- Вы имеете в виду Саньку?
- Ну, вы нашего руководителя можете называть и Санькой по праву бывшей дружбы, а для меня он теперь Александр Петрович, хотя и я с ним в далекие юные годы тоже имел честь встречаться. Но все это чушь. Я просто хотел вас спросить. Вы хорошо помните время, когда в Москве снимали комнату у диссидентской старушки и как Жердык к вам туда приходил?
- Вам надо, чтобы я на него настучал? - спросил Ванька иронически.
- Какое гадкое слово! Хотя укоренилось. Так вот, я сам хочу вам кое на кого настучать. Позвольте все-таки к вам приблизиться?
- Ну приблизьтесь, - разрешил Ванька. - Но учтите, что...
- Уже учел, - поспешно заверил гость.
Приблизившись, он поискал глазами стул, но, не найдя его, сел на зеленый ящик, вроде патронного, положил шапку на стол, портфель на колени, щелкнул замками, достал красную картонную папку, развязал шелковые тесемки, достал из красной папки другую, желтую, и со словами "я думаю, вам было бы интересно" протянул ее Ваньке. Это были ксерокопии старых рукописных текстов. Донесения агента по кличке "Сердце красавицы", или сокращенно "СК", выглядели приблизительно так:
"...давал мне читать книгу Орвелла "1984". Когда я ему вернул книгу, он спросил: ну как? Я сказал, что книга сильная, но ужасы, описанные в ней, кажутся мне слишком надуманными и неправдоподобными. Он спросил меня, а не кажется ли мне жизнь в Советском Союзе похожей на ту, что описана у Орвелла. Я сказал, что не кажется, у нас нет такого тотального контроля над каждым человеком, нет и быть не может. Он мог бы быть в Германии или Англии, но не у нас, где благодаря характеру народа всегда был есть и будет бардак, который является наиболее эффективной формой неосознанного саботажа. С этим мнением он согласился, но настаивал на том, что пророчества Орвелла гениальны. Давал читать мне "Архипелаг ГУЛаг" и тоже спрашивал мнение. Я сказал, что книга замечательная, документальная, но некоторые факты кажутся мне не совсем достоверными. Он стал со мной спорить, говоря, что это книга необычайной художественной силы, что, может быть, во всей мировой литературе нет ничего равного ей по силе. Я спросил: это даже лучше "Войны и мира"? Он сказал - да, лучше "Войны и мира". Я сказал, это уж слишком, он сказал, ах слишком, в таком случае я тебе вообще ничего давать не буду. Но уже через полчаса предложил мне почитать книгу югославского автора Милована Джиласа, говоря, что это тоже очень сильная книга, даже сильнее, чем "Архипелаг Гулаг"..."
Ванька читал донос, единственному своему глазу не веря, читал о том, как слушал Би-би-си и "Немецкую волну", называл Брежнева маразматиком, считал, что книги Брежнева вряд ли писал он сам, возмущался, что Брежневу дали Ленинскую премию по литературе и орден Победы, соглашался с Рейганом, что Советский Союз империя зла, хвалил джинсы "Леви Страус", негативно отзывался о колхозной системе, утверждал, что Ленин умер от сифилиса, уверял, что Сталин - незаконный сын генерала Пржевальского, и шутил, что Сталин - гибрид Пржевальского и лошади Пржевальского и похож на них обоих.
Затем Ванька прочел про то, что он рассказывал анекдоты о Чапаеве, показывал фотографию академика Сахарова, с которым якобы лично общался, радовался победе канадцев над нашей хоккейной сборной и самое главное изготовил копировальную машину, на которой размножал "Хронику текущих событий".
Ванька читал, низко склонивши седую голову и вертя ею, когда ползал взглядом от начала строки к концу и обратно. Прекратив чтение на середине, он отвернулся от рукописи и на какое-то время замер, закрыл глаз и даже как будто заснул.
Гость ждал терпеливо. Ванька открыл глаз и повернул его в сторону гостя.
- Зачем вы мне все это принесли? - спросил он.
- Хотел открыть вам глаза на вашего друга, - сказал пришедший и неожиданно для себя смутился, подумав, что нельзя открыть глаза во множественном числе одноглазому.
- И это все? - спросил Ванька.
- Не совсем. Вы теперь знаете: Жердык очень плохой человек, но он много хуже того, что вы знаете. Страшный человек! - сказал гость с чувством. - Он на вас стучал. Он на всех, на кого мог, стучал. Это из-за него вы попали на войну, из-за него стали калекой. Это человек, у которого нет ни принципов, ни чести, ни совести. В девяносто первом году он публично сжег свой партбилет. А уже в девяносто четвертом вернулся в компартию, занял в нашем районе ведущие позиции и теперь рвется выше. Я вам скажу как демократ...
- Вы демократ? - не поверил Ванька.
- Да, - сказал гость с достоинством. - В общем, я демократ. Но я не верю, что демократию можно установить и сохранить слабыми руками. Коммуняки готовы использовать против нас все методы, и если мы будем бороться с ними в белых перчатках, мы проиграем. Короче говоря, Ваня, очень прошу помочь...
- Мне кажется, где-то я вас раньше видел, - сказал Ванька.
- Видел, - кивнул гость и улыбнулся. - Очень даже видел. И не один раз. Крыша - моя фамилия. Игорь Сергеевич Крыша.
В комнате стало тихо. Ванька молчал, озадаченный нежданым открытием.
- А... - сказал он. - А зачем же вы... ты говоришь, что ты из КГБ, то есть из этого...
- Я не вру, - сказал Крыша. - Вот, посмотри.
Он протянул Ваньке раскрытую книжечку. С фотографии на Ваньку смотрел тот же Крыша, но в форме с погонами майора.
- Надо же, какая карьера! - покачал головой Ванька.
- Живем во времена многих возможностей, - усмехнулся Крыша. - Бандиты пошли в чекисты, чекисты в охранники, комсомольцы в банкиры, секретари обкомов в губернаторы, а Жердык в мэры. С надеждой на что-то повыше.
- А он по-прежнему поет "Сердце красавицы"?
- Да. Когда чему-нибудь рад.
- И он часто радуется?
- Чаще, чем хотелось бы. Он выиграл выборы, он собирается вернуть на место памятник Сталину...
- Когда?
- Не знаю. Скорее всего 21 декабря. В день рождения тирана.
- Хорошо, - подумав, сказал Ванька и повернул глаз к гостю. - Я вообще беру за работу большой гонорар, но этот заказ исполню бесплатно. Мне только нужно записать на магнитофон, как он поет "Сердце красавицы". Это можно сделать?
- А зачем тебе?
- На память.
- Сделаем, - пообещал Крыша.
Глава 6
На октябрьские праздники коммунисты в Москве наметили грандиозное шествие, собирали со всей страны своих приверженцев, кому делать нечего, среди них оказалась и Аглая. Она поехала несмотря на то, что праздники как раз совпадали с местными выборами. К выборам коммунисты, по всем опросам, шли на первом месте, и она, конечно, хотела увидеть их победу.
Но и шествие пропустить было нельзя.
- Езжайте, - сказал ей Жердык. - Езжайте, а мы уж тут поборемся и за вас.
Он дал ей денег на плацкартный билет.
Поезд был набит беженцами, русскими из кавказских республик. Это была малоаппетитная публика, дурно пахнувшая и вызывавшая не только жалость, но и брезгливость. Они везли с собой все, что осталось от грабежей и поборов, и загромоздили своими чемоданами, тюками, картонными коробками, пластиковыми сумками, перетянутыми клейкой лентой, все верхние полки, пол между полками и проход.
Аглае досталась полка верхняя боковая, а солдат, который ехал внизу, ни за что не хотел меняться. На попытки воззвать к его совести он долго не реагировал, а потом объяснил Аглае шепотом, но без большого смущения, что едет в госпиталь лечиться от недержания.
- Если ночью чего случится, вам же, бабушка, будет плохо. - Он помог ей залезть на полку, она там как-то расположилась, легла на спину, но боролась со сном, боясь свалиться во сне.
У солдата, вопреки его опасениям, все обошлось без конфуза, для нее же ночь оказалась нелегкой. В вагоне было жарко, но гуляли сквозняки. В соседнем купе не закрывалось окно. Его закрыли фанерой, но неплотно, и потому дуло, и особенно сильно, когда кто-нибудь открывал дверь в тамбур по дороге в уборную или в соседний вагон. Кроме того, было шумно. Дети плакали, старики храпели, кто-то стонал, а подальше четверо громко резались в карты и злобно ругали друг друга за неудачные ходы.
После полуночи вагон затих, но около двух поднялся шум: кого-то обокрали в вагоне СВ. Обворованный до того заметил стоявших у его купе двух кавказцев, теперь начальник поезда, милиционер и сам пострадавший будили спящих мужчин, переворачивали, светили фонариком в лицо, и начальник поезда спрашивал пострадавшего: "Этот? Этот?". Разбуженные ворчали, спрашивали, с какой стати их будят, но как люди бесправные выражали свое возмущение робко и неуверенно. Разумеется, воров так и не нашли, потому что не там искали. Аглае еще когда-то Диваныч рассказывал, что вагонные воры всегда действуют по наводке проводников и с ведома начальника поезда, который в случае скандала устраивает облаву в заведомо ложном месте.
Глава 7
На Савеловском вокзале ее встретил мужчина в толстом пуховике, кожаной фуражке "под Жириновского" и высоких сапогах. Лет ему было не меньше пятидесяти, но представился он просто Митей. Он повел ее пешком куда-то недалеко - сказал, в Марьину рощу. Было холодно, дул ветер, и моросил мелкий дождь, который тек по щекам и превращался в лед на асфальте. А у Аглаи болели колени, голова была ватная и саднило горло. Ноги разъезжались на мокром тротуаре, она боялась упасть, не могла поспеть за своим провожатым, время от времени останавливалась, Митя, переминаясь с ноги на ногу, терпеливо ждал, курил и обтирал корявой ладонью лицо.
