Они плакали, вздрагивая и прижимаясь друг к другу.
- Значит, и ты... значит, и ты знаешь это... - всхлипывала Татьяна, - Она умерла.. и ты тоже сирота, как и я...
- Да, милая, да, любовь моя...- плакал Роман, - Я тоже сирота, я тоже знаю это... но я думал... я думал о тебе, все время, я хотел быть там... с тобой, в горящем доме и умирать с тобой...
- Милый мой... счастье мое... - рыдала Татьяна.
Он опустился на колени и припал мокрыми от слез губами к ее рукам. Но она тоже опустилась на колени и плакала, обняв его.
- Они не дожили... они так хотели увидеть, - повторяла сквозь слезы Татьяна, - Они хотели... хотели нашего счастья, мечтали о нем... и не дожили...
- Они с нами, радость моя, они навсегда с нами, - плакал Роман.
Обнявшись, они стояли на коленях, и слезы текли по их лицам. А из открытого окна уже слышался говор людской толпы, подошедшей за это время к дому.
Успокоившись, Роман провел ладонями по милым щекам любимой, отирая слезы. Она смотрела, словно не видя его, но в то же время отдаваясь ему вся, без остатка.
- Я нашел тебя,- прошептал Роман, - Я нашел тебя.
- Я жива тобой, - прошептала она.
- С тобой я могу все. Я умру и воскресну с тобой.
- Я жива тобой...
- Ничто, ничто не разлучит нас, ничто и никто не помешает нашей любви. Ни смерть, ни Бог...
- Я жива тобой, милый мой...
- И я, я жив тобой, родная, я спал, и вот я ожил, ожил с тобой и я... я люблю тебя так, как не любил никого. Даже Бога.
- Я жива тобой, я жива тобой...
Он взял ее раскрасневшееся лицо в ладони и стал покрывать поцелуями. В дверь осторожно постучали.
- Татьяна Александровна, Роман Алексеевич! - раздался голос Красновского, - Русский народ вас требует! Без вас начать не можем!
Но Роман продолжал целовать жену, не обращая внимания. Красновский пробормотал что-то у двери и заскрипел половицами, удаляясь.
- Нас ждут, - прошептала Татьяна, силясь улыбнуться под его поцелуями.
Он перестал ее целовать и радостно улыбнувшись, произнес:
- Господи... а я только сейчас вспомнил, что внизу свадьба!
- Наша свадьба! - выдохнула Татьяна и рассмеялась облегченно и радостно.
Роман поднял ее с колен.
- Пойдем. Они ждут нас.
- Пойдем! - ответила она, волнуясь и давая ему руку.
Выйдя из комнаты, они спустились по лестнице и вошли на террасу. Едва сидящие за столом увидели новобрачных, как стали вставать со своих мест.
- Ура молодым! - крикнул Антон Петрович, и после разноголосья разместившихся на террасе друзей и родственников через несколько секунд вдруг ожило, накатило извне, подобно морскому прибою, густое народное "ура-а-аааа!" Новобрачные повернулись к этому звуку и увидели на лугу перед террасой все население Крутого Яра.
Подобно разноцветному морю, разлилось оно от кустов сирени, растущих возле террасы, до вековых лип аллеи, потопив те два десятка столов со снедью.
Роман смотрел, не веря своим глазам. Никогда еще эти простые люди, жившие с ним по соседству, не являлись ему все сразу и, главное, - здесь, у родного дома, под родными окнами!
С шумным оживлением они смотрели на новобрачных, все лица их были знакомы Роману, и каждый из них знал Романа и Татьяну.
И от понимания того, что все это людское море собралось здесь только из-за свадьбы, из-за Татьяны, из-за только что начавшейся новой жизни, из-за двух молодых, неистово бьющихся и замирающих сердец, из-за восторга поминутно встречающихся глаз и из-за их с Татьяной счастья, в душе Романа ожило, поднялось и нахлынуло, подобно только что нахлынувшей волне крестьянского "ура", чувство братской любви к чтим людям.
И это чувство оказалось настолько полным, праведным и глубоким, что вызвало у Романа не восторженные слезы, как случалось прежде, а то новое понимание правды, ради которого он приехал в Крутой Яр.
И новое это понимание правды светилось в его глазах, встретившихся с сотнями крестьянских глаз.
- Неужели здесь все? - осторожно спросила Татьяна.
- Все! Все! - громогласно ответил Антон Петрович, обходя стол, - Все сорок два семейства нашего славного селения приветствуют вас!
Крестьяне одобрительно зашумели.
Антон Петрович шагнул с террасы на траву и подмигнул тетушке. Она последовала за ним.
Только теперь Роман заметил, что за кустами сирени стоит их старый рояль. Тетушка подошла к нему, приподняла крышку и села. Антон Петрович встал на траве между террасой и толпой крестьян.
Все притихли.
Тонкие пальцы Лидии Константиновны коснулись пожелтевших клавиш, прозвучало вступление эпиталамы, и над лугом раздался бас Антона Петровича: Пою тебе, бог Гименей,
Ты соединяешь невесту с женихом!
Ты любовь благословляешь!
Ты любовь благословляешь!
Пою тебе, бог новобрачных!
Бог Гименей! Бог Гименей! Он пел с такой силой и вдохновением, что все замерло вокруг, и только его густой сильный голос парил над лугом, толпой, липами и простершимся внизу Крутым Яром, парил свободно и широко в голубом просторе июльского неба. Счастье, счастье - блаженство новобрачных!
Пою тебе и призываю,
Бог Гименей! Бог Гименей!
Эрот, бог Любви, путь их освящает,
Венера предлагает чертоги им свои!
Слава и хвала Татьяне и Роману!
Слава и хвала Татьяне и Роману!
Пою тебе, бог Гименей!
Бог Гименей! Бог Гименей! Он кончил так же широко, сильно и неожиданно, как и начал, и гул крестьянского одобрения смешался с аплодисментами на террасе.
Поклонившись толпе и террасе и переведя дух, Антон Петрович встал в профиль к тем и к другим и заговорил:
- Друзья мои! Я рад приветствовать всех вас, оказавших своим присутствием честь нашему дому! Сегодня праздник всех праздников - день соединения двух любящих сердец! Только что обручены и обвенчаны на наших глазах две чудесные молодые души, достойные вечного счастья! Они прекрасны в своем неземном чувстве и, я бы сказал даже, что они божественны...
Он посмотрел на новобрачных и продолжил:
- Да! Они божественны, ибо их божественная любовь сделала их таковыми! Взгляните на них! Давно ли вы видели подобную чистоту и искренность? Радость и простоту? Сердечную воспламененность и духовное величие? Признаюсь вам откровенно, за свою долгую бурную жизнь я не встречал пары более достойной титула божественной! Они божественны в своей любви! Так воздадим же нашу радость этим юным божествам, люди русские, воздадим по обычаю наших предков! Ура!
И снова прибой многоголосья накатил с луга и утопил террасу с гостями, закричавшими свое "ура"!
- Ура! Ура! Ура! - кричал Антон Петрович, подняв кверху руки, Праздновать всем миром! Всем миром. К столам! К бокалам, друзья!
С шумом все стали садиться, пропустив в центр стола новобрачных. Крестьяне оживленно рассаживались по лавкам за своими столами, некоторые садились прямо на траву или на деревянные комелья.
Но не успели наполниться бокалы и стаканы, как послышался шум коляски и подъехали Федор Христофорович с дьяконом и звонарем Вавилой.
- Ура священнослужителям! - закричал Антон Петрович! - Ура честным пастырям!
- Ура! - закричали все.
Среди всеобщего шума и оживления Роман посмотрел на сидящую рядом жену. Лицо ее светилось радостью и любовью ко всем.
- Тебе хорошо? - спросил он, сжав ее руку.
- Очень, очень! - произнесла она, - Какие они все чудесные, родные! Я всех их люблю!
Роман смотрел на нее, поражаясь и радуясь совпадению их чувств. А батюшку и дьякона уже вели под руки к столу, мужики расступались перед ними, кланяясь, некоторые бабы успевали приложиться губами к белой пухлой руке. Батюшка шел сквозь них в новой фиолетовой рясе с серебряным крестом на груди, белые волосы его и борода были тщательно расчесаны.
Смуглолицый дьякон, успевший переодеться в светское, следовал за ним, неся в руках огромный букет роз. А возле просторной коляски отца Агафона суетились Прошка, Филька и Вавила, вынимая из нее бочонки с водкой и корзинки со снедью.
- Спаси Христос! Спаси Христос! - повторял батюшка, добираясь, наконец, до террасы.
- Федор Христофорович! Сюда! Сюда, скорее! - басил Антон Петрович.
- Феденька, а я уже волноваться начала! - громко говорила попадья, поднявшись со своего места и вся сияя от возбуждения и радости.
- Федор Христофорович, как вы служили, как чудно было в церкви! Я плакала, как девочка! - говорила тетушка.
- Чудно, прелестно!
- Федор Христофорович, сюда пожалуйте!
- Ко мне, сюда, прошу!
Десятки рук поддерживали и направляли батюшку.
Но батюшка двигался к молодым.
- Танюша, голубушка, - он поцеловал Татьяну, - Счастия, счастия тебе и детушек малых Богу на радость, нам на умиление. Спаси Христос вас... Ромушка!
Он стал целовать Романа:
- Счастия, счастия тебе, сокол ты наш ясный! Высмотрел ты голубицу себе пригожую, так теперь лелей-береги ее, пуще ока, молись за ее здоровье, а мы, старики, за вас помолимся! Кузьма Егорыч! - повернулся он к дьякону, - Что ж ты не поздравляешь голубков наших?!
