этот чертов дедушка Кир, поселившийся тогда в моем доме, просто так от нас не отстанет. Ты когда-нибудь видел, как в кукольном театре, дергая за нитки, управляют марионетками? Так вот, я думаю, мы для него и есть куклы, а он кукловод. Знаешь почему? Я не должен был приезжать в этот город. Я никогда сюда не приезжал, потому сын директора вашего городского цирка сам выступает в таком же жанре, как и я. Его папаша никак не мог допустить, чтобы кто-то составил конкуренцию своему отпрыску, да только вот сынок его, поговаривают, за пару месяцев до этого заболел странной болезнью и исчез из дома. Пропал. А мне потом позвонили и за двойной гонорар попросили приехать на замену, чтобы кассовые сборы не провалились. Так что вероятность нашей встречи была близка к нулю. Понимаешь, о чем я?
Он затушил сигарету и собрался уходить.
– Герман, не делай этого, – повторил я.
– Не буду, – он криво улыбнулся. – Я слишком слаб духом, чтобы убить себя.
Из гостиной мы выходили в подавленном настроении: званый дружеский обед оказался совсем не таким, как мы представляли, слишком многое он всколыхнул в душе.
– Я хочу задать тебе один вопрос, прошу, только ответь мне честно, – попросил я Марию, когда мы медленно брели вдоль набережной.
Она переменилась в лице и осторожно сказала, что ответит честно на любой вопрос.
– Скажи, у тебя есть какие-нибудь странные, нехорошие мысли? Например, что ты желаешь кому-то зла или думаешь о чем-то плохом, ужасном?
– Нет, у меня нет таких мыслей, – покачала она головой и нахмурилась. – Почему ты об этом спрашиваешь?
– Да так, просто Герман думает, что старик виноват в том, что с ним происходит, будто его дар внушает ему плохие мысли. А как ты думаешь, наша встреча – это случайность, счастливое совпадение? Ведь все так странно произошло: ты написала стихотворение, принесла его именно в мою редакцию, меня обокрал мальчишка из твоего интерната, и ты была как раз в тот момент рядом.
– Я не знаю. Мне кажется, это просто счастливое совпадение. Даже, если в этом кто-то и замешан, кто-то нами управляет, то разве мы не стали счастливы из-за этого? – она улыбнулась, прижалась ко мне и прошептала: – Я не хотела бы жизни без тебя.
– И я тоже. Ты права, все это не имеет значения, главное, что мы вместе, мы рядом.
На улице царила предпраздничная веселая суматоха и я, поддавшись ей, схватил Марию за руку и, сказав, что хочу устроить ей сюрприз, привел на ледовый каток. Она, как и я, никогда раньше не каталась на коньках, поэтому мы оба, вцепившись друг в друга, неуклюже переставляя ноги, вышли на лед, и не прошло и пары минут, как мы упали. Потом поднялись, едва прокатились круг, хохоча до боли в животах, и снова упали. Люди смотрели на нас, как на безумных, а мы, не переставая смеяться, катились, падали и валялись на льду, словно лед был нашей постелью.
– Я хочу быть с тобой, сегодня… – прошептала она, глядя мне в глаза, – только нужно заехать домой, предупредить Алю, чтобы она не волновалась.
Мы, не сговариваясь, одновременно подскочили, добежали до остановки, запрыгнули в трамвай и поехали домой к Марии.
Походя к дому, она заволновалась.
– В окнах не горит свет, – прошептала она.
– Может, она уже спит?
– Нет, она бы не легла спать, не дождавшись меня.
В доме Али не оказалось. Мария заглянула во все комнаты и рассмотрела все места, где девочка могла бы оставить записку о том, куда она ушла, но ничего не было.
– Может она просто гуляет где-нибудь? – попытался я предположить, но Мария категорически возразила:
– Гуляет? Сейчас уже десятый час! Где может гулять пятнадцатилетняя девочка одна ночью? На улице сейчас ходит столько пьяниц, столько опасных людей, что если с ней что-то случилось? О, боже, она ушла, потому что я с ней не помирилась. Мы же никогда раньше не ссорились.
– Подожди, рано думать о чем-то плохом. Может, она у кого-то из ваших соседей сейчас?
Мария сорвалась и побежала к соседке, но та сказала, что Али у нее нет и к ней она сегодня не приходила. Мы обошли еще несколько домов, но там также не было девочки.
– У нее есть какие-нибудь родственники, подруги? – перебирал я все варианты, желая хоть немного ослабить беспокойство все сильнее овладевавшее Марией.
– У нее нет никого кроме меня. Я единственный ее близкий человек. Аля дружит только с одной девочкой, с Лизой, но она живет далеко отсюда, вряд ли она пошла бы к ней, не оставив записку.
– Нам все-таки нужно съездить к этой Лизе.
Но когда мы приехали туда, женщина в бигудях, открывшая на дверь, сказала, что ее дочь Лиза уже спит, и Аля к ней не приходила сегодня.
У нас оставалась надежда, что во время нашего отсутствия Аля вернется домой, но по приезду дом по-прежнему был пуст. Мария ходила по комнате, как загнанный зверь, поминутно бросая взгляд на настенные часы, и на каждое мое успокоительное слово, о том, что Аля могла где-то задержаться, резко отвечала: «Нет!».
– Нет, она не могла просто так куда-то уйти, не оставив записку. Она не гуляла никогда так поздно. Нет, Аля не могла так поступить со мной, и так заставить волноваться. Вдруг с ней что-то случилось? А я даже не знаю, где ее искать! Это все я виновата, я виновата, – бормотала она, чуть ли не ломая пальцы на руках, стискивая их до посинения, – я не должна была уходить, не помирившись с ней. Боже, если с ней что-то случится, я умру! Моя девочка, вернись, пожалуйста…
Когда стрелки часов показали полдвенадцатого, Мария не выдержала: она бросилась ко мне в объятия и зарыдала. Я сам уже не знал, чем ее утешить, так как понимал, действительно могло что-то случиться плохое. Нам оставалось только дождаться утра, чтобы идти в полицию. Мои размышления, в которых невольно всплывали жуткие картины о том, что может произойти с юной девочкой ночью в городе, и всхлипы Марии, прервал тихий, но настойчивый стук в дверь.
Мария встрепенулась, подскочила и бросилась к двери.
– Аля! – вскрикнула она, распахивая дверь. – Я так переживала, где …
Ее голос оборвался: за дверью стояла совсем не Аля, а молодой парень, лет девятнадцати, одетый в потрепанное пальто и фуражку на меху. Его лицо было с заострившимися чертами и с такими выпирающими скулами, словно их вылепил неумелый скульптор,
