Я сам не знаю, что хочу.
Я словно в небо уезжаю,
Хожу по острому мечу.
Судьба - как горькое печенье.
Зачем я так себя гублю?
Вся жизнь утратила значенье,
Я просто очень вас люблю.
Мать села рядом и тоже заплакала. Ей-то король отродясь стихов не писал. Сидят, плачут на весь дворец. Король прибежал: "Что такое?". Прочитал стихтворение, ну не заплакал, мужчина все-таки, но растрогался. Сел между ними, обнял и обеим слезы промокать начал платочком. Потом посидел, посидел да и признался дочке, что наврал все про принца. Та пуще прежнего и заплакала.
Ну ее успокоили малость, а потом вышли, и королева мужу говорит: "Ну, тут все понятно. Женить надо дочку. Надо принцу записку писать, только будто бы не мы ее написали, а Долля. Только обязательно в стихотворной форме, чтоб не подумал, что дочь у нас - тюха-матюха". Пошли писать. А как? Сидели, пыжились, пыжились, так ничего и не вышло: руки все в пасте, листок весь жеваный, еще и вином залили. Злые! Ну ладно, говорят, треснем, а напишем. Позвали колдуна и кузнеца. Колдуна-то ясно зачем, а вот кузнеца почему - не ясно. Он и читал по складам, заикался, и слова из него клещами не вытянешь.
Сели, по стакану для храбрости дернули и начали. Каждому дали по листочку и ручку, чтоб по куплету сочинил: ум хорошо, а четыре лучше, да и быстрее так. Закрылись, чтоб не списывали, и поехали. Вот что получилось, как все части собрали:
Глубокоуважаемый принц!
Вам пишу, чтоб узнать, как у вас там дела.
Я сижу на кровати, за окнами - мгла.
От ваших стихов в сердце радость зажглась.
Я ваша навек, перед вами готова на землю упасть.
(Последнюю строчку потом вычеркнули: больно уж королева переборщила.)
Как у вас урожай? Так и пашете вы на ежах?
Наши слоники лучше, вам надо сказать,
Потому что по небу умеют летать,
Соответственно, землю не будут топтать.
(Король там еще много накатал, только он повторялся постоянно, да еще цифири, сравнений, приход-расход, дебет-кредит, сальдо-мальдо, - нагородил, в общем, огород. Решили, что это лишнее, и оставили только лучшие строчки, с разных мест надергали. Вроде, складно получилось.)
Дуй, ветер, дуй, тучи чёрные с неба задуй,
На небо выпусти солнышко,
Посиди, пошепчи, поколдуй,
Прилечу к тебе я лебёдушкой,
Чур меня, мур меня,
Десять раз обойду вокруг пня,
Шурики, жмурики, барамбурики,
Горит свечка на маленьком стулике.
(С колдуном поругались сначала, что это он такую дрянь в конец вставил, а он говорит: любовный приворот. Ну ему, чай, виднее, так и оставили.)
А кузнец долго сидел, дольше всех. И так бошку подопрет, и этак, и винца хлебанет, и ручкой в ухе поковыряет - ничего не помогает. Начал потом ко всем подглядывать, а все закрываются, говорят: сам пиши. Что успел подсмотреть, то и написал, как запомнил:
Прилечу к тебе на маленьком стулике,
Потому что по небу умеют летать,
Уважаемый принц, что же пашете вы на ежах!
Вам пишу, чтоб узнать: что же в сердце зажглась,
На каникулы к нам приезжай.
Будем ждать.
(Хорошо, хоть конец сам написал.)
Искренне ваша, Долля.
Прочитали: "Шедевр!". Обмыть надо. Обмывали, обмывали, читали каждый по сто раз, а потом листочек и потеряли. Где ж он? Давай искать. Все обшарили, потом смотрят, а он кузнецу к пятке приклеился. Оторвали кое-как, утюгом погладили, в конвертик положили. Только прошляпили, что на обороте след ноги кузнецовой отпечатался, 47-го размера. Вылезают потом из окна, красные, распаренные, король в тельняшке, с гитарой, и орут ежу: "Эй, любезный, иди-ка сюда! На, принцу передашь, только шементом!". И опять в окно улезли, продолжать. А принцесса ежа потом догнала, тоже письмецо ему дала для Гор-дона и табачку пригорошню.
Ну, еж идет по лесу, курить - ужас как хочется. А завернуть-то некуда. Выходит, письма нужно спользовать. Принцессино, само собой, нехорошо будет испортить. А потом любопытно стало, что же принцесса написала. Взял и прочитал. И что-то внутри в нем прорастать стало. А как королевское открыл, смотрит - там рвакля какая-то. Прочитал, понял - вообще не рвакля, а фуфло тряпочное. Я, думает, и то лучше напишу. Сел на пенек, закурил и написал на конверте карандашиком.
Приносит принцу, тот начал читать. Открыл сначала королевское, смотрит, а письма-то и нет. Оказывается, на конверте написано:
Тяжела наша доля ежиная.
Нету силушки больше терпеть.
Мажут рот нам зловонною глиною,
Дайте ж, ироды, песню допеть!
Соберёмся мы позднею ноченькой
У костра и орём во всю глотку.
Кто качает сыночка и доченьку,
Кто лакает вонючую водку.
Только скоро жить будем по-братному,
Землю нами не будут пахать,
Но вернуся я с полюшка ратного,
Обниму свою старую мать.
У принца аж глаза на лоб полезли. Орать начал, ногами топотать. "Где еж!" - кричит. А ежа и след простыл. Прибегает он к своим. Те сидят у костра, картошку пекут. Кто пьяный, кто сраный, кто в карты играет на поджопники, а кто и сказать совестно. Приходит, ему сразу: "На-ка, выпей!" "Не буду пить, неохота". - "Ты что, сбрендил, что ли?" - "Просто понял я все нынче". - "Что, ..., ты понял?" - "Живем мы, как скот, душу всю пропили. Я сегодня вот что прочитал:
Под ночами далеко-тёмными
В доме плачевном, в думе ветреной
За молельными досками томными
Уснула мечта километренная.
Спала мечта безбилетная,
Лубочная и тщедушная,
Нераскрытая и заветная,
Забитая пылями душными.
Очищали метёлкою паточной,
Шпиговали цветными субтитрами,
А потом у решётки раздаточной
Целовали губами разбитыми.
Оживали тенями еловыми.
Поднимались, чтоб снова упасть.
Хоронили мечту за засовами,
Чтоб тайком поиграться ей всласть.
Тут все ежи-то рты пораззявили, а он им: "Я что-то расстроился и песню вот сложил". И затянул. Под конец все, кто пьяный был, протрезвели, обнялись все и подтягивать начали. А потом начали готовиться.
А принц, когда отошел от ежиного стихтворения, Доллин конверт раскрыл. А там на одной стороне напечатано не пойми что, бред какой-то, типа там "шпиговали цветными суб чем-то", а на другой - чудо!
Ах, принц! Всё ваше стихтворенье
Рыдать меня заставило всю ночь.
"Судьба - как горькое варенье"
Гоню такие мысли прочь.
Вы в этом мире одиноки,
Но, может быть, просвет придёт?
Наденем сапоги на ноги,
С утра отправимся в поход.
Хотя, конечно, это шутка,
Но про любовь я не шучу.
Без вас становится мне жутко,
Я с вами быть всегда хочу.
Ваша навеки Долля.
Принц шлем схватил, напялил и побежал в то королевство, только пыль за ним столбом задымилась.
А революционеры прознали, что неспокойно в ежином стане. Заслали туда агитатора, Клопок звали. Приходит, сел на пенек, закурил. Смотрит, правда, неспокойно. Ежи тараны делают, бутыли самогоном наполняют, фитили вставляют. Он говорит: "Это вы зря. Не так надо". - "А как?" - "По-умному надо. Так ничего вы не добьетесь. Тут хитро надо действовать. Сразу видно: ежи!" "Куда ж еще хитрее?" - "Не кулаками надо бить. Словами нужно действовать: иное слово больнее бьет. Мы вам плакатики дадим. Завтра пойдем ко дворцу права отстаивать. Но есть еще метод: стачка, когда на работу не ходишь". "Мы и так не ходим". - "Это вы просто так не ходите, а будете с политическим подтекстом". Посидел, выпил с ежами и ушел тихонечко. А те призадумались: как же быть. Одни говорят: правильно мужик говорил. А другие: говно он говорил. Третьи говорят: что вам неймется? Как жили так и будем жить, что, плохо, что ли? Но спорить не стали, каждый остался при своем мнении.
Наутро пришли первые ежи к революционерам. Дали те им плакатики, треснули по стопочке на дорожку и пошли к замку. Пришли, встали в шеренгу, развернули обои: "Долой!", "Нет произволу!", "Да здравствует хорошая жизнь!", это революционеры дали. Еще и сами намалевали: "Принц - лох!", "Даеж!", "Ты не прав!", "Вина!", и матом еще много написали. Стояли, стояли, все без толку. Один еж и говорит: "Чего стоим-то? Давай пошерудим немного". Схватил репу, что для закуски взяли, и в окошко дворцовое запулил. Оно возьми и кокнись. Тут революционеры и говорят: "Надо бы за чемером сбегать. Сейчас мы сгоняем быстренько". И пошли. Ежи им: "Один бы сходил". Те в ответ: "Так ведь много надо, один не унесет!". И смылись все до единого. Ну ежи и стали потихонечку в окошки пулять, штук десять перебили, открываются ворота, выходит стража: "Что ж это, вашу мать, вы делаете? Окошки вы, что ли, вставляли? Давно не пахали, что ли?" - "Сейчас вы сами пахать будете!" Тут стражник один не вытерпел, выбрал самого доходного ежонка, у того еще плакат был с ликом принца с подписью "Не дай погибнуть". Подошел тайком да как хлопнет ему по харе! Тот на спину, кровищей весь плакат залил и орет дуриком: "Убили!". Ну тут уж ежи озверели, заорали: "Наших бьют!" и давай со стражниками лупцеваться. Но тех, конечно, больше: почитай, пять человек на одного ежа. Ну, ежи сразу в глухую оборону ушли: встали кругом колючками вперед, а внутри кто послабже пристроились и ну харкаться в стражников, да еще и матюжком кроют, чтоб пообиднее. Но и стражники не лыком шиты, достали лыжные палки и зачали тех пониже колючек ширять да еще и со стен всякой дрянью кидаться. Чуют ежи - амба им пришла. Только собрались отступать, вдруг издали шум, гам, тарарам - оглянулись, ан это вторые ежи бегут с цепами, кистенями, цепями велосипедными. Подбежали к первым и кричат: "Правда-то наша была!". Поплевали на ладошки и как всыпали стражникам! Чуют те, кобздец им приходит, как заорут: "Выходи". Тут потайной ход открылся, вышла стражников тьма, и начали они ежам кренделей навешивать. А те-то видят: смерть пришла, а сдаваться - ни-ни, уж больно не по-ежиному. Собрали последние силенки, да все равно без толку - стражников-то больше, гасят они их, как свечки, и в хвост и в гриву. Вдруг поваренок, который помоями с башни кидался (прыщавый такой), как заорет: "Матерь ежья, то ли лес пошел, то ли море из берегов вышло!" - и пальцем тычет. Тут все обернулись, а там ежей человек тысча, в умат все. Как они поперли! Идут кучей, орут не пойми что, только и разберешь: "Пленных не брать". Тут уж всем досталось на орехи: и чужим, и своим. И друг друга потоптали изрядно. И такая буча заварилась: не поймешь, где ежи, где люди, только кулаки свистят.
