- А как глубоко вы влипли в это свинство? - спросил я.
- Тогда достаточно глубоко, - ответил он коротко. - Так вот, я считал, что яд нищеты, поражения, безработицы, большевизма, позора отравил наш организм так, что мозг у нас уже сдал, вот-вот остановится и сердце. Смерть наступит от отравления трупным ядом. Поэтому я ненавидел и боялся вас и оккупантов. А сознание-то, верно, гасло! Мы сделались морально дефективными. Появились кабачки, где творилось что-то уж совершенно необычайное. Официанты в саванах, у метрдотеля на лице намалеван череп, книги о призраках, мистический роман о глиняном болване, который сокрушит человечество. Протоколы сионских мудрецов. Начались убийства молодых женщин, невероятные, издевательские самоубийства, их мог, правда, внушить только сам дьявол. Или вот такое. В течение почти целого месяца в самых крупных газетах печатались телеграммы о похождениях вампира. Понимаете, женственный юноша в отличном костюме с аристократическими манерами, с мягкой улыбкой и добрыми глазами появлялся на всех дансингах. Он танцевал с самыми красивыми девушками и предлагал их проводить в собственном авто. А потом девушку, задушенную и обескровленную, находили на обочине шоссе. И вы знаете, я уверен и до сих пор, что что-то подобное действительно было. Ученые писали книги об упадке воли к труду и о том, что человек разучился, не хочет, не может уже работать. "Что ж тогда будет с миром?" - спрашивали мы друг у друга в своих ночных кабачках. Понимаете, какая невероятная неразбериха, безысходность владела всеми нами.
И вот я думал: нация пропала, интеллигенция провралась и проворовалась - ей никто не верит, осталась масса, чернь, плазма. Но ей нужен вождь, какой-нибудь базарный, крикливый пророк, не Гарибальди, не Бисмарк, ни тем более Ленин, а что-то прямо противоположное, примитивное, дешевое, утробное, ну, пивной король, шут, кривляка, петрушка. Мне казалось, что если появится вот такой безродный, беспардонный и бесштанный бог, то он может еще толкнуть нацию на что-то страшное и решительное. Иного выхода я не видел.
Союзники нас жрали по кускам, спокойно, методически, с культурной улыбочкой, и ничего нельзя было поделать. Ничего! Они были кругом правы. Все моральные ценности были у них в кармане, гуманность, договора, право моральное, право юридическое, право международное, право на компенсацию, все, все у них. Мы же были, как говорят воры, "заигранные". Ох, этот страшный 23-й год - оккупация, безработица, рурские расстрелы за саботаж. Ничего позорнее я уже не увижу.
Вот так я и стал нацистом. Я считал нацизм мечом против преступной республики. А вы что думаете, она не была преступна? Гитлер рычал: "Тот факт, что у нас существует парламентаризма, позволяет Штреземану оставаться рейхсканцлером, несем отря на то, что Рейн и Рур оторваны от Германии. И Германия уже погибла. Если положение не изменится, через сорок лет народ созреет для негритянской диктатуры. Он будет приветствовать всякого, кто кинет ему хлеб". Так же думал и я. Теперь вспомните, что я только что сказал вам о базарном пророке, о дешевом боге пивных, который нужен человеческой плазме, но не мне, и судите меня как хотите.
Он подумал еще и сказал с какой-то горечью и ожесточением:
- И самое главное, я не был глух, я слышал и другие речи и знал, что это правда. "В России борьба за диктатуру потребовала бесчисленных жертв. Но в Германии эти жертвы несет исключительно народ, порабощенный как никогда. Без большевизма, без революции, при складах, забитых сырьем, при заполненных амбарах народные массы голодают, мерзнут и умирают от истощения. Царит неописуемая, небывалая нужда и безработица. Страна отброшена политически, экономически и социально на сорок лет назад. Чем же нам теперь странен большевизм!?"
Видите, я запомнил почти слово в слово оба выступления. И все-таки я пошел за первым, а не за вторым, хотя понимал, что второй прав. Как, по-вашему, все это связать?
Я молчал.
Он повторил настойчиво:
- Нет, вы же хотите описать все, что здесь видели и слышали? Так вот, как яПРИМЕЧАНИЯ
ХРАНИТЕЛЬ ДРЕВНОСТЕЙ
Роман начат Юрием Домбровским в Алма-Ате летом 1961 года. Три года спустя опубликован в журнале "Новый мир". Сразу же после публикации Юрий Осипович получил много читательских писем.
Отдельное издание романа вышло в 1966 году.
"Проскочил чудом, еще немного, и вообще не прошел бы!" - отмечали позже критики: хрущевская оттепель кончилась.
На роман в те времена в советской печати появилась однаединственная рецензия - Игоря Золотусского в "Сибирских огнях". Зато "Хранитель древностей" сразу же был переведен на многие языки - венгерский, итальянский, болгарский, французский.
За границей роман получил много положительных откликов. Очень радовал Юрия Домбровского отзыв Георгия Адамовича:
"...надо надеяться, что в тени Домбровский останется недолго. Это замечательный писатель, умный, зоркий, душевно-отзывчивый и живой, правдивый, очень много знающий и с большим жизненным опытом. Кто прочтет его книгу "Хранитель древностей", у того не может возникнуть сомнений в его даровитости, при этом не только литературной, но и общей, не поддающейся узкому отдельному определению".
На фоне глухого молчания советской печати зарубежные издания и отзывы были существенной поддержкой для писателя.
Ни в журнальном, ни в первом издании "Хранителя древностей" не было ни эпиграфа, ни посвящения.
Эпиграф (слова из Тацита) был написан на подаренном мне Юрием Осиповичем отдельном оттиске журнального издания "Хранителя древностей". Позже, в изданиях 1989 и 1990 годов, он приводится.
Посвящение моему отцу было написано к готовящемуся изданию "Хранителя" в 1969 году. Оно было послано издателю и редактору, но времена пошли другие: Юрия Домбровского печатать перестали.
Моего отца Юрий Осипович не знал, но его трогала и не оставляла равнодушным гибель его в самый первый день войны. У мамы, как у многих вдов того времени, была стереотипная справка "пропал без вести", и мы ничего не знали о судьбе отца. Но в середине 60-х годов вышли мемуары генерала Л. М. Сандалова "Пережитое", где был портрет отца и подробно рассказывалось о первом дне войны и ее жертвах. Юрий Осипович сразу прислал нам с мамой эту книгу.
В 1990 году вышли воспоминания редактора Павла Косенко "Письма друга или Щедрый хранитель", где он цитирует посвящение Юрия Осиповича.
ИЗ ЗАПИСОК ЗЫБИНА
У этого не вошедшего по цензурным соображениям в журнальный вариант отрывка из романа "Хранитель древностей" есть еще одно название - "Баня".
Как ни болезненно было для Юрия Осиповича его изъятие, он понимал, что редактор А. С. Берзер спасает роман и делает все, чтобы тот "прошел". Вот потому продолжение "Хранителя древностей" - "Факультет ненужных вещей" - он посвятил Анне Самойловне.
ИСТОРИЯ НЕМЕЦКОГО КОНСУЛА
Сначала "История немецкого консула" была одной из глав "Хранителя древностей". В окончательный текст однако не вошла.
"Эти сто пятьдесят страниц, вероятно, тормозят течение рассказа", писал Ю. Домбровский П. Косенко.
Впервые опубликовано в N 72 журнала "Континент" в 1992 году.
К. Турумова-Домбровская
