Было уже совсем темно, ночь, и проспект плавился в своем разноцветном неоновом море, бил им в глаза - недоступный, враждебный, родной, любимый. Я стоял на краю тротуара, смотрел в перспективу залитого огнями просторного ущелья и вдруг обнаружил, что чувство, с каким смотрю, - это чувство прощания. День закончился - я насобирал тысячу долларов с небольшим. Тем, чтобы заложить технику, я даже не занимался. А мог не заниматься этим и завтра: сумма, что у меня сложилась бы к завтрашнему вечеру, не составила бы и половины того, что требовалось.
Не помню, как случилось, что я оказался около магазина Ловца. Я стоял, невидяще уставясь на светящийся аквариум витрины, и думал, что если бы не ночь, он мог быть на месте, и если бы он был на месте, я бы попросил его о помощи. Ведь есть у него какая-то "крыша", вдруг он сможет прикрыть меня ею. Чтобы попросить недостающие десять тысяч - мне даже не приходило в голову.
Узкая стеклянная створка двери ловцовского магазина неожиданно растворилась, и на крыльцо изнутри выступил охранник.
- Сергей Михайлович приглашает вас подняться к нему. Если у вас есть время, - выученно произнес он - то, что ему было приказано.
Ветерок мистического чувства овеял меня.
- Он здесь? - спросил я, словно из слов охранника это не явствовало. Откуда ему известно, что я тут?
Охранник указал глазами куда-то наверх, и я понял, что уж в этой-то части - никакой мистики: я был замечен в камеру наружного наблюдения.
Ловец ждал меня у стойки ресепшена, облокотившись о нее и забросив ногу на ногу, в позе нетерпения и усталой расслабленности.
- Что это вас занесло в наши края в такой час? - спросил он, пожимая мне руку и увлекая мимо пружинного стада слонов и гиппопотамов к себе в кабинет.
Я отдал должное его такту: красоты моей физиономии он словно бы не заметил.
- А вы что здесь в такой час? - спросил, в свою очередь, я.
- Частный бизнес. Свое дело. Потребуется, и ночь не уйдешь.
- Что-то не в порядке? - Я старался придать голосу заинтересованность.
- Нет, все в порядке. - Ловец словно бы встал перед своим бизнесом и загородил собой туда вход. - Рад вас видеть. Так что вас сюда занесло?
Он был несколько церемонен, как обычно, он выказывал самое дружеское расположение и держал дистанцию одновременно, а я мысленно уже насадил его на крючок своего шкурнического интереса, и мной владела только одна мысль: как исхитриться и выложить ему свою просьбу.
Но мне не пришлось исхитряться. Мы зашли в его кабинет, уселись в кресла, он подал рюмки, "Хеннесси", налил и, тут же отставив свою в сторону, спросил:
- У вас ничего не случилось? А то у меня ощущение...
Он недоговорил - я его перебил:
- Случилось.
Сбиваясь и перескакивая с одного на другое, я рассказал ему о своей истории - моя физиономия была к ней наглядной и убедительной иллюстрацией. Когда я помянул имя Барана, по тому, как он покивал, мне показалось, оно ему небезызвестно.
- Есть у вас возможность помочь? С разборкой? На стрелку с его быками кого-то послать? - мужественно высыпал я сразу целый набор крутых словечек, завершая свое захватывающее повествование.
- На стрелку? - переспросил Ловец с непонятной для меня улыбкой. И покачал головой: - Быки не его. Откуда у него быки.
- Но они были! - вырвалось у меня. - Я не выдумал!
- Да я не сомневаюсь, помилуй Бог. Были, конечно. Я говорю, это не его быки. - Ловец ткнул пальцем в сторону, словно указывая на что-то: - Вот этих, что там оттягиваются, в том заведении, схватили? У него там поклонники его таланта.
До меня дошло, что он имеет в виду тот знаменитый ресторан посередине Арбата, от которого лупят в небо прожекторы.
- И что, какая разница? - спросил я.
- Еще какая, - сказал Ловец. - Правым с ними никогда не будешь. Какая тут стрелка. Против них нужно прикрытие откуда-нибудь с Лубянки иметь.
- А у вас такого нет?
- Чего нет, того нет. - Ловец снова улыбнулся - той же своей, недоступного мне смысла улыбкой. - Только такого мне еще не хватало.
Это был крах последней надежды. У меня будто выбили опору из-под ног, и я, с петлей на шее, задергался в воздухе.
Ловец пристально смотрел на меня - молодой Хемингуэй периода квартиры над лесопилкой в Париже. Казалось, он заново оценивал меня. Потом он спросил:
- Что, деньги вам завтра отдавать, я правильно понял?
- Правильно, - подтвердил я.
Он снова помолчал. А то, что я услышал после, повергло меня в шок повешенный, я вдруг обнаружил себя стоящим на земле, петли на шее нет, и я жив.
- Но я не могу дать их вам просто так, подарить, - сказал Ловец. Только в долг. На долгий срок, но в долг. Устраивает вас так?
Устраивало ли меня так. Еще как устраивало, еще как!
Он взял свою рюмку и поднял ее.
- Давайте тогда выпьем за нашу сделку. Завтра часам к двум подъезжайте, думаю, насобираю к этому времени.
Мы чокнулись, и я опрокинул коньяк в себя единым махом - прямо в глотку, минуя язык. Пищевод вспыхнул, и огненная река потекла вниз.
Ловец, пригубя из своей рюмки, смотрел на меня с укоризной.
- "Хэнесси"! Так по-варварски. Хозяину обидно. - Он взял бутылку, налил мне и чуть долил себе. - У меня тут есть идея одного фотожурнала. - Вы ведь на телевидении журналистом работали?
- Журналистом, - кивнул я.
- Ну вот. Главным редактором пока буду я сам, а как насчет того, чтобы пойти ко мне заместителем? Будете у меня под боком - уже мне гарантия, и понемногу отработаете свой долг.
- Идет, - не раздумывая, согласился я.
- Давайте тогда выпьем и за эту нашу сделку, - протянул он ко мне рюмку. - Может быть, совместными усилиями все-таки и дело со студией с мертвой точки сдвинем.
Мы снова чокнулись, и теперь я степенно отпил из своей рюмки глоток, достойный напитка, что был в ней.
Когда я вышел от Ловца, остававшегося ночевать в офисе, шел уже второй час, метро не работало. Чтобы дорога не обошлась втридорога, следовало дойти до Садового кольца и проголосовать там, поймав машину, что шла бы куда-то в моем направлении.
Но я схватил машину прямо тут, на Новом Арбате, где в моем направлении не могла идти ни одна, - не посчитавшись с ценой. Мне было все нипочем. Я чувствовал себя Крезом. Не в смысле денег. В смысле дружбы. Иметь такого друга, как Ловец! Кем я был еще, как не богачом.
Глава семнадцатая
Фотожурнал мы делали с Ловцом месяца три. Во всяком случае, до Нового года мы точно не дотянули.
Идея, наверное, была у него замечательная: на прилавках лежали кучи всяких автомобильных, интерьерных, мужских и женских, а такого посвященного практической любительской фотографии - не было ни одного. Думаю, журнал бы пошел - полетел, засвистел веселой птичкой: Ловец собирался продавать его в аэропортах, на вокзалах - туристам, уезжающим на отдых, прежде всего; но когда он задумывал журнал, дефолтом еще и не пахло. А и когда это новое иностранное слово принялось ласкать слух с экранов телевизоров, стремительно обрусевая, тоже мало кто понял, что же произошло. Ловец оказался с большинством. Мы набирали штат, придумывали рубрики, разрабатывали макет, готовили материалы, сканировали фотографии - мы полностью сделали три номера: чтобы уж начать, так не останавливаться, с места в карьер; задел был - можно спокойно поднимать паруса и выходить в открытое море. Я просветился в таких профессиональных тонкостях - прежние бы советские времена, мог взяться руководить кружком фотолюбителей в каком-нибудь Дворце пионеров.
Дефолт между тем собирал свою жатву: рубль по отношению к доллару обесценился в шесть с половиной раз, качественно отпечатать журнал, кроме как за границей, было больше негде, но обошлось бы это теперь в шесть с половиной раз дороже - и, подойдя к типографскому рубежу, Ловец остановился. Он рисковал ухлопать на журнал все свои деньги, не только не получив прибыли, но и не вернув затрат.
Он объявил мне о принятом им решении в холодный пасмурный день ранней зимы за обедом в полуподвальном ресторанчике на старом Арбате, где у него была карточка постоянного клиента, дававшая ощутимую скидку, - и оттого мы часто сиживали с ним там.
- Не тяну! - сказал он, медленно отделяя ножом от сочного, но прожаренного до полной сухости - как он любил - говяжьего стейка ювелирно-аккуратный кусок. - Безумно жалко. Но не тяну.
- Да вы что! - Я был ошарашен - иначе не скажешь. Кусок моего стейка естественно, с кровью, - уже вознесенный в воздух, чтобы пропутешествовать в рот, опустился обратно на тарелку. - Вы уверены?
- К сожалению, - отозвался он.
- Нет, вы действительно уверены? Все просчитали и уверены?
Эти три месяца, что мы работали над журналом, были, может быть, лучшим периодом моей жизни с тех пор, как я демобилизовался из армии. У меня были деньги на жизнь сегодня, и я знал, что они будут у меня завтра. Ловец платил мне как своему заместителю по журналу кучу бабла - две тысячи баксов, тысячу, не выдавая, сразу вычитал в счет долга, и за три месяца я вернул ему уже чуть не треть того, что был должен. Оставшейся тысячи мне вполне хватало. И на собственную жизнь, и чтобы подбрасывать Тине. Она уже была на сносях, перестала ходить на работу, живот у нее опустился к ногам. "Слушай, я хочу за тебя обратно! - игриво восклицала она, когда я завозил ей деньги. - Мужчина с долларами меня по-особому возбуждает". Надо сказать, мне и самому было приятно давать ей деньги на моего будущего ребенка; меня так и раздувало от гордости. Я уже высчитал, что к середине будущего лета рассчитаюсь с долгом - и тогда стану Крезом не только в смысле дружбы, но и в смысле кошелька. Хотя, конечно, в смысле дружбы наши отношения с Ловцом были неравные. Мы с ним остались на "вы", и в его обращении со мной была все та же подпускающая холодка церемонность. Он был старшим, начальником, даже больше - хозяином, я - подчиненным и более того - его служащим.
