедленно отвлечься.
Горбовский извлекал из рюкзака покупные закуски, в то время как два его товарища – преимущественно домашнюю снедь, приготовленную руками сварливых, но любимых женушек. То были бутерброды в ассортименте, гренки с чесноком, домашние сухари, зелень, румяная жареная картошка. Все угощали друг друга, выкладывая еду на импровизированный столик, крытый грубой покоцанной клеенкой возрастом не менее двадцати лет.
– Лев Семенович, как ты думаешь, Пшежень не обидится, что мы его не позвали?
– Пожалуй, ему сейчас не до рыбалки.
Три товарища удобно разлеглись на траве, с удовольствием вытянув ноги, затекшие от долгого сидения.
– А что, снова ревматизм?
– Если бы, – сказал Горбовский. – Начальство.
– Лев Семенович, пока суд да дело, расскажи-ка нам, как совещание прошло.
– Нечего рассказывать, – нахмурился Горбовский, испытав, однако, странное желание поделиться с друзьями несправедливостью, – идиоты, вот и вся беда.
Сейчас он был не так зол, как на совещании – природа успокаивающе действовала на него и приглушала возмущение в зародыше. Не хотелось даже начинать злиться, когда вокруг такая красота и тишина.
– И что там за комиссия, я слышал?..
Горбовскому пришлось рассказать, как он был категорически против, но его не послушали и назначили (без его же ведома!) председателем комиссии по отбору студентов на практику в лабораторию, о чем он сам узнал позже, ибо в знак протеста покинул совещание.
– И сколько раз ты успел назвать Бориса Иваныча добрым словом? – усмехнулся Гаев.
– Это неважно. К тому же я этого не считаю, – ответил Горбовский раздраженно. – Дело в том, что они действительно не понимают и не хотят понять, насколько это опасно – неопытные студенты в лаборатории вирусологии. Ведь я у них преподаю, и… поверьте, – заверил он с каким-то затаенным злорадством, – я знаю их как облупленных. Даже самые лучшие из них недостойны сделать и шагу в НИИ.
– Экий ты строгий, Лев Семенович. Да с ними и нельзя по-другому. А что говорит наш уважаемый Юрек Андреевич?
– А что может он сказать? Слушайся, говорит, начальство. Не гневайся, говорит. Остынь.
– И что ты, послушаешься будто?
– Послушаюсь. Но отыграюсь я на них со всем зверством, на какое способен. Ни один не пройдет эту бессмысленную проверку.
– Думаешь, студенты рискнут идти на комиссию, узнав, что ей заправляешь ты? Они не настолько глупы. И слишком молоды, чтобы умирать.
– Зато наглости у них хватало всегда, – заметил Горбовский. – Беспредел, в котором мне предстоит поучаствовать, обернется в мою пользу. Эта комиссия – пустая трата времени, я все равно всех завалю, а директору даже этого непонятно. Этот набитый дурак не признает, что я прав, пока весь город не сдохнет от эпидемии, виной которой будет какой-нибудь Петя Иванов с дырявыми руками и пустой головой.
– Клюет! – подпрыгнул Гаев и ринулся к своей удочке, споткнувшись.
Пока он боролся с рыбиной, не желающей выбираться на отмель, Гордеев мечтательно закинул голову и произнес:
– А с другой стороны, Лев Семенович, было бы неплохо взять в помощники пару молоденьких студенточек…
«Началось», – подумал Горбовский, но промолчал, угрюмо пережевывая гренок и наблюдая за своим поплавком. Гаев вытащил карася, с крупной матовой чешуей, почти в локоть длиной, похвастался с глупой улыбкой и опустил рыбину в водак.
– Слышишь, Гай? Я говорю, было бы неплохо разбавить наш сугубо мужской рабочий коллектив девушками-практикантками. Как думаешь?
– О-о, да, разумеется! Что может быть лучше молодых девушек в личном подчинении?
– И не говори. Я бы их так напрактиковал – на всю жизнь бы запомнили, – сладко улыбался Гордеев.
– Женатые мужики, – сказал Горбовский с чувством. – Никак не нагуляетесь.
– Ой, не начинай, Лев Семенович! Я в самом расцвете лет, любой бы на моем месте рассуждал аналогично.
– Что с того, что я женат? – подхватил Гордеев. – Борщ борщом, а мяска хочется всегда.
Горбовский осуждающе покачал головой. Ему было противно, но привычно слушать подобные разговоры. Двое товарищей с самой молодости были такими. Смутное воспоминание тронуло его память и бесследно утонуло в речке. Он не стал вспоминать всерьез. Не стал портить себе настроение. Ему редко удавалось вот так забыться.
– Слушай, а может, все-таки, пропустишь хотя бы парочку девчонок к нам? Ну, чтоб не так уныло было. Пусть сидят в комнате отдыха и выполняют какие-нибудь незначительные поручения для отвода глаз, не ставя под угрозу население города. И глазу приятно, и мелкую работу всегда есть, кому сделать. М? Есть там, в институте, симпатичные девочки? Уверен, что есть.
– Для вас двоих любая юбка симпатична, – холодно сказал Горбовский.
– Ты сам мужчина хоть куда, не прибедняйся. Если бы ты не был таким суровым со студентками, многие из них бегали бы за тобой. Где твой мужской инстинкт? Неужели никого нет на примете?
– Прекрати, – чуть слышно предупредил Гаев, чувствуя, что товарища понесло в опасные воды. И оба они прекрасно знали, что есть темы, которых лучше не касаться в присутствии Горбовского. Гордеев прикусил губу и замолк.
– Мне это безразлично, – сказал Горбовский. – А вы бы лучше подумали о безопасности объекта, чем о собственном увеселении. Надоели жены? Сходите в стриптиз-бар, снимите проститутку, в конце концов. Только не путайте работу с развлечением. И не смешивайте. У нас слишком ответственная должность, чтобы
