Достоевский.
Р. S. Многоуважаемый Николай Алексеевич, особенно прошу хорошенько прокорректировать легенду о луковке. Это драгоценность, записана мною со слов одной крестьянки и, уж конечно, записана в первый раз. Я по крайней мере до сих пор никогда не слыхал.
Достоевский.
На обороте: Его превосходительству Николаю Алексеевичу Любимову. От Ф. М. Достоевского.
821. H. A. ЛЮБИМОВУ
8 октября 1879. Петербург
Петербург 8 октября/79
Милостивый государь, многоуважаемый Николай Алексеевич,
Спешу уведомить Вас, что для октябрьской книжки "Р<усского> вестника" опять принужден опоздать, но вышлю непременно. Продолжение "Карамазовых" получится в редакции 16-го или 17-го октября, из всех сил постараюсь. Само собою, что не буду ждать корректур. (Напечатанное в сентябрьской книге прокорректировано почти безукоризненно, за что приношу великую благодарность.) Вышлю опять от 2 1/2 до 3 печатн<ых> листов - почти ровно столько же, как и на сентябрьскую книгу. Дело в том, что работа для меня трудная и хотелось бы отделать по возможности лучше. Уведомляю Вас тоже, что в октябрьской книге не закончится еще то, что определено мною закончить в нынешнем году, но доставлю еще и на ноябрьскую книгу "Р<усского> вестника", и тогда уже пришлю и то письмо, о котором писал Вам месяца два назад, насчет объяснения с публикой о последней части "Карамазовых", которую я, по оплошности моей, принужден перевесть на будущий год. К 17-му числу напишу Вам и еще письмецо, Николай Алексеевич, в котором подробнее объясню некоторые необходимые вещи, и чрезвычайно боюсь, что это теперешнее письмо мое, которое посылаю, для скорости, незаказным, как-нибудь не дойдет до Вас и пропадет дорогою.
А теперь, глубокоуважаемый Николай Алексеевич, примите мое сердечное уверение в почтении и преданности, с которыми пребываю Вашим всегдашним слугою
Ф. Достоевский.
С. Петербург. Кузнечный переулок, дом № 5, кварт<ира> № 10, близ Владимирской церкви. Ф. М. Достоевскому.
822. A. M. ДОСТОЕВСКОМУ
13 октября 1879. Петербург
13 октября/79
Дорогой друг и брат Андрей Михайлович, сделай милость, прости, что побоялся рискнуть здоровьем в такую мокреть, несмотря на всё искреннейшее желание мое <еще> раз поцеловаться с тобою перед твоим отъездом. Передай, голубчик, мой искренний привет Доменике Ивановне и мое пожелание ей всего лучшего в жизни. Наша последняя встреча оставила во мне, повторяю это тебе, самое лучшее и отрадное впечатление. До свидания, дорогой мой, не хочу говорить прощайте. Потрудись передать мои лучшие пожелания Евгении Андреевне и Михаилу Александровичу. Смотри же, не пеняй на мою болезненную трусость. Еще раз обнимаю тебя и кланяюсь глубоко твоей супруге.
Твой весь Ф. Достоевский.
823. В. Ф. ПУЦЫКОВИЧУ
24 октября 1879. Петербург
Петербург 24 октября/79
Любезнейший и многоуважаемый Виктор Феофилович. Вот уже больше месяца как ни от Вас, ни я к Вам ни слова. У меня работа, переезд в Петербург, нездоровье и пр. А Вам-то почему бы не уведомить о себе. Прошло так много времени, что я даже и не знаю теперь, о чем с Вами заговорить. Засецкая сказала мне, что недавно получила от Вас письмо и что Вы будто бы едете в Иерусалим. Это что за известие? Пишу к Вам на прежний адресс и опасаюсь, что не дойдет. О "Гражданине" не спрашивают, ибо видно, что не выходит. Как Ваши текущие обстоятельства? Победоносцев иногда о Вас спрашивает. Вот, однако, одно обстоятельство, которое считаю необходимым Вам сообщить. Сидел я (недели две тому назад) у Победоносцева утром, и вошел Мещерский. Заговорил, между прочим, о Вас. Мещерский сказал, что он за "Гражданина" получил от Вас, в первый год, столько-то (7500 р.) тысяч выдачи, и так как теперь Вы в такой нужде, то не знает, как ему решить по совести: возвратить ли ему Вам хоть часть суммы или нет? Я ему сказал тут же при Победоносцеве: Вы бы ему (то есть Вам) прежде всяких сомнений хоть 300 руб. сейчас же бы выслали, потому что он очень в нужде.
Мещерский сказал: "Сейчас же вышлю". Тем и кончилось. Дня три тому назад Победоносцев спросил меня: "выслал ли Вам 300 р. Мещерский?". Так как я Мещерского с тех пор не видал, то ответил, что не знаю. Победоносцев сказал мне на это "надо непременно ему напомнить, чтобы немедленно выслал, ибо он обещал". К сожалению, я адресса Мещерского не знаю, знаю только, что он переехал от Благосветлова в Сергиевскую. Уведомьте, голубчик Виктор Феофилович, получили ли Вы что-нибудь от Мещерского или нет. Адресс мой прошлогодний: Кузнечный переулок, дом № 5 (угол Ямской, близ Владимирской церкви) Ф. М. Достоевскому.
До свиданья, голубчик, тороплюсь, совсем сбит с толку каторжной работой "Карамазовых": боюсь только, что письмо мое не дойдет до Вас, или что долго его не получите. Крепко жму Вам руку. Ваш весь прежний и всегдашний
Ф. Достоевский.
824. Е. Н. ЛЕБЕДЕВОЙ
8 ноября 1879. Петербург
Петербург. ноября 8/79.
Милостивая государыня,
Старика Карамазова убил слуга Смердяков. Все подробности будут выяснены в дальнейшем ходе романа. Иван Федорович участвовал в убийстве лишь косвенно и отдаленно, единственно тем, что удержался (с намерением) образумить Смердякова во время разговора с ним перед своим отбытием в Москву и высказать ему ясно и категорически свое отвращение к замышляемому им злодеянию (что видел и предчувствовал Ив<ан> Ф<едорови>ч ясно) и таким образом как бы позволил Смердякову совершить это злодейство. Позволение же Смердякову было необходимо, впоследствии опять-таки объяснится, почему. Дмитрий Федорович в убийстве отца совсем невинен.
Когда Дмитрий Карамазов соскочил с забора и начал платком вытирать кровь с головы раненного им старика слуги, то этим самым и словами: "Попался старик" и проч. как бы сказал уже читателю, что он не отцеубийца. Если б он убил отца и 10 минут спустя Григория, то не стал бы слезать с забора к поверженному слуге, кроме разве того, чтоб убедиться: уничтожен ли им важный для него свидетель злодеяния. Но он, кроме того, как бы сострадает над ним, говорит: попался старик и проч. Если б отца убил, то не (1) стоял бы над трупом слуги с жалкими словами. Не один только сюжет романа важен для читателя, но и некоторое знание души человеческой (психологии), чего каждый автор вправе ждать от читателя.
Во всяком случае мне лестно Ваше участие к моему произведению.
Примите уверение в искреннейшем моем уважении.
Ваш покорный слуга Ф. Достоевский.
(1) далее начато: стал бы стоять
825. H. A. ЛЮБИМОВУ
16 ноября 1879. Петербург
Петербург. 16 ноября/79.
Милостивый государь, многоуважаемый Николай Алексеевич,
Вчера отправил к Вам окончание 8-й книги "Карамазовых", которое, вероятно, уже и получено в редакции. Еще раз очень извиняюсь, что опоздал. Во всей этой 8-й книге появилось вдруг много совсем новых лиц, и хоть мельком, но каждое надо было очертить в возможной полноте, а потому книга эта вышла больше, чем у меня первоначально было намечено, и взяла больше и времени, так что опоздал на этот раз совсем и для себя неожиданно. Чрезвычайно прошу Вас, многоуважаемый Николай Алексеевич, о корректуре, такой же прекрасной, как а до сих пор.
Я Вам писал, что в ноябре закончу, и остановлюсь до будущего года, а между тем обстоятельства сложились иначе, ибо и на декабрьскую книгу пришлю еще 9-ю новую книгу, чтобы тем закончить часть. Эта 9-я книга возникла у меня тоже внезапно и неожиданно: дело в том, что первоначально я хотел лишь ограничиться одним судебным следствием, уже на суде. Но, советуясь с одним прокурором (большим практиком), увидал вдруг, что целая, чрезвычайно любопытная и чрезвычайно хромающая у нас часть нашего уголовного процесса (больное место нашего уголовного процесса) у меня в романе, таким образом, бесследно исчезнет. Эта часть процесса называется "Предварительным следствием" с старою рутиною и с новейшей отвлеченностью в лице молоденьких правоведов, судебных следователей и проч. А потому, чтоб закончить часть, и напишу еще 9-ю книгу под названием "Предварительное следствие", которую и доставлю Вам в декабре по возможности раньше. К тому же намечу еще сильнее характер Мити Карамазова: он очищается сердцем и совестью под грозой несчастья и ложного обвинения. Принимает душой наказание не за то, что он сделал, а за то, что он был так безобразен, что мог и хотел сделать преступление, в котором ложно будет обвинен судебной ошибкой. Характер вполне русский: гром не грянет - мужик не перекрестится. Нравственное очищение его начинается уже во время нескольких часов предварительного следствия, на которое и предназначаю эту 9-ю книгу. Мне как автору это очень дорого. Одно неловко; вся-то эта девятая книга выйдет, может быть, всего листа в полтора печатных. Но зато книга выйдет целая и законченная.
