-- Зачем вы меня бьете? За что?
Тот выпрямился, неловко усмехнулся-скривился, обнажая дырку во рту.
- Это не я... Простите.
Игорь удивленно посмотрел на него, охнув, сел, опустил ноги, нашарил свои мокасины, надел очки.
- Знаю, не ты. Но ты с ними. Что им от меня надо?
- Вас отпустить уж хотели, да Лора... Вас наверху ждут.
Игорь глянул на часы - десять.
- Сейчас утро или вечер?
- Вечер.
"Зоя Михайловна, поди, думает - веселюсь сейчас, пьянствую", мелькнуло в голове. Он, кривясь и морщась, встал, пригладил волосы, ощупал мимоходом лицо - вроде бы чистое, без фингалов. Стараясь не очень расплескивать боль внутри, поплелся к лесенке. Из-за открытой дверцы доносился ненавистный сиплый голос Пидора.
Тот, сразу бросалось в глаза, хорошенько поддал и продолжал распоряжаться, как собака костью, ополовиненной бутылкой коньяка, прихлебывая прямь из горлышка. Бородач же, по-прежнему весь в белом и по-прежнему за ширмою очков, строгий, трезвый и подтянутый, употреблял глоточками светлый вермут из узкого фужера, в котором звякали кубики льда. Видно, на ночь крепкое не употребляет. На столе стоял широкий термос, та же ваза с бананами, блюдце с арахисом.
- Вот он, пидор, алкаш! - сразу подал голос жирный. - Тебе, фраер, кто коньяк разрешил трогать?
Игорь, стараясь не смотреть на борова и пытаясь держать себя погрубее, понезависимее, сказал главному:
- Мне отлить надо. Уже не могу.
Горец чуть кивнул поэту. Тот молча снял со стены сумку-мешок, накинул на голову пленника, перехватил-перетянул на шее, Игорь, споткнувшись о порог, вышел вслед за ним на улицу. И чуть не захлебнулся свежим кислородом. Даже через холст мощные волны ароматов липы, каких-то цветов, трав вливались в легкие, бодрили, пьянили мягким хмелем. Игорь дышал и не мог надышаться этой благодатью. Конвоир легонько потянул его, повел, прикрикнув на подавшего голос пса:
- На место, Пират!
Под ногами пружинил ковер живой муравы.
- Мы в городе? - спросил Игорь.
-Да.
А с закрытыми глазами можно подумать - в селе. За это особенно и любил Игорь свой город - маленький, уютный, весь в садах, скверах, аллеях, огородах, с бесконечными патриархальными улочками деревянных усадебок, с живой улыбчивой речушкой, в которой еще плескается-резвится рыба. Бывало, трезвым или чуть лишь под хмельком выходя на Набережную, Игорь каждый раз как бы заново и впервые поражался: какая ж красотища этот мир! В каком же дивном благодатном месте довелось ему, Игорю, обитать! Эх, пожить бы еще да - трезвым...
Опять зарычала псина. Парень топнул ногой, успокоил. Сказал Игорю:
- Здесь.
Игорь только лишь приступил к процедуре, как вдруг словно током его продернуло. Боль столь резкая, что он в шоке присел, скрючился. Провожатый его поддержал. Игорь даже думать до конца боялся - что это, что с ним такое сотворили эти твари? Мамочка моя, чем все это кончится?..
Вернулись. Освободив голову, Игорь неуверенно взялся за спинку стула, не услышав окрика, уселся шагах в трех от стола. Ничего не хотелось. Лечь бы да полежать.
- Э, хазайничаэшь там, внизу - плоха. Нэ нада.
- Он, пидор, еще к чему прикоснется там - мозги вышибу, - протявкал жирный пес.
-- Э, я сам угащу, кагда нада. Вот, вазьми.
Чурбан чуть повернулся в сторону мордоворота. Тот скривился, поджал, уродина, губы, раздраженно плеснул коньяку в свободную рюмку, четырехпалой лапой двинул ее на край столика.
- Хлебай, фраер.
Игорь через не могу выпрямился, холодно взглянул на шестерку.
- Я перед сном, в отличие от некоторых, крепкие напитки не употребляю.
Горец усмехнулся в усы, повернулся чуть, приоткрыл шкафчик, достал фужер, наполнил вином, так же вальяжно открыл термос, опустил в вермут пару прозрачных кубиков, барственно кивнул Игорю.
-- Э, бэри. Эта - харошее, тихае вино.
Игорь хотел и здесь кочевряжнуться, но, странное дело, не вытанцовывалось. Этот черномазый явно подавлял его волю. Ну совершенно невозможно смотреть на него сверху вниз. Игорь привстал, взял фужер, сел, отхлебнул. Черт с ней, с гордостью, может, хоть легче станет - в голове побулькивала похмельная смесь.
- Э, слушай. Мы пасматрели пленку - ты сэбя любишь.
Только теперь Игорь заметил: за термосом лежит его "Зенит". Он вспомнил, что на день рождения исщелкал кадров двадцать на автопортрет.
- Э, мы навэли справки. Тэбя с тэлэвиденъя выгнали за пьянку В газете ты - мэлкая сошка, всего лишь каррэктар. Зачэм абманывал? Зачэм фатаграфиравал?
Игорь вдруг сконфузился, заоправдывался:
- Но я же все равно журналист - из союза-то меня не исключили. Я же публикуюсь и - часто. Вон во вчерашнем номере статья-рецензия... Впрочем, я уж говорил. И вообще меня не за пьянку - это только повод был... А фотографировал... Я не вас конкретно. Хотел припугнуть только... Там весь газон испортили, тротуар заляпали. Там же проезда нет, вы же знаете...
- Э, ладна. Мы паняли: ты случайна папался нам. Нэ павэзло. Хатэл тэбя атпускать, да Лора просит. Как эта? С паршивой авцы хоть шэрсти клок. Выкуп будэм за тэбя брать.
- Что? - Игорь даже усмехнулся через боль. Комедь да и только. - Я что же вам - невеста? Или - сын миллионера?
- Э, нэ нада шутить. Сколька сможэшь, столька заплатишь.
- Да вы что! - все еще не врубался Игорь. - У меня зарплата шестнадцать тысяч. На книжке - сто рублей. Вы что, шутите?
- Баба твоя заплатит, козел, - не утерпел, встрял толстый.
- Вэрна, - поддержал шакала хозяин. - Эсли любит - найдет миллион.
- Да вы что в конец концов, смеетесь надо мной? Да, во-первых, она и тыщу за меня не даст, а во-вторых, - откуда у ней деньги? Сама интеллигентка нищая.
- Э, ладна, - прихлопнул по клеенке бородач. - Нэ нада таргаваться. Нэ на рынкэ. Пиши письмо.
- А если не буду писать? - еще дернулся было Игорь.
- Бить будэм.
Мордоворот, осклабившись, начал приподымать жирный зад, опираясь на кулаки-молоты. Да черт с вами - хоть на время в покое оставите. И все же, уже склонившись с авторучкой к листку, Игорь помотал головой
- Ну бесполезно же, ну нет у нас таких денег.
-- Э, ладна. Эсли ты миллион за дэньги считаэшь - пиши палавину. Авца.
Игорь скрипнул зубами.
- А как писать-то?
-- Пиши: эсли дэнэг нэ палучим - тэбя убьем.
По спине Игоря пробежала мерзкая змейка, фраза прозвучала спокойно, убедительно, веско. Он уже заканчивал дикое свое послание, когда боров подсунулся.
- Про почки-то вставь, пидор. Зараз испугается.
- Что - про почки? - вскинулся Игорь. И вдруг с новой силой ощутил опоясывающую бритвенную боль в пояснице. Он долгим остановившимся взглядом посмотрел на сального подонка. Тот самодовольно ухмыльнулся, обнажив желтые клыки, хлебнул допинга.
-- Работа чистая. Фирма гарантирует, бля!
Игорь сглотнул ком, прикрыл повлажневшие глаза, судорожно вздохнул, выдавил:
- Сам ты пидор и... петух позорный, - убийственное словцо вспомнилось внезапно, вдруг, из какой-то киношки про зону.
Кабан хрюкнул, взвился. Игорь успел вскочить, перехватить железный стул, выставить ножки-рогатины и сделать выпад. Пластмассовый набалдашник ножки влепился борову в нижнюю челюсть. Тот охнул и отпрянул.
- Э, хватит О дэлэ гаварим. Нэ можэшь трэзвых бить, нэ вскакивай.
- Я? Я не могу? - с горестным изумлением просипел бугай, держась за челюсть. - И-и-эх! Да я ему, если бабок не будет, нос по харе размажу и яйца отшибу, пидору!
Когда закончили с письмом, горец спросил:
- Э, кушать будэшь?
- Нет, - отрезал Игорь, подавляя тошноту.
-- Канэшна. Нэ нада многа пить. Врэдна.
Игорь поймал себя на том, что смотрит неотрывно на цветастую бутылку "Чио-Чио-Сан", дернулся, отвел взгляд.
- Я спать хочу.
- Иди. Врэмя есть.
Хвостатый педик сверкнул глазками, погрозил кулачищем.
- Гляди, фраер, только тронь чё-нибудь!
Игорь вернулся в подполье уже как в родной угол. Поэт запер за ним дверь. Он присел на раскладушку Поежился. Вытащил из-под себя одеяло, присмотрелся - вроде чистое, приличное. Укутался и начал согреваться.
Спустя минут пять наверху загремели ворота, в гараж въехала машина, еще раз громыхнуло железо и все стихло. Игорь скинул одеяло, прошел, открыл верхний ящик с вермутом - там блестели головками еще пять бутылок. Он аккуратно свинтил пробку, нижнее оторвавшееся колечко сразу отодрал и спрятал. Вернулся к лежанке, укутался и начал пить-прихлебывать терпкий ароматный напиток, вливая в организм бодрость, тепло и воспоминания.
Примерно через час, когда литровая бутыль опустела, Игорю было уже хорошо и терпимо. Он отыскал среди коричневых железных банок с кофе свою, перелил из нее содержимое в винную бутылку - натуральный цвет марочного вермута. Только маловато. Ничего, сейчас свеженького добавим. Игорь начал доливать, приглушив вспыхнувшую опять боль, и вдруг, всмотревшись, чуть не выронил от ужаса бутыль - из его организма вытекала в отходы кровь.
Он трясущимися руками навинтил пробку, всунул ставший розовым белый "вермут" в коробку, прилег на раскладушку. Вспомнилось лицо одного солдата в армии, которому при Игоре отбивали почки - его потом комиссовали. Мешал свет. Игорь с трудом встал, вскарабкался на четвереньках по лестнице, вывернул лампочку - обожженные пальцы чуть отвлекли на себя боль. На ощупь вернувшись, Игорь как был, в брюках и рубашке, завернулся в одеяло с головой. Полежал, скорчившись, в темном одиночестве тихо минуту, другую, третью...
