но природа распорядилась по-своему.) Она догадывалась о добром отношении и платила нам с Катюшей откровенностью и доверием. После окончания гимназии она поступила в техникум. Я подумал было, что она нас забудет, но нет — появлялась время от времени, забегала поболтать, посоветоваться… Потом поступила в институт. Я долго ничего не слышал о ней, пока она училась, виделись мы один или два раза. Она вернулась в Чуку работать и только тут наконец нашла своего Ромео. Было ей уже двадцать пять. До того момента я постоянно испытывал глухие угрызения совести: ведь не кто-то, я зарядил ее мировоззрение чрезмерной дозой максимализма. Для мужчины это, возможно, и не страшно, но женщина с такими представлениями о жизни может остаться вековухой…
Потому-то я нарадоваться не мог ее счастью. Да и в Зое каждый жест, каждое слово открывали перемену, она словно готова была взлететь от счастья. О ее избраннике я узнал в один из ее приходов, точнее, все вызнала о нем моя жена, вот уж мастерица выведывать тайны за чашечкой кофе со своим фирменным грушевым вареньем. И Зоя пообещала привести своего Румена к нам в гости.
Парень понравился мне с первого взгляда: безупречные черты, утонченное лицо, стальные глаза. Но от него исходила какая-то сверхсдержанность. И я испытал смутное беспокойство. Или предчувствие? Не могу сказать. После нашего разговора я посчитал его человеком себялюбивым и поверхностным. Конечно, возможен упрек в подсознательной ревности, но, уверяю вас, это не так. В общем, он и не старался произвести приятное впечатление. Когда Зоя и Румен ушли, Катя заявила, что они рождены друг для друга. Я что-то пробормотал в ответ, чтобы не обидеть жену, но меня не покидала мысль, что эти двое не похожи ни на одну из известных мне влюбленных пар… Румен, показалось мне, слишком холоден к тем порывам, которых превеликое множество, к тем, что ассоциируются у нас с понятием «любовь»: ласковые слова и взгляды, касанья рук… Не то чтобы этого не было вовсе, но на фоне Зоечкиной расточительности…
Потом землетрясение. Наворочало оно дел не в одном нашем квартале. Ходили слухи, что и на стройке были разрушения, обрывы линий, что двоих едва вызволили из-под коксобункера. Через несколько дней окружная газета напечатала статью о подвиге Румена Паскова, и я в сотый раз сказал себе: «Ковачев, в людях ты разбираться не научился».
Статью я прочел Кате, а она: «Вовремя тебя на пенсию спровадили! Да и я хороша… Положа руку на сердце и сама ведь грешила на мальчика. Слава богу, наши педагогические стандарты — одно, а жизнь… Ну и времена настали: строят тяп-ляп, все им темпы подавай…» Что я мог ей возразить?
В тот вечер у нас, стариков, в шахматном клубе только и разговоров было, что о несчастье, приключившемся с Пасковым. Тебе урок, учитель! Поставил легкомысленно парню троечку по нравственности, а он собой пожертвовал ради дела.
Мы надеялись, что Зоя зайдет непременно, но она появилась лишь через несколько дней.
Ананиеву я рассказал все подробно: как девушка целый вечер плакала — в тот день ей сказали, что Румену дали инвалидность, и парень прямо заявил ей, что их дороги теперь расходятся. Как я мог ее утешить? Как облегчить муки человека, еще вчера купавшегося в счастье, а теперь тонущего в собственных слезах от горя? Я городил чепуху. Зоенька бросалась на диван, заламывая руки, кусала побелевшие костяшки пальцев. Глаза все выплакала… «Я, я, виновата, — рыдала она, — если бы не я, Францалийскому бы век не попала в руки эта проклятая техника, Руми бы не полез в это пекло. Если есть на этом свете справедливость, то я должна быть наказана!» Какой у девушки характер оказался! Я и не подозревал.
И жена моя раскисла. Бросалась ее утешать, но тоже безуспешно. Бедняжка заходила через день, и после ее ухода мы часами обсуждали ее судьбу. Будила меня Катя и ночью: «Скажи, а если они уедут к его родителям? Ох, не стала бы для них Чука после таких злоключений мачехой!» Я понимал, что решение не от нас зависит… Позже, правда, узнал, что Зоя предлагала Румену и такой вариант.
Однажды встретил их на улице — возвращались из поликлиники: он — в темных очках, исхудавший, небрежно причесанный, кадык резко бросается в глаза, она — тоже вконец измученная, в видавшем виды бежевом пиджачке, взгляд опущен, будто плитки тротуара считает. Хотел их окликнуть, но комок застрял в горле, и я, стиснув зубы, чтобы не зареветь, отвернулся к какой-то витрине. Да, жизнь — лучший учитель. В теории я могу чему-то научить, но практика преподносит самые невероятные уроки. Господи, сказал я себе, сколько я терзал ребятишек, огорчал двойками за то, что они не могли пересказать своими словами и прочувствовать трагедию Ромео и Джульетты! И вот живой пример из классики, и где?! В Чуке, которая может послужить объектом писаний лишь для паршивого репортажика, и то как будущая дойная корова черной металлургии.
Впрочем, о поступке Румена писали порядочно — сперва окружная газета, потом две столичные. Популярность его росла, даже в Книгу почета городского комсомола его имя занесли, но я стал подозревать, что Зое это не по душе. Она начала его ревновать к людям, ей хотелось быть рядом с ним единственной, девушка даже взяла отпуск по уходу за больным, когда Тимофеев не разрешил за свой счет.
…Накануне того ужасного дня Зоя зашла к нам вечером на чай. Бодрая, улыбчивая! Это было в первый раз с начала трагедии Румена. Жена заволновалась при виде такой перемены, но как ни старалась что-нибудь выпытать, девочка была тверда, только улыбалась рассеянно, глядя поверх наших голов (помню, так же она смотрела в окно, когда писала сочинение в классе). «Просто я все решила. И давайте говорить о чем-то веселом, — все предлагала она, и чайная ложечка позвякивала в фарфоровой чашке. — Будем смеяться, я вас такими и запомню…» Будто мы готовились к отлету на другую планету: «Я вас такими запомню!» Ведь мелькнула же у меня мысль, но я ее тотчас отогнал. Слишком Зоенька была оживлена, нет, никто бы не поверил, что она могла задумать такое…
Назавтра было пятнадцатое октября. Зоя, как обычно, отправилась на работу, не зайдя в тимофеевский вагончик, направилась к восьмому корпусу — там вели монтажные работы. В утренней спешке никто не обратил на нее особого внимания. Добрых полчаса она стояла на участке, где шла сварка, не отводя глаз от дуги. И когда пошла обратно, стала натыкаться на людей. Она была уже
