настолько жестоко обойтись со мной после всего, что я для него сделал – принял его в свой дом и помог ему воплотить в жизнь фильм ужасов. Но чем больше я пытался выставить Эли злодеем, тем больше мне становилось очевидно, что я просто приписываю ему самые худшие из своих собственных чувств в отношении меня самого – что Финеас впоследствии и подтвердил. Потом я стал просить у Дарси прощения за то, что не смог остановить кровь, вытекавшую из ее тела; за то, что не разглядел вовремя Джейкоба, вошедшего в зал с двумя пистолетами, и за то, не успел встать между ней и его двумя выстрелами; за то, что сплю теперь с Джилл в одной постели и за то, что не смог сохранить ее окрыленную сущность в своем подсознании, потому что на самом деле я был готов отдать что угодно, чтобы воскресить ее. Я говорил и говорил, пока не выдохся, потом встал и собрался уходить, и, к своему удивлению, обнаружил полицейского Бобби, опиравшегося на свою служебную машину, которую он поставил в почтительном отдалении от меня и Дарси.
– Сколько времени вы уже тут? – спросил я.
– Порядочно, – признался он.
– Вы подслушивали?
– Только что вытащил, – сказал он, протягивая мне правую руку.
На открытой ладони лежали два белых наушника.
– Филадельфия проигрывает Нью-Йорку семь-шесть.
Мы некоторое время смотрели друг на друга в тишине залитого лунным светом кладбища.
Потом он сказал:
– Джилл думает, что вас неплохо было бы подкинуть домой.
– Как же вам, наверное, надоело катать меня за все эти годы, – сказал я.
– Гораздо проще, чем бегать по лесу за подвыпившими подростками, – сказал он. – Поехали обратно, хорошо?
Я кивнул и сел в машину. Мы подъехали к дому, я вылез, поблагодарил Бобби за то, что он снова пришел мне на помощь, в соответствии с девизом «служить и защищать», в ответ на что он отдал мне честь и дождался, пока я войду внутрь, прежде чем уехать.
– Тебе стоило бы извиниться перед Марком и Тони, – сказала Джилл, когда мы уселись рядом на диване. – Они просто с ума сходили от беспокойства.
– Почему же Эли решил меня так предать, – не удержалась темная часть моей души.
Джилл посмотрела на меня вопросительно.
– Я уже видела фильм.
– Каким образом?
– У Марка и Тони есть копия.
– Почему же ты не сказала мне?
– Я должна была убедиться, что он тебя исцелит, а не разрушит.
– Он может меня разрушить? – спросил я, напоминая себе маленького испуганного ребенка.
– Ты и в самом деле думаешь, что кто-нибудь из нас смог бы это допустить, Лукас? Ну вот честно?
Я позвонил Марку и Тони и начал извиняться, но они быстро прервали мои попытки, а потом объявили, что Эли настаивал, чтобы у меня была возможность посмотреть его фильм на большом экране, и что поэтому они предлагают мне частный сеанс в Большом зале кинотеатра «Мажестик». Оказывается, они уже давно рассказали о своем плане Финеасу, который все это время исподволь готовил меня к этому испытанию.
– А сразу после того, как вы его посмотрите, Эли хотел бы набрать вас по видеосвязи, – сказал Марк.
– И мне кажется, что вам следовало бы принять этот звонок, – добавил Тони.
Все это навалилось на меня неожиданно и требовало времени на осмысление, но вместе с тем я не мог отделаться от ощущения, что это и был тот самый знак, о котором говорил Финеас. Часть меня была уверена, что я направляюсь прямиком к пропасти, в то время как другая считала, что я шагаю в сторону спасения.
– Попробуйте удержать эти противоположности одновременно, почувствовать напряжение и придать боли смысл, – неоднократно увещевал меня Финеас, и вот наконец я решил, что справлюсь с этой задачей.
Марк и Тони наконец назначили дату – день, в который я в одиночестве посмотрю снятый Эли фильм в Большом зале. Значительное количество людей вызвались сопровождать меня, но было ясно, что этого дракона мне придется одолеть самому.
– Иначе золотом придется делиться, – сказал Финеас.
В день перед просмотром полицейский Бобби, в парадной форме, и мой юнгианский психоаналитик сопровождали меня в экскурсии по зданию кинотеатра «Мажестик». Я переступил его порог впервые после того вечера, когда со мной случился нервный срыв на виду у всей собравшейся публики. Мы прошли мимо касс и достигли фойе, увешанного черно-белыми фотографиями сороковых и пятидесятых годов. Там Марк и Тони приветствовали нас и обратились ко мне с вопросом, готов ли я, в ответ на который я кивнул. Мы проследовали за ними в Большой зал, в котором стояла гробовая тишина. Финеас остановил Бобби, положив ему руку на грудь, и я пошел вперед сам по себе.
Я остановился на том самом месте, где оборвал жизнь Джейкоба Хансена. Потом я сел в переобитое кресло, в котором была убита моя жена. Потом я поднял голову и посмотрел на ангельское воинство, навсегда застывшее на потолке. Мне показалось, что я не мог оторвать взгляд от этой райской картины в течение часа. Потом я встал и направился обратно к Бобби, Финеасу, Тони и Марку, которые почтительно стояли на страже у дверей, ведущих обратно в фойе. Я снова кивнул им, и мы вышли. Никто не спросил, все ли в порядке, что я принял за добрый знак.
Тем вечером Джилл предложила мне рассказать содержание фильма Эли, а также посидеть рядом со мной во время показа – держать меня за руку и помогать мне справиться с потоком сложных эмоций, которые фильм наверняка во мне вызовет. Но она и так слишком много для меня сделала за прошедшие четыре года, и этого дракона я должен был сразить в одиночку. Рыцарь не тащит даму сердца с собой на битву; он возвращается с победой и приносит ей сокровище. Дама моего сердца более чем доказала, что достойна того золота, за которое я выхожу в бой.
Той ночью я почти не спал.
Финеас организовал для меня внеочередную встречу на следующее утро, во время которой он по большей части смотрел мне в глаза, посылая целительную энергию внутрь моей сущности. Я понимаю, что многим это может показаться странным, но лучшего подкрепления сил, когда между человеком и его юнгианским психоаналитиком установилась прочная связь, просто не найти. Когда отведенный час подошел к концу, Финеас сказал, что гордится мной, потому что я наконец собираюсь выйти навстречу самому большому из своих драконов, и тогда я сказал:
– Но с драконом кинотеатра «Мажестик» я еще так и
