реки, изгибаясь, исчезала за горизонтом. Чёрная нитка леса вдали.
Где-то здесь мы сидели на траве и ели компот из персиков.
День был морозным, ярким, солнечным. Красивый был день. И сам он себе нравился – моложавый мужик в охотничьем зимнем камуфляже, в чёрной шапочке, как у спецназа, с рюкзаком, небрежно переброшенным через плечо. Солнце над головой, снег под ногами – хрусткий, искрящийся.
А всё потому, что сдвинулось с мёртвой точки. Поездка перестала быть тоскливо-бессмысленной. Азарт появился, настроение.
Оказалось, что Иван так и работает в аэропорту. Сутки через трое. Вчера была его смена. Адрес дали. Сказали: «Поторопись, а то он отоспится, на охоту умотает». И про Будулая рассказали. Погорел Будулай лет пять назад. Кто-то из детей приехал, к себе забрал. А вот куда?
Удивляло, что все про всех знают. Двадцать лет прошло, а люди продолжают жить всё в том же замкнутом мире, общаются, помогают, остаются на виду друг у друга.
В Москве двадцать лет – огромный срок. И словно время просеивает тебя сквозь сито. Разлетаются песчинки, перемешиваются – раз за разом, год за годом. Сохранил семью да пару друзей – уже победа. Остальные друзья-знакомые пропали, словно их и не было.
Шёл по улице, высматривая номера домов.
Крыши заметены снегом. Топят – из труб валит дым. Чистое, белое вокруг, не то что в Москве. И дышится по-другому.
Улыбался. Прикидывал, как сейчас поговорит с Иваном, может, бутылку раздавят под разговор – была у него в рюкзаке, дорогая, московская – узнает что-нибудь про Веру. Куда её занесло? Кочует со своими или осела в каком-нибудь посёлке? А может, и не знает Иван про неё ничего. Не важно. Это – следующий шаг. Не сейчас. Об этом подумать после. Может, ещё и на вечерний рейс успею…
Дощатый забор – сплошняком. Ворота. Калитка рядом – номер дома синей краской выведен. Дом в глубине большой, добротный – хозяин чувствуется. Потряс калитку – заперто.
– Хозяин! Эй! Хозяин! Есть кто живой?
Загрохотала за забором цепь, залилась басовитым лаем собака. Смолкла.
Подождал. Тишина.
Щель между калиткой и забором. Просунул руку, отбросил крючок. Приоткрыл.
Здоровая лохматая псина с лаем ринулась навстречу – удерживает цепь, не пускает. Тропинка от калитки к крыльцу свободна – не достанет.
Вошёл с опаской.
Лает не переставая.
Не успел двор пересечь, открылась дверь – на пороге коренастый мужичок в меховой безрукавке, штанах потёртых, в обрезанных валенках. И залысины со лба, и животик наметившийся в распахе душегрейки. Не признал бы никогда, если бы не оттопыренное ухо.
– Тихо, Агат! Замолкни! Свои!
Заворчал утробно, нехотя поплёлся к будке.
– Гляди-ка, хахалёк московский объявился! – произнёс весело. – Ну заходи. – Распахнул дверь и посторонился.
– Здравствуйте! – растерянно произнёс Вадим.
Большая холодная прихожая вроде летней террасы, только окна небольшие. Дрова аккуратно поленницей сложены. Вёдра с водой на лавке. Бидон сорокалитровый. Мешки чем-то набиты. Баллон газовый. Лопаты в углу.
– У тебя со здоровьем-то как? – неожиданно спросил Иван.
– Да вроде нормально…
– Это хорошо! – И, разворачиваясь всем телом, ударил под солнечное сплетение.
Вадима согнуло. Пытался вдохнуть, не получалось.
Следующий удар, коленом по лицу, заставил распрямиться, интуитивно попятиться к двери. Потянул ладони к лицу, закрывая. Не успел.
Ванька ударил кулаком напрямую, впечатал в лицо.
Боль иглой вонзилась в мозг. Инстинкт самосохранения заставил опять согнуться, закрыть лицо руками, выставляя вперёд локти.
Ванька бил и бил.
И уже ничего не соображая под градом ударов, рухнул на колени и завалился набок. Пытался прикрыть голову руками, подтянул колени к подбородку. Падая, зацепил поленницу, посыпались дрова.
Отступил Ванька. Выдохнул хрипло. Хлопнула дверь. Ушёл.
Вадим попытался сесть. Получилось. Болело лицо, особенно нос. И не хотелось ни о чём думать, словно во сне – надо проснуться. Почувствовал, потекло по подбородку. Рукой. Мокрая. Кровь течёт. Из носа. Голову запрокинул – болью отдалось в затылке. Надо встать и уходить отсюда. Скорее! Где рюкзак? Там деньги, документы.
Открылась дверь за спиной.
Втянул голову в плечи. Не успел встать.
Ванька подошёл, бросил на пол мокрое вафельное полотенце.
– На, утрись. Эк ты камуфляж-то кровью уделал. Замывать придётся.
Присел на корточки, привалившись к дверному косяку.
– Ну что? Сразу сбежишь или разговаривать будем?
– Разговаривать.
– Тогда проходи в дом, умойся. Да не трогай ты нос! Не сломал. Я аккуратно.
Комната большая, протопленная. Печка в углу – гудит, потрескивает дровами. Окна снаружи инеем затянуло, словно занавеской тюлевой. Мебель добротная, современная – стол обеденный, стулья, диван у стены, сервант с книгами и посудой. Но чего-то не хватает. То ли слишком уж чисто, то ли безделушек не видно. Половички цветные у двери и возле печи постелены, а уюта нет.
Иван бухнул на стол блюдо с пельменями. Повалил пар. Поставил тарелки, сметану. В миске – мочёная брусника.
– Пельмени с сохатиной, – пояснил. – Мы с друганом в прошлом месяце завалили. Поди, не доводилось попробовать?
Говорит просто – видно, что не хвастается, а гордится.
– Нет. Откуда?
– Эх! Жалко, печень заморожена. Её полдня оттаивать. Я бы тебя лосиной печенью угостил. Вот это действительно вкусно! А если свежая, только с убитого лося, то вообще…
– Один живёшь? – спросил Вадим.
– С дочкой. Она на каникулах сейчас, у матери.
А давай-ка мы с тобой, москвич, хищёнки хватанём?
– Хищёнка – это что?
– Ничего-то ты не знаешь. Я же в порту работаю. Там спирта – залейся. – И, видя, как Вадим непроизвольно скривился: – Разбавленный, конечно, на кедровых орешках настоян.
– Нет. Давай лучше моей, московской? Зря, что ли, я вёз?
– Давай твоей, – сразу согласился Иван, – а спирт с собой возьмём. На холоде он хорошо идёт.
– Мы куда-то собрались? – удивлённо спросил Вадим, доставая из рюкзака бутылку.
– Ну не ко мне же ты в гости приехал? – вопросом на вопрос ответил Иван. – Отвезу тебя к ней, так и быть. Становище за Кулоем. Завтра с утра пораньше тронемся; глядишь, послезавтра на месте будем. – Поднял край клеёнки, что покрывала стол, постучал по дереву.
Вадим замер. Было такое ощущение, что его с ошеломительной скоростью подхватило и понесло помимо его воли. Ещё час назад жизнь была понятна и предсказуема. Он шёл по улице, вдыхал морозный воздух и представлял, что произойдёт дальше, верил, что всё будет так, а не иначе.
Вместо этого… Его сначала избили, потом посадили за стол, и вот он уже пьёт водку с тем, кто его бил. И это ещё не всё! Оказывается, что он едет куда-то завтра, в какой-то Кулой, в ненецкое становище, там встретится с
