жестоких офицеров-энкаведов. Энкавэдэшник – звучит примитивно и грубо! А энкавед – он чем-то ведает. Правда ведь?! Чем ведает? Человеческими судьбами.
Костя участвует в разговоре о породах собак, особенностях их дрессуры и преимуществах овчарок. Тем более что в собаках, особенно охотничьих, он неплохо разбирается. Хотя думает Костя сейчас все время о другом. Вернее – о другой. О Сталине Говердовской он думает.
Вадим послал в поселок кого-то из своих штабных придурков. На задний двор псарни доставили выпивку и закуску: хрусткие грузди последнего засола, моченую клюкву, сало с розовыми прожилками. Бутыль мутного самогона, заткнутую тряпкой.
А еще непочатую бутылку медицинского спирта.
Из запасов Лазаря Ефимовича Ревзина, местного врача, одноногого еврея.
Спирт – призовой фонд победителю спора.
У офицеров получился пикник на обочине ургальской осени.
Костя похохатывает, поплевывает себе под ноги и постукивает прутиком по голенищу сапога. Рассказывает последние новости из управления. Поползли слухи, что после ухода великого Френкеля в отставку ГУЛЖДС – Главное управление лагерей железнодорожного строительства, которое он возглавлял, вскоре расформируют.
– Нет, мужики! – скупо роняя слова, как будто он знает что-то особенно важное, говорит Ярков, нагоняет себе авторитета. – Все еще только по-настоящему начинается! На строительство тоннеля будут брошены дополнительные ресурсы. Это я вам точно говорю!
Две резервации тоннель пережил. Все боятся третьей.
Костя просит у кума закурить.
Они отошли в сторонку, и Вадим угощает Яркова великолепной беломориной, выбивая ее щелчком из пачки.
Кум говорит:
– Да! Кажется, ты прав. Снабжение опять пошло по первому разряду. «Беломор» Урицкого завезли. Предписание на днях пришло. Ждем новые этапы.
Костя подхватывает:
– А ты думаешь, чего меня сюда прислали?! Проверить готовность лагпункта к приему осужденных.
Вадим внимательно смотрит на Яркова.
– Ну, знаешь, клумбочек и цветочков, как было при Говердовской, я им не обещаю. Но по баракам распихаю… Помнишь еще Сталину Георгиевну?
Костя как будто задумывается:
– Это которая?
Кум снисходительно хлопает Костю по плечу:
– Ну ладно, не помнит он… Проехали! Мы тебя тогда даже не подозревали. Подумаешь – делов-то! Фронтовичок молодой, бабы настоящей не пробовал! Да и как не влипнуть?! У нас мужики на нее годами охотились. Да тот же Летёха. А тут залетный красавéц за ночь нашу биксу изюбровую завалил!
Он делает ударение на «е» в слове «красавец».
Костя хлопает себя по лбу – а-а-а, Говердовская?! Вспомнил.
– Кстати, не знаешь, где она срок мотает?
Вадим смотрит на Костю протрезвевшим взглядом:
– На Акуре, под Ванино.
– А что там – женская зона?
– Там лагпункт для женщин с детьми. Навестить сыночка не желаешь?
Довольный шуткой, кум опять пьяно хохочет.
Эх, эх!
У Кости тяжело колотится сердце.
Так, что стук его молоточком отдается в голове.
– Сталина родила?
– На Акуре других не держат. Там мамочный лагерь. Только ты опоздал, Ярков! Сам читал в приказе. Сто семьдесят одну бабу с детьми недавно вывезли с Акура. И расфасовали по другим лагерям. Если захочешь разыскать Говердовскую, обращайся – поможем.
Интендант Савёнков зовет Вадима. Кум, слава богу, отвлекается от опасного для Яркова разговора о Сталине Говердовской. Костя понимает, что нельзя ему ничего выведывать про Сталину. А выведывать хочется. По краешку ходит. Полтора года прошло после той памятной ночи. Неужели от него сыночек-то?! С другой стороны, в лагере с такой красавицей никто особо сюсюкаться не будет. Завалили в бараке на пересылке и…
Что – и?! Не ври сам себе, Ярков!
Твой сынок. И Вадим прямо сказал.
Костя кусает губы. Наливает себе полстакана мутного самогона.
Савёнков о чем-то договаривается с кумом, показывая на лежащих псов.
Старший проводник рысцой убегает на склад питомника и приносит ватную робу. Штаны и куртку с длинными рукавами.
Решили для разогрева потренировать собак на живой мишени.
Костя видит, как Летёха воинственно машет руками:
– А что, товарищ майор, правильно говорите! Раздрочим их на каком-нибудь доходяге!
Интендант возражает:
– Тут надо бы зэка покрепче.
Вадим отдает распоряжение. Приводят зэка, худого и жилистого, в стоптанных кирзовых ботинках. На шапке и на колене брезентовой брючины у заключенного нашита белая тряпка с номером. Зэк канючит:
– Может, не надо, гражданин начальник! Они у вас вон какие, волкодавы! Не справлюсь я…
– Не гнусавь, Ка-3820, – возбужденно говорит кум, – и не бзди раньше времени. Учебно-тренировочные занятия. Завтра на работу не пойдешь. Я распоряжусь насчет справки. А сегодня получишь пайку с салом. И стакан самогонки.
– На работу не пойду… – продолжает канючить К-3820, – меня и так все считают стукачом. Вы же обещали, гражданин начальник, в контору перевести. Все никак не переводите. У нас уже двоих шнырей поставили на ножи!
– А ты и есть стукачок, Жихарев! – весело отвечает кум.
Зэк понуро опускает голову.
Овчарки при виде зэка ловят ноздрями запах. От зэков он исходит особенный. Это запах костров, бараков, баланды и пропитавшейся потом кожи. Лагерные собаки ненавидят запах зэков. Они натасканы на него. Серебристый поднимает голову с лап, вглядывается в Жихарева и обнажает клыки. Он не лает и не рычит. Только дрожит в оскале его губа.
Серебристый пружинисто вскакивает на лапы.
А черно-рыжий уже рвется с поводка.
Цепочка натянулась в руках солдата-проводника.
– Чует, сука, вора! – торжествует Летёха. Он улыбается пьяной и куражистой улыбкой. В уголках его губ закипает слюна. Летёха тоже что-то чует. Как зверь. Сейчас будет потеха.
Зэка обрядили в ватный костюм.
Шею замотали воротником-муфтой.
Толкнули в спину: «Беги!»
Потом спустили вслед овчарок.
К-3820 бежит резво. Летёха бьет себя по ляжкам и орет: «Ату его, ату!» Интендант кричит звонким фальцетом: «Взять его, собаченька! Взять!»
Чепрачный догоняет жертву первым и бросается на спину. Зэк валится и начинает кататься по золотой листве.
Савенков торжествует:
– Мой-то – смотри, боец!
Овчарка срывает ватную муфту и подбирается к горлу зэка. Жихарев откуда-то из-за пояса выхватывает кусок заточенного прута арматуры. Ловко сует блеснувшую на осеннем солнце пику под ребро овчарки. Чепрачный, жалобно скуля, отваливается от зэка.
Савёнков выдергивает из кобуры пистолет:
– Вот ведь сука какая твой К-3820! Угробил собаку! Кум придерживает его:
– Не торопись. Сейчас посмотришь, что будет…
Серебристый пес подскакивает откуда-то сбоку и перехватывает руку зэка с заточкой. Стараясь пинками отбиться от овчарки, зэк теряет оружие. И тут серебристый хватает его за горло. Жихарев хрипит.
Сержант-проводник старается оторвать собаку от человека.
Тщетно.
Костя выдергивает свой пистолет и издалека целится в серебристого. Доигрались!
– Он же загрызет его!
Кум холодно смотрит на Яркова.
– Ну и загрызет… Я же пообещал ему, что завтра на работу не пойдет. И стакан спирта сэкономим.
Командует Летёхе:
– Добей его. Все равно не жилец. Пес ему аорту порвал. Правильная собака.
Костя тупо смотрит, как Василий подходит и стреляет в зэка.
Жихарев дергается и затихает.
Кум в спину говорит Летёхе:
– Запишите пэ-бэ. ПБ Ка-3820, о-эр – ОР. Он из пятого барака.
ОР – это общие работы. А ПБ – попытка к бегству. Серебристого с трудом отрывают от горла зэка.
Морда овчарки в крови.
Летёха говорит интенданту:
– Товарищ майор! Моя взяла… Забираю бутылку спирта! Интендант чего-то развеселился. Пьяный, конечно, почти вдрабадан.
– Нам-то по стакашку нальешь?!
Летёха тоже радуется. Победил в
