Новых слов – тут много наберёшься, только уши распяливай, так и чешут неслыханными словами. Авторитет – значит кого уважают. Анархия – никого не уважают. Контр-революция.
Контр-ибуция. Или кинут: «Сам Марс стоял за наступательную войну против русского царизма». Кто такой? Тут другой делегат, спасибо, объяснил: Марс – бог войны, и ему вскоре Вильгельм поставит памятник.
Вопрос-то вопросом, а чуть забудешься, недослышишь – уже и не сразуметь, о чём это.
Председатель: – 150 тысяч отпускаем на издание газет нашего духа. Пусть верят только нашим газетам, а не буржуазным.
Или корят: – Солдат имеет и два фунта чёрного, и полфунта белого, зачем же лезут к лавкам, отнимать хлеб у рабочих?
Про свару с рабочими немало:
– Хочут подкопаться под авторитет и отколоть рабочих от солдат.
(Клим хотя и солдат теперь, а тут – за рабочих, понимает.)
И об Стоходе спорили, кто виноват в нашем разгроме, солдаты или генералы.
– Ежели мы свергли безответственное министерство – надо свергнуть безответственное генеральство. Наш генералитет требует полного критического отношения. Ни один мерзавец из штаба не бывает на позиции. Они говорят: «Революция виновата», так мы им покажем, кто виноват.
А то вскочил какой-то вертун на ходу, аж весь дёргается, а видно, из начальства:
– С тех пор как я вошёл во Временное правительство, у меня совсем нет времени. Но меня тянет к вам. Я вошёл в правительство, чтобы судить, и сделаю суд, и все под моим контролем. Я про себя не допущу клеветы, что послабляю старому правительству, кто мне не верит – докажи. Из них тоже один убил Распутина. А мы должны работать на пользу поколений.
А то пришёл видный такой барин, холёный, казистый, Чернов. Он, вишь, из-за границы только что, и много лет там странствовал, и всё знает:
– За границей идёт травля против Совета рабочих депутатов. Там чувствуется движение революции с Востока на Запад. Рабочие западных стран подавлены кошмаром эсплотации. Лучезарное сновидение мы увидели здесь. На этот раз земля из рук народа не уйдёт. Но надо протянуть руку стонущей Европе.
А про землю-то солдаты, которые не питерские, любят поговорить. Выступали тут и советские вожаки, объясняли, как будет. У крупных землевладельцев отберём всё безплатно. А хуторяне скажут: мы платили за землю, и будет с ними громадная свалка. Но не надо землю хватать самим, будем ждать Учредительного, а пока комитеты распределят и землю и инвентарь, по дешёвке.
Но, конечно, кипливей всего бурлили солдаты по устройству армии. Несколько заседаний и пошло на тот вопрос. Сперва обсуждали Права Солдата, и постановили издать как Всеобщий Приказ. Тут – много было соспорено. Жарче всего жадалось солдатам контролировать каптенармусов и интендантство. И думали сперва: в каждую проверочную комиссию включать солдат с решающим голосом. А потом додумались: не. Взять на себя решающий голос – это взять на себя отвечать за снабжение? А ну как продукта какого не станет – как тогда управимся? Нет, голос только наблюдательный, но чтобы там шурудили. Ну а об офицерах – самый долгий спор, у каждого нагорело.
– Нужно сделать полнейшую перетасовку офицеров, иначе дело будет дрянь. Теперь постановили у нас: офицеров к пулемётам не допускать! («Правильно! Браво!» – кричат ему.)
– Офицер для нас, а не наоборот!
– Офицер нисколько не умнее солдата, особенно в настоящее время.
– Да что вы тут! – взобрался. – Тут хоронят всё хорошее! Я предлагаю ввести: чтоб офицеры были все сменены.
– И в полковой суд их – не три к три, а пять солдат, один офицер.
– Не, братцы. Справедливо, когда поровну.
– А комитету дать право арестовывать?
– Да если крикнет кто – да здравствует Николай, шею ему свернуть, зачем арестовывать?
– Так это и фельдфебеля будут выбирать? и взводного? Не, их пусть начальство назначает. А то молодые солдаты навыберут бог знает кого.
– Дисциплинарный устав – его надо просто унистожить.
– Не, ребята! Дисциплина – нужно, но вразумить офицерóв, что такое дисциплина. Это не под козырёк взять.
– Мы надеемся, что вредных офицеров уберут. А если мы сами это сделаем, то воспользуется враг.
Тут – выступил мордатый от 1-го Пулемётного полка, они Питер заняли и держат:
– Мы Корнилова не слушаем. Наши постановления должны приниматься безпрекословно, а не надо их просить. Мы потребовали от Корнилова немедленно отменить все приказы.
– Солдат надо из рабов превратить в свободных граждан. Он имеет право рассуждать о своих правах. И теперь отменено обязательно ходить в церковь.
Какого солдата армейский порядок не трогает! – под ним жить. Но и ещё не такая горячка поднялась, как зачали обсуживать: двигать ли петроградский гарнизон на фронт или нет. Вроде, по революции, отодвинулось, так на фронт ехать? – а вот промашно проголосуем, и тебе, Клим, ехать, из родного города, семья тут – а ехать.
Сперва выпускали полковников речи держать: мол, Семёновский и Павловский решили отправлять маршевые роты немедленно.
Ну что ж, пущай отправляют, а мы посидим, поглядим. Офицеры – ясно хотят на фронт отправлять.
То с фронта приезжих стали выдвигать:
– Петроградский гарнизон допустит крупную ошибку, если поставит себя в прилированное положение.
– Нет! Охранять революцию могёт не всякая воинская часть, а только наш испытанный гарнизон.
– Я прошу вас, ради Бога пополняйте, гвардейцы. Если вас назначают ехать к нам – вы не стесняйтесь.
И уж кого пробрало:
– Может, по две тысячи в батальоне оставить, а остальных послать?
Пулемётчики в рёв:
– Мы – на фронт никого посылать не будем, и оставим сколько нам тут необходимо!
А сегодня, в воскресенье, собрали опять в Морском корпусе всех вместе, рабочих и солдат, и прямо: отправка маршевых рот из Петрограда. Вышел такой растрёпанный Соколов, уж его знали. И стал уговаривать. Мол, мы всегда стояли за то, чтоб не выводить, и так обязались передо всей Россией. Из буржуазных кругов говорят: а зачем вам тут столько войска? А мы отвечаем: мы держим не для военных действий, а для авторитета. Но вот нам указывают, что большие пулемётные полки, только в одном 17 тысяч человек, и что такие полки организованы не для петроградского гарнизона, а для всего фронта. Или тяжёлый дивизион в Гатчине. И мы решили иногда давать согласие на отправку. Будет выработана норма, и часть войск пошлём – конечно, только по мере надобности и только с разрешения Исполнительного Комитета.
Стали и этому шикать, закрикивать.
Выставили какого-то писаря, от них же и наученного: мол, контрреволюционных армий нигде не обнаружено. Если мы теперь не дадим маршевых рот, то попадём в чёрный список укрывающихся. И ещё потому мы должны посылать, что каждая маршевая рота понесёт с собой на фронт наш революционный дух.
Так ты – иди и неси, а других не заманивай.
Тогда выступил солдат: если в ротах по 1500 человек, но они не вооружены – какая это релюциённая армия? Предлагаю оставить в каждой роте по 350, но вооружённых.
Ему со всех сторон:
– Сла-бо! Ма-ло!
Это что ж, из каждых пяти четверо шагай на фронт?
Полез решимый солдат:
– Ни в коём! Ни в коём! Петроградский гарнизон сыграл крупную роль в революции, и он весь должон остаться. Могут пополнять фронт другие города. Выходит – мы должны уходить, а тут преспокойно погуляют полицейские? Вот полицейских и шлите.
Кричат:
– А где их взять, столько полицейских?
– Фронт не помойная яма, городовых посылать!
Тут от сапёрного батальону: их в России 25 сапёрных батальонов, почему именно от нашего? Мы уже генералу Корнилову заявили и объяснили, что мы – защищаем свободу, и не пойдём. Будем тут углублять революцию. Контрреволюция усиливается, и усиливается клевета, и, принимая во внимание посылку на сельскохозяйственные работы, – я говорю, вывод войск из Петрограда сейчас не может быть решён. И считать нежелательным.
– Пра-а-авильна! – Клим заорал. И многие в зале тоже, гудят. Потолочище – высокий, под ним крик расходится.
А начальство Совета там своё легурирует, знает, кого выпускать: вот вам делегат с фронта, от 50-й дивизии. Вылез на вышку и шапку снял:
– Поклон вам от дивизии! Я обращаюсь к вам с просьбой о подмоге. Мы там защищаем светлую красивую свободу. Мы стоим десять месяцев в окопах, не выходя. У нас остаётся по 80 человек в роте, где раньше был батальон – теперь рота, а здесь только в запасном полку 16 тысяч, то мы можем просить о помощи. Мы можем потерять все укрепления, которые стоили так дорого.
Пристыдились солдаты, не кричат, не находятся. Но попросил на два слова от 180-го здешнего полка, с места, да с подтрункой:
– Что это он слишком пугливо говорит? Не так там дела плохи. Он часом – не из обоза второго разряда?
И – разгрохотался зал. А кричат и:
– Не касаться личностев! – ну всё равно смех, как и не выступал. А следующий – большевик:
