— В самом деле, он очень молод? — спросила Матюнина, кокетливо щурясь.
— Как вам сказать? По-моему, ей-богу, ему еще и тридцати пяти нету…
— Ну, это вам на старости лет так показалось… — снова сострил Падерин.
— Да уверяю же вас, — с жаром возразил подполковник:- я еще ни разу ни одного губернатора не видал таким мальчишкой; я уж, слава богу, не мало-мальски их видал в разное время.
— Что он, недурен собой? — снова спросила хозяйка, еще кокетливее прищуриваясь.
— Да так себе, смазливенький…
— Непременно на той неделе даю для него бал, — сказала генеральша Столбова.
«Как бы мне это устроить прежде тебя?» — подумала мадам Матюнина, но не сказала почему-то этого вслух, а только возразила:
— Стоит ли еще…
— Что же это за господин с ним приехал, не знаете? — спросил Вилькин.
— Возможно, привез с собой служить какого-нибудь маменькиного сынка, а впрочем — не знаю.
— Может быть, это просто его камердинер, а вы его со страху за чиновника приняли?.. — сострил еще раз губернский прокурор. Вахрушев покраснел.
— Ну вот еще: камердинер с кокардой! — сказал он, закуривая папироску.
— Бывает-с, — подтвердил Вилькин, трепля его по плечу.
— Да что вы толкуете, Николай Иваныч! — вспылил немножко армии подполковник:- когда прислуга прибыла сейчас же вслед за ним в отдельном экипаже; вероятно, повар, лакей и горничная.
— Как горничная? — Разве он женат? — Где же сама-то губернаторша? — Может быть, она в Петербурге осталась или за границей? — заговорили дамы все разом.
— Все может статься с человеком… — смеясь, заметил Падерин.
— Не думаю, чтоб он был женат, — сказал Вахрушев, делая кислую гримасу:- в его годы порядочные люди в Петербурге не женятся; а впрочем — на лице не написано, — заключил он, пожимая плечами.
— А горничная что значит? Или какая там с ним женщина приехала? — спросила генеральша Столбова.
— Это экономка, должно быть, — сообразил старик Снарский, имевший непреодолимую наклонность к экономкам вообще.
— Нет ничего мудреного, что и горничная… — сказал со сладенькой улыбкой Матюнин, имевший, в свою очередь, большое расположение к горничным своей супруги.
— Фи! Горничная у холостого человека! — сгримасничала — хозяйка.
— Бывает-с и это… — успокоил Вилькин дамское любопытство.
— Его превосходительство, может быть, любит, чтоб ему на ночь пятки чесали… — сострил в последний раз в этот вечер Падерин.
— Не в тех еще он летах… — смеясь, поддержал его Вахрушев.
Мужчины бесцеремонно расхохотались; дамы улыбались только, слегка покраснев. В эту минуту доложили, что казак, провожавший губернатора, спрашивает г. полицмейстера. Вахрушев было вскочил.
— Позови его сюда! — распорядилась хозяйка, обращаясь к докладывавшему лакею.
Через минуту вошел казак. Сему храброму воину, вероятно, очень редко случалось бывать в изящной, ярко освещенной лампами гостиной и особенно объясняться с таким обществом, где, по его мнению, все, не исключая и дам, были «высшим начальством»: он, бедный, так разметался на паркете, что, не в силах будучи отыскать сразу глазами свое «ближайшее начальство», водил только носом во все стороны, как будто надеялся в эту минуту только на одно обоняние.
— Ну, что? проводил? — обрадовал его Вахрушев своим басом.
— Проводил, васкородие.
— Куда же ты его проводил? — спросила мадам Матюнина.
— До крыльца, васкородие.
— А не знаешь, какая с ним приехала женщина? — полюбопытствовала Столбова._
— Гориишная, васкородие.
— Горничная?
— Точно так-с, васкородие.
— Ну, а этот, что с губернатором вместе сидел — не знаешь, кто такой? — вставила свое словечко мадмуазель Снарская.
— Не могу знать, васкородие.
— Ничего не приказывал? — спросил Вахрушев.
— Никак нет-с, васкородие.
— Как же ты, братец, не узнал…
— Старался, васкородие: не сказывают.
— Кто не сказывает?
— Енаральский камельдинер, васкородие.
— А что, как тебе показалось — сердитый новый губернатор? — спросила Падерина.
— Никак нет-с, васкородие: полтинник на водку пожаловали.
— Как?! Дал полтинник?
— Точно так-с, васкородие.
— Сам дал?
— Своими руками, васкородие.
— Ты взял? — спросил Вахрушев, нахмурясь.
— Не брал, васкородие: приказали.
— Что ж говорит?
— Выпей, говорят, васкородие, за мое здоровье.
— Я вам говорил, господа, что… мальчишка, — хотел было сказать в горячности армии подполковник, но вспомнил о казаке и невольно прикусил язык.
— А жандарм там? — спросил он только.
— Поставлен, васкородие. Отпустили: до завтрева, сказали, не надо.
— Хорошо, ступай.
Короткие официальные ответы казака произвели почему-то весьма дурное впечатление на Вилькина, между тем как остальное общество, в том числе и сам Вахрушев, осталось ими почти довольно; так что, когда гости мадам Матюниной, исчерпав до конца насущную тему, стали сейчас же после ужина разъезжаться домой, — правитель канцелярии, садясь на свою пролетку, заметил вскользь армии подполковнику, как будто шутя, но тем не менее чрезвычайно колко:
— А вы у нас, однако ж, плохой градоначальник: не знаете, кто к вам в город въезжает! — Пошел!
И не сказал больше ни слова; закутался и уехал.
VI
Глава губернии и «сердце губернии»
На другой день утром, в одиннадцать часов, Вилькин отправился представляться новому губернатору. Жандарм доложил ему в передней, что его превосходительство «давно уже встали». Войдя в приемную залу, Николай Иваныч сразу заметил у окна «тощую фигурку среднего роста в коротенькой визитке», как рассказывал он в тот же день за обедом остряку Падерину. «Фигурка стояла к нему спиной и внимательно записывала что-то в памятную книжку, не замечая его прихода. Правитель принял ее за того «маменькиного сынка», которого, по вчерашней догадке полицмейстера, «привез с собой служить» новый губернатор. Постояв минут пять в простом ожидании, Николай Иваныч самым утонченным образом обратился к «фигурке»:
— Позвольте узнать… извините… могу я видеть его превосходительство?
«Фигурка» быстро обернулась и, увидав перед собой изящного чиновника во всей форме, слегка поклонилась и тихо выговорила:
— Я губернатор. Что вам угодно?
«Тебя, действительно, надо сказываться, что никак не примешь за губернатора», — с досадою мелькнуло в голове правителя, — и он отрекомендовался.
— Ах, извините и меня… я еще не одет. Прошу покорно в мой кабинет пожаловать: я сию минуту… — сказал губернатор светски-любезно.
Он быстро прошел через кабинет в уборную. Николай Иваныч остался в кабинете. Воспользуемся отсутствием его превосходительства, чтоб сказать два слова о его наружности. Вилькин был не совсем прав в своем мгновенном приговоре. Павел Николаевич Арсеньев хоть был, точно, немного сухощав, по зато вся фигура его была изящна; и хотя, действительно, в его лице не замечалось никакого «губернаторства», тем не менее это бледное и умное лицо с выразительными темными глазами было чрезвычайно строго и солидно. К этому серьезному лицу очень хорошо шли небольшие черные бакенбарды, замеченные вчера полицмейстером и не усмотренные сегодня правителем при входе; они так близко сходились у подбородка, что с первого взгляда можно было подумать, что новый губернатор носит бороду. Как бы то ни было, Вахрушел был отчасти прав, сказав, что для губернатора он еще очень молод: ему было, точно, только тридцать два года, непривычному глазу он казался и еще моложе; но (не разб.) знаток человеческого лица, привыкший читать в выражении глаз и в улыбке, невольно сказал бы, что его превосходительство по жизненной опытности гораздо старше своих лет.
— Очень рад познакомиться с вами, г. Вилькин, — сказал губернатор, входя в вицмундире и здороваясь с правителем рукой. — Садитесь, пожалуйста, — добавил он и с безукоризненной вежливостью придвинул ему кресло.
«Тонкая, должно быть, ты штука!» — подумал Вилькин, развязно садясь.
— Ваше превосходительство, вероятно, изволите очень устать с дороги? — спросил он вкрадчиво.
— О, ничуть! Я не избалован на этот счет; но я не предполагал сегодня видеть у себя кого-нибудь…
— В таком случае извините и позвольте мне в другой раз иметь честь… — сказал Вилькин и хотел встать.
Губернатор любезно его удержал.
— Сидите, сделайте одолжение, — сказал он, предлагая Николаю Иванычу папироску из своего портсигара, закуривая другую. — Я сам виноват, что забыл вчера и сегодня распорядиться об этом. Скажите, как вы находите здешнее общество?
Сатирическому уму Вилькина предстояла отличная пища: никто лучше его не мог бы обрисовать земельское общество: но приготовившись еще с вечера к тому, что новый губернатор с первого слова заговорит с ним о делах, правитель канцелярии не был расположен в настоящую минуту к какому бы то ни было постороннему разговору. Такое начало порядочно озадачило его, хотя и весьма приятно.
