К «Сказкам» Салтыкова проявлял интерес Ф. Энгельс note_254. Ими неоднократно пользовались русские марксисты в своей публицистической деятельности. В. И. Ленин блестяще истолковал многие идеи и образы салты-ковских сказок, применив их к условиям политической борьбы своего времени.
Отмечая «гигантское, всемирно-историческое значение» пробуждения человека в «коняге», Ленин резко выступал против реакционных экономистов народнического лагеря, которые, считая труд «святой» обязанностью забитого и задавленного крестьянина, тем самым внушали веру, что «ему навеки суждена «святая обязанность» быть конягой» note_255. Он клеймил черносотенцев как «диких помещиков» и разоблачал в помещичьем либерализме 1905 г. вожделения «дикого помещика» note_256. Буржуазный либерализм кадетов охарактеризован Лениным как «софистика вяленой воблы» note_257, а меньшевики, тяготевшие к союзу с либералами,– как «премудрые пескари пресловутой прогрессивной «интеллигенции note_258. Припоминая салтыковского карася-идеалиста, Ленин разъяснял: «…пока есть у демократии политические караси, будет чем жить и щукам либерализма» note_259.
Оказали свое воздействие сказки Салтыкова и на дальнейшее развитие русской литературы. Не без их влияния создавались, в частности, «Русские сказки» М. Горького note_260, сатирические стихи В. Маяковского и Демьяна Бедного.
«Сказки» Салтыкова – это и великолепный художественный памятник минувшей эпохи, и действенное средство нашей сегодняшней борьбы с пережитками прошлого и с современной буржуазной идеологией. Вот почему они и в наше время не утратили своей яркой жизненности, по-прежнему оставаясь в высшей степени полезной и увлекательной книгой для миллионов читателей.
"СКАЗКИ" М. Е. САЛТЫКОВА-ЩЕДРИНА
Становление жанра. Творческая история. Восприятие
А. С. Бушмин, В. Н. Баскаков
1
«Сказки» – одно из самых ярких творений и наиболее читаемая из книг Салтыкова. О мотивах, побудивших Салтыкова к написанию сказок, высказывались разные предположения. Наиболее ранними по времени и совершенно наивными являются попытки объяснить появление сказок частными факторами личной биографии писателя: или приступами мучительной болезни, мешавшими ему сосредоточить мысль на более сложной творческой работе note_261; или тем, что, скучая по детям во время заграничных поездок, Салтыков писал им письма забавного, сказочного содержания и под влиянием этих обстоятельств набрел на сказочную литературную форму note_262. Другие усматривали «нечто неожиданное в том, что суровый сатирик русского общества Салтыков обратился на склоне своих лет к волшебной сказке» note_263.
Исходя из таких представлений о «неорганичности», «неожиданности» сказочной формы в творчестве Салтыкова предпринимались попытки объяснить ее то как средство борьбы с цензурой, то как результат воздействия на писателя литературно-сказочной – зарубежной и отечественной – традиции, или, наконец, традиции фольклорной сказки. Все это, конечно, могло играть какую-то роль. В частности и в особенности – народнопоэтическая традиция.
Интерес к фольклору проявился у Салтыкова, как только писатель возобновил свою литературную деятельность после возвращения из ссылки в 1856 г. Правда,в «Губернских очерках» это выразилось преимущественно в использовании духовных стихов для характеристики быта и настроений простонародья. В то же время писатель касался вопросов народной поэзии в статьях о Кольцове и о книге инока Парфения. К этому периоду относится и прямое признание Салтыкова о влечении к стилю народной сказки и его первый опыт в этом роде. В письме к И. С. Аксакову от 17 декабря 1857 г. писатель сообщал, что в задуманной книге рассказов «Умирающие» он решил «употребить в дело сказочный тон» (XVIII, кн. 1, с. 191) note_264. Книга не была осуществлена, но предназначавшаяся для нее сказка об Иванушке-дурачке была написана и позднее включена под заглавием «Сон» в очерк «Скрежет зубовный» (1860).
Однако, как справедливо заметил Н. К. Пиксанов, салтыковская сказка «так оригинальна, так не похожа на сказки литературные и народные в своем существе, элементы традиции так в ней переработаны, что теряет остроту вопрос, откуда именно позаимствовал Салтыков те или иные элементы художественной формы для своих сказок» note_265.
Сказочная форма в сатире Салтыкова не подсказана какими-либо частными фактами биографии писателя или только цензурными условиями его деятельности, она не является неожиданной творческой находкой или просто следствием увлечения фольклорной и литературной традициями в области этого жанра. Некоторые из этих фактов оказывали свое дополнительное, стимулирующее действие, но ни один из них в отдельности, ни все они взятые вместе не раскрывают происхождения салтыковской сказки.
Сказка, хотя она и представляет собою лишь один из жанров в творчестве Салтыкова, органически близка его художественному методу, она тесно взаимодействует с другими его произведениями. Отдельные указания на это были сделаны еще современниками писателя (Н. К. Михайловским, К. К. Арсеньевым, А. М. Скабичевским и Е. М. Гаршиным), а затем дополнены Р. В. Ивановым-Разумником note_266. Справедливо суждение В. Я. Кирпотина, выраженное в форме общего тезиса: «В фантазии народных сказок Щедрин чувствовал нечто родственное с собственными художественными приемами» note_267.
Изучение творческой истории «Сказок» Салтыкова убеждает, что они подготовлялись исподволь, как бы стихийно вызревали в недрах его сатиры в силу таких присущих его творческому методу приемов, как художественное преувеличение, фантастика, иносказание, сближение обличаемых социальных явлений действительности с явлениями из жизни животного мира. Писатель не столько заставлял служить своим целям уже выработанные фольклором образцы, сколько шел навстречу им. Эта особенность творческого метода сатирика в свою очередь обусловила свободное вхождение в его художественную систему традиционных фольклорных элементов, которые впадали в мощный поток собственной творческой фантазии писателя и видоизменялись в нем до утраты всяких следов стороннего источника. Можно сказать, что салтыковская сказка самостоятельно возникала по типу фольклорных сказок, а последние лишь способствовали ее формированию. «Сказки» Салтыкова, появившиеся на завершающем этапе его творчества, – это зрелые плоды, завязи которых обнаруживаются уже в самых ранних произведениях писателя. В этом смысле особенно примечательны его сказки, написанные в форме животного эпоса.
К зоологизмам Салтыков прибегал начиная с повести «Запутанное дело» (1848), представив здесь класс эксплуататоров в образе «голодных волков». В «Губернских очерках» (1856-1857), где впервые определилось сатирическое дарование Салтыкова, зоологические уподобления попадаются довольно часто. Писатель отмечает в портретах персонажей «телячье выражение»; в характеристику нравственного облика чиновников он включает сравнения с голодным псом, лесным зверем, шакалом, плотоядным животным; в губернских аристократах он обнаруживает свойства коршуна, зубастой щуки, присущее индейскому петуху величие. Подобных примеров можно было бы выписать из «Губернских очерков» несколько десятков. Как особо любопытные случаи отметим упоминания о Трезоре и чиновнике-пискаре, которые спустя почти тридцать лет станут героями сказок «Верный Трезор» и «Премудрый пискарь».
Еще более частое применение зооэпитетов к человеку наблюдается в цикле «Сатиры в прозе». Например, образ каплуна, использованный для эпизодического сравнения в очерке «Клевета» (1861), годом позже стал названием особого очерка, весь сюжет которого построен на сравнении интеллигента, равнодушного к практическим задачам общественной борьбы, с кастрированным петухом. Полемизируя с сотрудниками журнала «Эпоха», издававшегося братьями Достоевскими, Салтыков заключил свою статью «Литературные мелочи» (1864) памфлетом «Стрижи», который явился первым по времени опытом сатирика, последовательно выполненным в «орнитологической» форме.
Использование образов животного мира становится в сатире Салтыкова особенно широким начиная с «Признаков времени». В очерке этого цикла «Литературное положение» (1868), где публицисты-обыватели уподоблены зайцам, а поэты – соловьям в клетках, намечаются некоторые мотивы таких будущих сказок, как «Орел-меценат» и «Здравомысленный заяц».
Частота применения зоологических сравнений, их разнообразие и та свобода, с какой они включаются в характеристику социальных типов, свидетельствуют о том, что здесь мы имеем дело с одним из наиболее излюбленных и привычных ходов поэтической мысли сатирика.
