утра. Никто не спрашивал, каким классом она хочет ехать, потому что был только один класс, причем не самый лучший. В ожидании на станции собрались не только люди, но и животные: свиньи, куры в клетках, кролики. Никто не знал, приедет ли поезд вообще, но билеты продавали еще несколько часов после означенного в расписании отправления. Если поезд не приходил, все спокойно разбредались по домам и возвращались с этим домашним зоопарком на следующий день.
– А ты злишься на кондукторов, – засмеялась она.
Они сели на краю узкой песчаной тропинки. Он достал из рюкзака последнюю бутылку минералки и подал Наде, а из кармана – телефон и написал отцу в мессенджере:
Поезд накрылся медным тазом за Торунью, дальше мы идем пешком по полю к ближайшей грунтовой дороге. Проверь, пожалуйста, где в непосредственной близости находится железнодорожная станция или автобусная остановка. Мы должны добраться до Ольштына, а оттуда до Щитна.
Он передал их теперешнее местоположение, и они двинулись дальше. Через четверть часа позвонил отец. Было слышно, что звонит он из машины.
– Ничего там поблизости нет, – говорил он спокойным голосом. – Вам придется вернуться в Торунь и там обождать несколько часов, а потом еще очень долго на пересадку в Ольштыне. Потому что эта грунтовая дорога только на карте грунтовая. Людям в «Гугле» кажется, что если на фотографиях со спутника дорога имеет начало и конец, то можно там проехать на машине. На самом деле это раздолбанный тракторами и грузовиками песок на лесной просеке. Вот такие дела, сынок. Еду за вами. Пришли мне локализацию, когда выберетесь из этих полей. И оставайтесь там. Я звонил маме. Хотя сегодня воскресенье, она из-за командировки сидит и вкалывает в офисе. Вернется поздно вечером. Я так давно не был на Мазурах. Лет десять. Дам тебе знать, когда буду подъезжать. Обними свою Надю и ждите меня. Конец связи.
Он смотрел на черный экран телефона.
– Куба, что такое? Что случилось? – прошептала Надя, хватая его за руку.
– Все хорошо. Папа едет за нами, вытащит нас из этой дыры, отвезет на Мазуры, – тихо ответил он.
– Тогда почему ты такой грустный? – спросила она.
Они шли полевой тропинкой, взявшись за руки. Он молчал. Вот именно. «Почему же я такой грустный? – думал он. – Почему? Не потому ли, что снова чувствую на себе бремя бесконечной благодарности?» А ведь именно такое чувство он испытывал. Он и раньше не умел отблагодарить отца и сейчас не сумеет. Впрочем, не только это. У него не получалось хоть чем-нибудь – жестом, прикосновением, словом – выказать отцу свою нежность. Отец, по-видимому, все это знал и поэтому научился избегать ситуаций, которые могут вывести на близость. А короткое «конец связи», которым так внезапно он закончил разговор, – это также один из приемов такого ухода.
– Потому что я не знаю, как благодарить собственного отца, не умею делать это. Я вообще не могу сказать ему ничего важного, – раздраженно ответил он.
– Что такого важного ты хотел ему сказать? Если бы смог?
Ответа не последовало. Он лишь прибавил шаг. Надя отпустила его руку. Он прошел еще несколько шагов, обернулся – она стояла неподалеку от него.
– Я задала тебе вопрос. Ты что, не собираешься отвечать? – крикнула она.
Он сбросил рюкзак, вернулся, подошел к Наде:
– Ты спрашиваешь, что я хочу ему сказать? Очень много чего, но прежде всего то, что у меня хороший отец, который научил меня многому, что я благодарен ему за это и что я люблю его. Ну это, например, хотел бы ему сказать. Для начала.
– Ты действительно думаешь, что он этого не знает? – спросила она тихо, поглаживая его по щеке. А потом взяла его за руку, и они снова пошли вместе. – Я провела с вами всего полчаса, может, даже меньше. Этого было достаточно, чтобы заметить, что твой отец прекрасно все понимает. Лучше, чем многие другие отцы, которых я знаю. К тому же… должна тебе сказать. И, пожалуйста, не злись, – сказала она, когда надевала рюкзак. – У тебя, Якуб, если не мания, то, какая-то странная фиксация на благодарности. Тебе кажется, что за все, что ты получаешь, ты должен немедленно и горячо благодарить. Что другие спать не смогут, если не услышат твоего «спасибо». Тебе не приходило в голову, что кто-то может что-то сделать для тебя просто так, потому что ты близок и важен ему? Потому что хочет доставить себе немного радости тем, что сделает тебя счастливее. Взять, например, меня. Мне очень приятно видеть, что ты замечаешь и ценишь то, что я делаю для тебя. Ты был таким с самого начала. Да я и не влюбилась бы в тебя, если бы ты был другим. Но при этом я не жду от тебя постоянной благодарности. Я даже ни на секунду не подумаю ждать от тебя этого. Потому что все, что я делаю, я делаю для себя, потому что я так хочу, потому что люблю тебя… Наверное, в этом и заключается любовь. Вот, например, в прошлый раз – я погладила твою рубашку, и мне стало радостно на душе. Потому что мне нравится прикасаться к твоим вещам, потому что мне нравится, когда у тебя глаженая одежда, потому что на мгновение я почувствовала себя твоей женой, потому что мне нравится снимать с тебя глаженную мной одежду. А ты что? Ты так благодарил меня, будто я отдала тебе свою почку. Когда-то, должно быть, ты себе внушил, а может кто-то сказал тебе, что до всего нужно доходить самому. И что только тогда успех будет исключительно твоим. Потому что ты никому не должен. Я восхищаюсь этим в тебе и в то же время немного боюсь этого. Потому что у меня только две почки, Куба… Иоахим узнал, что мы застряли в этой глуши. Сегодня воскресенье. Есть машина, есть время. Ты можешь представить, что он мог бы оставить тебя здесь? Твой отец?
Песчаная тропинка внезапно закончилась. Они начали пробираться через необъятное поле ржи. Надя постоянно что-то говорила. Шум колосьев заглушал ее слова.
Они добрались до огромного участка выкорчеванного леса по бокам широкой грунтовой дороги. Кучи поваленных деревьев громоздились по обеим ее сторонам на высоту блочной малоэтажки. Надя оглядывалась в недоумении.
– Scheisse [22], сеча, побоище! Лесное кладбище, – воскликнула она испуганно. – А я-то думала, что только короеды могут так сработать.
Надя не была особо рьяной активисткой зеленого движения, но против варварской вырубки Беловежской пущи она протестовала. Впрочем, не одна. Он помнит
