Б. Да кто же эти французские писатели, о коих упомянуто в "Литературной газете"?
А. А я почему знаю.
Б. Так я же тебе их назову: добродетельный Томас, прямодушный Дюкло, твердый Шамфор и другие столь же умные, как честные люди, не бессмертные гении, но литераторы с отличным талантом.
А. Зачем же обруганы они в "Литературной газете"?
Б. То-то я и говорю.
А. Как можно печатать такую клевету? Умные и честные литераторы станут ли кричать: повесим их, повесим! и аристократов к фонарю.
Б. Извини, брат. Опять было тебя не понял. Этого в Газете не сказано...
А. Как не сказано? постой, она на мне... (вынимает из кармана Газету). А ты прав, ты прав. Сказано только, что эпиграммы их приуготовили крики etc. - Так неужто в самом деле эпиграммы приуготовили французскую революцию?
Б. О французской революции "Литературная газета" молчит, и хорошо делает.
А. Помилуй, да посмотри же, читай: les aristocrates a la lanterne {6} и повесим их, повесим. - Ca ira {7}.
Б. И ты видишь тут французскую революцию?
А. А ты что тут видишь, если смею спросить?
Б. Крики бешеной черни.
А. А что же значили эти крики?
Б. Что тогдашняя чернь остервенилась противу дворянства и вообще противу всего, что не было чернь.
А. Вот я тебя и поймал: а отчего чернь остервенилась именно на дворянство?
Б. Потому что с некоторых пор дворянство было ей представлено сословием презренным и ненавистным.
А. Следственно, я и прав. В крике les aristocrates а la lanterne вся революция.
Б. Ты не прав. В крике les aristocrates а la lanterne один жалкий эпизод французской революции - гадкая фарса в огромной драме.
А. И честные и добрые писатели были тому причиною! Если и в самом деле, то уж конечно неумышленно!
Б. Вероятно.
А. А propos {8}, какого ты мнения о Полиньяке?
Б. Милый мой, ты знаешь, что о политике я с тобою никогда не говорю.
А. Ну так обратимся к нашим литераторам. Читал ли ты, как отделала "Пчела" всю "Литературную газету", издателя и сотрудников за это замечание?
Б. Нет еще.
А. Так прочти же (дает ему журналы).
Б. Что значат эти точки?
А. Ах! я спрашивал - тут были ругательства ужасные, да цензор не пропустил.
Б. (отдавая журнал). Жаль, в этих ругательствах, может быть, был смысл, а в строках печатных его нет.
А. Вот тебе еще что-то (дает другой журнал).
Б. (прочитав). Тут и ругательства есть, а смысла все-таки не более.
А. Так ты, видно, стоишь за "Литературную газету".Давно ль ты сделался аристократом?
Б. Как аристократом? что такое аристократ?
А. Что такое аристократ? о, да ты журналов не читаешь! Вот видишь ли: издатель "Литературной газеты" и сотрудники его, и читатели его - все аристократы (разумеется, в ироническом смысле).
Б. Воля твоя, я смысла тут никакого не вижу. Будучи сам литератором, я читаю "Литературную газету": ибо мне любопытно знать ее мнения; мне досадно видеть в ней иногда личности и колкости, ответы, возражения, мелочную войну, которую не худо предоставить литературным башкирцам; но никогда я не видал в "Литературной газете" ни дворянской спеси, ни гонения на прочие сословия. Дворяне ли барон Дельвиг, кн. Вяземский, Пушкин, Баратынский и пр., мне до того и дела нет. Они об этом не толкуют. Заступясь за грамотное купечество в лице г-на Полевого, они сделали хорошо, заступясь ныне за просвещенное дворянство, они сделали еще лучше.
А. Воля твоя, замечание "Литературной газеты"могло повредить невинным.
Б. Что ты, шутишь, или сам ты невинный - кто же сии невинные?
А. Как кто? Издатели "Северной пчелы".
Б. Так успокойся ж. Образ мнения почтенных издателей "Северной пчелы" слишком хорошо известен, и "Литературная газета" повредить им не может, а г. Полевой в их компании под их покровительством может быть безопасен.
А. Что значит avis au lecteur?9) к кому это относится? ты скажешь к журналистам, а я так думаю, не к цензуре ли?
Б. Да хоть бы и к цензуре, что за беда. Уж если существует у нас цензура, то не худо оградить и сословия, как ограждены частные лица от явных нападений злонамеренности. Позволяется и нужно нападать на пороки и слабости каждого сословия. Но смеяться над сословием потому только, что оно такое-то сословие, а не другое, нехорошо и непозволительно. И на кого журналисты наши нападают? Ведь не на новое дворянство, получившее свое начало при Петре I и императорах и по большей части составляющее нашу знать, истинную, богатую и могущественную аристократию - pas si b кte10). Наши журналисты перед этим дворянством вежливы до крайности. Они нападают именно на старинное дворянство, кое ныне, по причине раздробленных имений, составляет у нас род среднего состояния, состояния почтенного, трудолюбивого и просвещенного, состояния, коему принадлежит и большая часть наших литераторов. Издеваться над ним (и еще в официальной газете) нехорошо - и даже неблагоразумно. Подумай о том, что значит у нас сие дворянство вообще и в каком отношении находится оно к народу... Нужно ли тебе еще объяснений?
А. Нет, понимаю, очень хорошо понимаю. Кажется, ты прав. Но почему же некоторые журналы вступились с такою братскою горячностию за "Северную пчелу"?
Б. Потому что свой своему поневоле брат.
А. Отчего же замечание Газеты показалось сначала столь предосудительным даже людям самым благомыслящим и благородным?
Б. Потому что политические вопросы никогда не бывали у нас разбираемы. Журналы наши, ненарочно наступив на один из таковых вопросов, сами испугались движения, ими произведенного. Нет прения без двух противных сторон; ты политикой занимаешься, и это тебе понятно, не правда ли? Демократические наши журналы, напав на дворянство...
А. Опять демократические журналы! Какой ты неблагонамеренный.
Б. Как же ты прикажешь назвать журналы, объявившие себя противу аристократии? В прямом или переносном смысле, все таки они демократические журналы. Итак, эти журналы, нападая на дворянство, должны были найти отпор, и нашли его в Газете Литературной. Все это естественно и даже утешительно. Но повторяю, вопросы политические еще для нас новость...
А. Знаешь ли ты что? Мне хочется разговор наш передать издателю "Литературной газеты", чтоб он напечатал его себе в оправдание.
Б. И хорошо сделает. Есть обвинения, которые не должны быть оставлены без возражений, от кого б они, впрочем, ни происходили.
1 Происхождение сего слова: остроумный человек показывает шиш и говорит язвительно: съешь, а догадливый противник отвечает: сам съешь. (Замечание для будуарных или даже для паркетных дам, как журналисты называют дам, им незнакомых.) (Прим. Пушкина.)
2 Голиков говорит, что он был прежде камердинером у государя, но что Петр, заметя в нем дарования и проч. Голиков ошибся. У Петра I не было камердинеров, прислуживали ему денщики, между прочими Орлов и Румянцев родоначальники исторических фамилии. (Прим. Пушкина.)
3 Примечание. Будем справедливы: г-на Полевого нельзя упрекнуть в низком подобострастии пред знатными, напротив: мы готовы обвинить его в юношеской заносчивости, не уважающей ни лет, ни звания, ни славы и оскорбляющей равно память мертвых и отношения к живым. (Прим. Пушкина.)
ОПРОВЕРЖЕНИЕ НА КРИТИКИ И ЗАМЕЧАНИЯ НА СОБСТВЕННЫЕ СОЧИНЕНИЯ
Будучи русским писателем, я всегда почитал долгом следовать за текущей литературою и всегда читал с особенным вниманием критики, коим подавал я повод. Чистосердечно признаюсь, что похвалы трогали меня как явные и, вероятно, искренние знаки благосклонности и дружелюбия. Читая разборы самые неприязненные, смею сказать, что всегда старался войти в образ мыслей моего критика и следовать за его суждениями, не опровергая оных с самолюбивым нетерпением, но желая с ними согласиться со всевозможным авторским себяотвержением. К несчастию замечал я, что по большей части мы друг друга не понимали. Что касается до критических статей, написанных с одною целью оскорбить меня каким бы то ни было образом, скажу только, что они очень сердили меня, по крайней мере в первые минуты, и что следственно сочинители оных могут быть довольны.
1
"Руслана и Людмилу" вообще приняли благосклонно. Кроме одной статьи в "Вестнике Европы", в которой ее побранили весьма неосновательно, и весьма дельных "вопросов", изобличающих слабость создания поэмы, кажется, не было об ней сказано худого слова. Никто не заметил даже, что она холодна. Обвиняли ее в безнравственности за некоторые слегка сладострастные описания, за стихи, мною выпущенные во втором издании:
О страшный вид! волшебник хилый
Ласкает сморщенной рукой etc.
За вступление, не помню которой песни:
Напрасно вы в тени таились etc.
и за пародию "Двенадцати спящих дев"; за последнее можно было меня пожурить порядком, как за недостаток эсфетического чувства. Непростительно было (особенно в мои лета) пародировать, в угождение черни, девственное, поэтическое создание. Прочие упреки были довольно пустые. Есть ли в "Руслане" хоть одно место, которое в вольности шуток могло быть сравнено с шалостями, хоть, например, Ариоста, о котором поминутно твердили мне? Да и выпущенное мною место было очень, очень смягченное подражание Ариосту (Orlando, canto V, o. VIII).
