С этого дня я не служил - я рыл, я рыл рогами, копытами и носом... главное, носом; и глаза мои - с этого дня - на полгода сошлись к переносице. Не лейтенант, а хавронобык!
Надо сказать, что в химдивизионе было где рыть, было! Поразительные вокруг были просторы. Справедливость требует отметить, что кое-что было вырыто и до меня.
В те дни, когда я не рыл, я возил бетон и заливал его в ямы.
По утрам со мной любил разговаривать замполит. Он брал в руки газету, поднимал палец вверх и в таком положении читал мне речитативом передовицу. Каждый день. Это у нас с ним называлось: "индивидуально-воспитательная работа".
Я смотрел ему в рот. Вернее, не совсем в рот: я смотрел на те два передних зуба, которые торчали у него изо рта и были расположены строго параллельно друг другу и матушке земле. Я называл их "народным достоянием". Он говорил мне былинно: "Народохозяйственные планы..." - а я думал при этом: "Кто ж вам зубы отогнул?"
А жил я здесь же, в части: в учебном классе поставили коечку...
31 декабря
31 декабря я стоял в наряде - дежурным по части. 31 декабря в части был абсолютно трезвый человек - это был я. Остальные перепились и передрались, и в те минуты, когда из телевизора неслись поздравления советскому народу, у меня в кубрике то и дело в воздух бесшумно взмывали табуретки. Они взмывали и неторопливо крошили народ.
А я разнимал дерущихся. Вернее, пытался это делать.
Зазвонил телефон. Я добрался до него через груду тел и машущих рук. Я снял трубку и представился. Звонил замполит.
- Ну, как там?
- Нормально, - сказал я, - идет массовая драка!
- Ну, они там не слишком себя уродуют?
- Нет, что вы...
- Когда устанут и свалятся, постройте всех и передайте им мои поздравления...
Я так и сделал: когда свалились, я их поднял, построил и передал поздравления...
31 декабря 1975 года. Именно в этот день был подписан приказ о моем назначении на атомоходы.
Лодки... лодки...
Не прошло и месяца со дня подписания приказа, как я уже стоял в коридоре штаба дивизии атомоходов.
Штаб помещался на ПКЗ (плавказарма). Я стоял целый час и ни у кого не мог спросить, как же мне пройти к начальнику отдела кадров.
Я просто не успевал спросить: так быстро вокруг мелькали, порхали, прыгали и проносились. Но одного я все-таки отловил. Это был лейтенант. Я придавил его и гаркнул:
- Как пройти к начальнику отдела кадров!
- А черт его знает! - заорал он мне в ухо с сумасшедшим весельем, и, пока я соображал, как это он не знает, он уже вырвался и убежал.
- Ком-диввв!!! - раздался по коридору влажный крик. Этот крик послужил сигналом: захлопали двери, и все пропали; абсолютно все пропали, и остался один я. В коридоре послышались шаги. Я не успел подумать
и увидел генерала; то есть я хотел сказать, адмирала; но вид у него был генеральский. Адмирал подошел ко мне и задержался. Когда так задерживаются рядом со мной, я не могу, я начинаю отдавать честь. Я ее отдал. Он смотрел на меня и чего-то ждал. Я не могу, когда на меня так смотрят. Я начинаю говорить. И говорю я все подряд.
Я назвал себя, сказал, кто я и что я, откуда я и зачем, а напоследок спросил: что ж это такое, если приходится столько стоять и ждать.
Наверное, я спросил что-то не то, потому что у адмирала выпучились глаза и он, откинувшись, сказал громко и четко:
- Сут-ка-ми бу-де-шь сто-ять! Сутками! Если понадобится.
Я не мог не ответить адмиралу; я ответил, что готов стоять сутками, но не выстаивать.
Что-то с ним поое этого произошло, что-то случилось: он дернулся как-то особенно, а потом наклонился к моему лицу и сказал раздельно и тихо: "Следуйте за мной..."
И я пошел за адмиралом. Через секунду нашелся начальник отдела кадров, потом - флагманский химик и командир ПКЗ. Все они меня окружили, и было такое впечатление, что все они мои родственники и пляшут вокруг только затем, чтоб меня обнять.
Еще через пять минут я уже знал, где находится моя каюта, а через десять минут я уже был подстрижен. И стал я жить на ПКЗ.
О ПКЗ стоит сказать несколько слов. На первой палубе этого корабля с винтом размещался штаб, на второй, третьей и четвертой - жили экипажи, ниже размещался трюм, где с потолка капала вечность, торчали кабельные трассы и жили крысы, огромные, как пантеры.
Жили они в трюме, а бродили везде. Если крыса шла по коридору мимо моряков, моряки цепенели. На крыс кидались только самые отважные.
Однажды утром на камбузе кок обнаружил в пустом котле целый выводок этих тварей: он открыл крышку котла, и они посмотрели на него снизу вверх. Кок захлопнул крышку и помчался на свалку. Там он в один миг отловил большущего бродячего кота и в тот же миг доставил его на камбуз.
Кок бросил кота к крысам и загерметизировал котел. Кот отчаянно выл. Когда через пару минут вскрыли котел, кот вылетел пулей. В котле лежали трупы. Кот задушил всех. Его можно было понять, он дрался за свою жизнь.
Кок выкинул крыс, вымыл котел и сварил обед. ПКЗ у нас финской постройки. Финны строили такие ПКЗ для наших лесорубов. Подводники - вот они те самые лесорубы, ради которых в Финляндии приобретались такие плавучие казармы.
ПКЗ шли из Финляндии на Север своим ходом. На них были: хрусталь, светильники, ковры, посуда, смесители в умывальниках, краники, различные шильдики, ручки и даже туалетная бумага в туалетах.
Как только они ошвартовались, с них украли все, даже бумагу в туалетах. Последними украли из кают цветные занавески. Занавески были из стекловолокна. Матросики сшили из них плавки. С чудовищно распухшей, мохнатой промежностью они вскоре заполнили госпиталь.
Кстати, на нашем флоте на плавказармах иногда годами живут не только подводники, но и их семьи: жены, дети и коляски.
Однажды стратегический атомоход перегоняли с Севера на Восток в новую базу. Жены, побросав все, примчались туда путем Семена Дежнева. Ну, и как это бывает, база уже есть, то есть сопки вокруг есть, а домов еще нет... пока.
Лейтенантам отвели нижние кубрики. Двухъярусные койки. Она сверху, он снизу, и наоборот. Отделились простынями. Белыми. И поехало. Сначала стеснялись, а потом повсюду стоял чудесный скрип...
Север... Север... Северный флот...
Экипаж
Мой экипаж появился на ПКЗ через месяц. Он приехал после учебы. Экипажи в те времена делились на - экипажи, которые все время учились, экипажи, которые все время ремонтировались, и экипажи, которые все время выполняли боевые задачи.
Это было очень удобно: нужно послать экипаж на учебу пожалуйста; нужно сгонять корабль в
ремонт - ради Бога; в автономку нужно послать кого-нибудь - - пошли, родимые.
Но иногда экипажи мучительно переходили из одного состояния в другое. Например, наш экипаж приехал в базу затем, чтоб мучительно перейти и стать боевым экипажем.
Разместился он на том же ПКЗ, где я квартировал, и однажды я обнаружил, что живу в одной каюте с замполитом корабля. Семьи у него рядом не было, и он сказал мне:
- Ну что ж! Годковщину на флоте никто еще не отменял, а посему полезай на верхнюю полку.
С тех пор я жил на верхней полке двухъярусной койки, а подо мной жил Иван Трофимович.
Иван Трофимович - это единственный замполит, которого я бы приветствовал стоя, остальных - я бы приветствовал сидя, а некоторых - даже лежа.
Сказать, что все остальные замполиты у меня были ублюдками, - значит погрешить против правды. Нет, ублюдками они не были, но и говорить о них как-то не хочется.
Зима и весна
Зимой и весной все подводники, мечтающие перейти в боевое состояние, от мала до велика берут в руки лом, лопату и скребок и яростно кидаются на снег и лед. Они скалывают его и отбрасывают в сторону. Так постоянно растет их боевое мастерство, и так они, совершенствуясь, совершенно безболезненно переходят в боевое состояние.
"Три матроса и лопата заменяют экскаватор", - это не я сказал, это народ, а народ, как известно, всегда прав.
Однако ие надо думать, что только матросы у нас ежедневно баловались со снежком; и седые капитаны третьего ранга, плача от ветра, как малые дети, я бы сказал, остервенело хватались за скребок и - ы-ыы-т-ь! - сдвигали дорогу в сторону.
При такой работе организм от неуклонного перегрева спасает только разрез на шипели сзади - он обеспечивает вентилирование в атмосферу и необходимый теплосъем. Это очень мудрый разрез. Сложился он так же исторически, как и вся наша военно-морская шинель. Шинель - это живая история: спереди два ряда пуговиц, сзади на спине складка, хлястик и ниже спины, я бы сказал, еще одна складка, переходящая в разрез.
Разрез исторически был необходим для того, чтоб прикрывать бока лошади и гадить в поле. Для чего нужно на шинели все остальное, я не знаю. Знаю я только одно: шинель - это то, в чем нам предстоит воевать.
Конечно, можно было попросить у Родины бульдозер. (Я все еще имею в виду очистку дороги от снега. Когда я слышу слово "воевать", помимо моей воли перед моим внутренним взором возникает лом - этот флотский карандаш, а потом возникают снежные заносы, и я начинаю мечтать о бульдозере.)
