моей комнаты.
Пару секунд я думаю, не игнорировать ли этот стук. Можно же притвориться, что легла рано, например. Да, свет из комнаты видно через щель под дверью, но я могла заснуть, пока делала домашнюю работу по алгебре, например. Однако собраться с духом и соврать я не могу. Не так явно.
– Что такое? – тихо спрашиваю я. Возможно, слишком тихо. Возможно, он меня и не услышит через дверь. Возможно…
– Привет! – Мэтт тут же заглядывает внутрь. – Можно войти?
– Конечно. Все в порядке?
– Все хорошо, – быстро говорит он, переступая порог. Потом осторожно закрывает за собой дверь. – А у тебя?
Я откидываюсь на изголовье кровати и чувствую, как на губах появляется улыбка. Мэтт – такой славный котик. И фундаментально хороший человек. И знаете что? Я, может, и устрашающе неразумна и всячески безнадежна, но хотя бы не влюбляюсь в плохих парней. Вкус у меня отличный, пускай эти ребята в итоге достаются и не мне.
Мэтт плюхается на кровать рядом со мной:
– Мы можем поговорить?
– Конечно.
Я чувствую себя странно и неуверенно. Мама и Эллен уже разошлись по комнатам, а где Райан – я понятия не имею. Можно считать, мы с Мэттом сейчас остались наедине, впервые с того разговора у «Брюстерс».
– Вот что… – говорит он, откидываясь на выставленные назад руки.
– Знаю, ты думаешь, я тебя избегаю потому, что ты гей, – быстро вставляю я.
– Погоди, что? – Мэтт снова выпрямляется и внимательно на меня смотрит. – С чего бы мне так думать?
– Я была ужасной подругой, не поддержала тебя и…
– Нет! Нет-нет-нет! – Мэтт отчаянно трясет головой. – Нет. Перестань извиняться, сейчас моя очередь.
– Но тебе-то за что просить прощения?
– За то… – Он краснеет. – Кейт. Прости, мне очень жаль. Я знаю, Энди рассказал тебе…
– За это тебе точно не нужно извиняться, – говорю я, хотя сердце, кажется, застряло где-то в горле.
– Знаю, но я чувствую себя ужасно. Правда.
– Нет! Мэтт! – Я так встревожена, что даже думать связно не могу. Мысли путаются, внутренности все перекрутились, и я совершенно не понимаю, как люди с таким справляются. Как они признаются, что им кто-то нравится, и говорят об этом вслух, да еще и обыденным тоном? Как живут с тем, что кто-то знает: он тебе нравится? Или нравился. Я не могу говорить об этом вот так. – Мэтт, ты не можешь…
– Я чувствую себя ужасно. Помнишь, как мы сегодня ехали домой? Вы с Энди так много друг для друга значите. – Он тихо шмыгает носом, так тихо, что я едва улавливаю этот звук.
Я сглатываю, изо всех сил стараясь не плакать.
– Мэтт, я правда не понимаю, в чем ты мог бы себя винить. Я рада за вас. Правда рада.
Смешно, но в эту самую минуту я действительно за них рада. Так рада, что едва не теряю дар речи. Первый настоящий поцелуй Энди! С парнем, которого он обожает! С парнем, который его заслуживает. И все это произошло на моих глазах. Я видела, как мой лучший друг нашел свою любовь.
И вот я уже плачу.
Мэтт ловит мою руку.
– Кейт…
– Ты же понимаешь, что я не злюсь?
– Конечно, – говорит он с той светлой улыбкой, которая всегда выдает его печаль. – Но я тебя понимаю. Для вас обоих это новый опыт. Энди сказал, в вашей картине мира я – первый парень. – Он неожиданно краснеет, как будто сказал слишком много. – И я не хочу…
Я вытираю слезы и смеюсь:
– Все в порядке. Я не претендую. И ты можешь об этом говорить.
– Не совсем это я имел в виду. – Теперь он тоже смеется, пару секунд, а потом снова становится серьезным, а его голос – мягким. – Я просто хочу сказать, что понимаю, как все изменилось. И знаю, что вы всегда были вдвоем, а тут вдруг появился я, а со мной – необходимость соревноваться за внимание Энди и его время, и… Не знаю, насколько я правильно формулирую, но… Просто хочу, чтобы вы знали: я никогда и ни за что не встану между вами.
– Я знаю, – медленно говорю я, пока в моем мозгу начинает оформляться новая мысль. Поймать ее за хвост мне пока не удалось. – И ты не встаешь! Это я…
– Нет. Не надо себя винить. Я просто хотел поговорить об этом. Ты – лучшая подруга Андерсона, и я всецело это уважаю. И никогда не буду пытаться его узурпировать.
– Узурпировать, – улыбаюсь я. – Это же из академического теста?
– Из него.
И тут я понимаю.
Весь этот разговор не касается моей влюбленности в Мэтта.
Я заново прокручиваю его в голове под быстрые удары сердца. Новый опыт. Соревнование за внимание и время. Не встану между вами.
Боже мой.
Мэтт не знает, что я была в него влюблена.
Андерсон сохранил мой секрет. Я кричала на него в туалете и игнорировала сообщения, звала его ужасным другом, а он ничего не сказал. Полностью скрыл эту часть своей истории от Мэтта ради того, чтобы уберечь меня от позора.
А я все равно его наказала.
И теперь мне очень-очень нужно поговорить с Андерсоном. Я только об этом и думаю. Но шансы остаться наедине с ним на монтажной неделе колеблются где-то между «Не-а» и «Не получится».
В понедельник у нас сводная репетиция, и она длится до восьми вечера. Мы с Энди оба на сцене, но все равно едва пересекаемся. А после окончания он остается еще на час, чтобы еще раз прогнать Song of Love. По-моему, у нас больше возможностей спокойно поговорить посреди урока истории.
Может, имеет смысл сбежать из школы.
Я никогда раньше не прогуливала. Прав у меня нет, а это накладывает определенные ограничения. Но пижоны регулярно пропускают занятия. Выберите любой день недели, загляните в класс, и пара парт непременно будет пустовать. Даже Ноя во вторник нет на уроке истории, хотя я по случайному стечению обстоятельств знаю: дело не в желании прогулять. Не сегодня.
И вот еще что: если уж прогуливать, сегодня самый подходящий день. Мистер Эдельман рассказывает про отцов-основателей, а эту тему мы знаем наизусть. Я то и дело кошусь на Андерсона, чтобы понять, вспоминает ли он те же арии из «Гамильтона». Он, конечно же, с трудом прячет улыбку. Ямочки на щеках и вот это все. Его глаза прикованы к тетради, но я подозреваю, что он чувствует мой взгляд.
Однако смелости ткнуть в него чем-то, передать записку или просто
