Кожаная голова мопса закрыла на секунду всю узкую голову Иван Степанча.
Вентиляторы жужжали в мертвой тишине, как аэропланы, разбрасывая сильные электрические искры.
Иван Степанч пошатнулся и упал. Судьи схватились за часы, считая секунды.
Голландец вдавил голову в богатырские плечи и ждал гибели. Он не сомневался, что ближайшие три секунды принесут ему гибель.
По правилам бокса, борец, пролежавший более десяти секунд, считается побежденным.
Прошла одна секунда, две и три.
Вентиляторы жужжали. Иван Степанч лежал.
Четыре, пять, шесть, семь.
Иван Степанч лежал.
Восемь, девять, десять, одиннадцать, двенадцать и тринадцать.
Гробовое молчание.
Прошло еще две минуты, после чего на арену вышли четверо очень красивых лакеев в простых фраках, взяли Иван Степанча за руки и за ноги и унесли.
Публика неистовствовала.
- Что это значит, негодяй? - заревел директор.
Иван Степанч с трудом раздвинул левым глазом вздутую, разноцветную щеку, перелистал словарь и старательно выплюнул на ковер четыре передних зуба.
Толпа громила Спортинг-Палас.
1923
Товарищ лектор, в чем цель жизни?
Г.Шенгели
На эстраду провинциального клуба вылез громадный небритый человек в зловещем фраке.
Он громко откашлялся и затем сиплым шепотом спросил:
- А где же аккомпаниатор?
- Помилуйте, товарищ лектор, - встревожился Саша, - лекция ведь! Самогон ведь. И борьба с ним. Какая же может быть тут музыка?
- Лекция? Гм... А может быть, спеть все-таки что-нибудь, а? Из "Демона", а?
- Хе-хе! Лекция ведь.
- А я, ей-богу, лучше спою! Чесс... слов... Этакое что-нибудь...
Н... на земле весь р-р-род людской
Ча-тит адин кум-м-мир свящ... е-э-ээ...
- Что вы, что вы! Лекция ведь. Самогон ведь и, так сказать, борьба. Так у нас и на афише написано.
- Разве? Ну ладно! Гм... гм...
Человек во фраке густо откашлялся, взялся руками за шею, мотнул головой и стал в позу.
Председатель позвонил.
- Товарищи, призываю вас к порядку! Сейчас товарищ из центра будет докладать на тему о самогоне и так и далее. Тема очень важная в общественном смысле трудящихся, и которые, может, предпочитают танцы, то те могут покинуть аудиторию. Слово представляется товарищу из центра.
Докладчик посмотрел вокруг голубоватыми глазами, качнулся и сказал:
- Товарищи! В этот грозный час, когда Республика Советов стонет перед кознями наемников мирового капитализма, мы не можем оставаться индифферентными. Все как один! Верно я говорю?
- Верно, - одобрительно подтвердили из зала.
- Да, товарищи! Мы все, как один, должны встать на борьбу с самогоном! Тысячи людей пьют самогон, и тысячи людей отравляются ежедневно этим злостным ядом, который разрушает организм. Верно я говорю?
- И даже слепнут, - сказал из зала деловитый бабий голос.
- В-в-верно, гражданка! Оч-чень дельное замечание! Именно - слепнут. Бывает. И глохнут. Чесс... слово... Итак, товарищи, мы видим, что самогон это страшный яд, который бич. А почему?
Докладчик обвел притихшую аудиторию грозным взглядом.
- А па-а-чему?
Он выдержал эффектную паузу и, в достаточной мере насладившись тишиной, повысил голос:
- А потому, дорогие товарищи, самогон приносит вред, что очищать его как следует до сих пор не научились... А что может быть проще - очистить самогон? Пара пустяков. На одно ведро самогона берется три фунта простой, обыкновенной, ничем не замечательной соли.
- Крупной или мелкой? - быстро спросили из зала.
- Лучше всего мелкой. Но, конечно, можно и крупной. Ну-с, затем насыпают эту соль в самогон и сверху ведро прикрывают чем-нибудь теплым. Одеялом, например.
- А подушкой, товарищ лектор, можно?
- Можно и подушкой! Даже подушкой лучше. Да, дорогие товарищи! Затем надо взять фунтов пять-шесть простой, примитивной клюквы...
- Клюквы! - восторженно взвизгнула баба из третьего ряда, хлопая себя по бедрам. - Ах ты ж боже ж мой! Клю-у-квы!
- Именно - клюквы! - торжествующе воскликнул лектор. - Обыкновенной что ни на есть клюквы. И варить вышеупомянутую клюкву на медленном огне, подмешивая туда квасцов, мелу, соды...
- А квасцов-то много?
- А соды-то?
- Товарищ лектор, а как же, ежели...
- Тише! Тише! Дайте слушать! Не напирайте! Квасцов-то много надо подмешивать?
В зрительном зале начался шум. Задние напирали на передних. Женщины пищали. На кафедру летели записки.
- Товарищи, не все сразу! Прошу по порядку. Вот тут поступила записка с вопросом: "Можно ли для крепости в самогон подмешивать перцу и табаку?" Отвечаю: ка-а-а-нечно, нет! Перец и табак, подмешанные в самогон, действительно создают впечатление крепости, но в действительности никакой крепости не увеличивают, а голова потом болит как проклятая. Ну-с... Итак, я продолжаю. А когда, дорогие товарищи, клюква уварится и пустит сок, надо взять сито, простое, наипримитивнейшее кухонное сито, которое...
Председатель побледнел.
- Товарищ докладчик, прошу держаться ближе к теме!
Публика заревела:
- Пущай выскажет! Просим, просим! Не мешай докладчику! Соды-то сколько? Мел толченый аль куском? Да пущай еще раз про сито скажет!
Докладчик же, склонив голову и полузакрыв глаза, продолжал говорить:
- Засим, дорогие товарищи, всю эту музыку надо протереть сквозь сито в сосуд...
- Сосут?! Ах ты ж боже ж мой, и уже сосут? А?
- Вот как здорово!
- ...в глиняный сосуд, в который перед этим положить...
Председатель схватился за голову и бросился за кулисы. Саша стоял, прислонившись холодным потным лбом к боковому софиту.
- Саша, - тоскливо провыл председатель, - он деморализует аудиторию! И на доктора не похож! Может, ты ошибся, кого другого привез?
- Ничего не ошибся, - глухо сказал Саша. - Сам в гостиницу ездил, в номер восьмой.
Председатель затрясся.
- Восемнадцатый, а не восьмой! Зарезал! Тащи его с эстрады! Не восьмой, а восемнадцатый! Занавес! Занавес! Перепутал! В восьмом актер. Шляпа!
Саша судорожно задергал занавес.
Но было уже поздно. Лектор стоял посередине зала, окруженный восторженной аудиторией, и отвечал на записки.
Председатель припал к щелке занавеса. Минуту его лицо выражало отчаяние. В следующую минуту оно слегка прояснилось. Затем председатель озабоченно покачнулся и вдруг хриплым голосом крикнул в зал:
- Товарищ лектор! Ну а как же, ежели, например, в закваску слишком много дрожжей положишь, а она и загустеет, подлая?..
И с этими словами ринулся в самую гущу любознательной аудитории.
1923
Сонькин шумно ворвался в кабинет директора треста. Директор в это время говорил по двум телефонам, писал доклад, пил чай с бубликами и считал на счетах. Лицо у него было измучено. Он удивленно посмотрел на незнакомого Сонькина.
- Я - Сонькин. Здравствуйте. Вы можете заработать.
- Да? - спросил обалдевший директор, плохо соображая, что ему говорят.
- Пишите аванс на пять тысяч золотом, и через пару дней они уже будут у вас на складах.
- Кто - они?
- Кедровые иголки. Сто пятьдесят тысяч пудов.
- К-кедровые и-иголки? Вы с ума сошли?
Сонькин снисходительно улыбнулся:
- Именно кедровые, именно иголки, и именно это вы, скорей, сошли с ума.
- Милый, но для чего же нам кедровые иголки, если наш трест занимается исключительно рыбой? И вообще, не мешайте мне работать! Я занят... Да, да! Я слушаю. Алло! Кто говорит?.. Червонцы? Ничего подобного - товарные рубли! И воблу, естественно! Алло!!
Сонькин уютно развалился в кресле, разглядывая бронзовую собаку на директорском столе.
* * *
Директор покончил с телефоном и принялся за доклад.
Сонькин улыбнулся краем левого глаза и дружески посоветовал:
- Все-таки вам надо купить кедровые иголки.
- Вы еще здесь?! - воскликнул директор. - Товарищ, вы мне мешаете работать! Вы видели на дверях надпись: "Без доклада не входить"? Попрошу вас выйти.
Сонькин опечалился.
- А где у вас написано, чтоб без доклада выходить?
- Курьер, выведите его! Он мне действует на нервы.
- Курьер, не надо! Я сам. Товарищ директор, до свиданья! Я уже ушел. Так не забудьте: вам надо купить кедровые иголки!
Директор зарычал.
Сонькин интимно подмигнул курьеру и выскользнул из кабинета.
В кабинет вошел секретарь.
Он учтиво изогнулся.
- Семен Николаевич, исключительный случай! Сто пятьдесят тысяч пудов кедровых иголок, баснословно дешево! Верных тридцать процентов! Пять тысяч рублей авансом и...
Директор вытаращил глаза:
- Что? Опять кедровые иголки? И вы тоже? Милый, но для чего же нам вышеупомянутые иголки, если мы трест "Ракрыба"?
