Существует особый вид «правды», она служит духовной пищей только для мизантропов, для скептиков, чей скептицизм основан на невежестве, для равнодушных, которые ищут оправдания своему равнодушию. Это — старая, гнилая, издыхающая правда, это — отбросы для свиней. Эта правда преодолевается и уничтожается работой передовых отрядов строителей новой культуры в Союзе Советов. Я очень хорошо вижу и знаю, как она мешает работе честных людей. Но я против того, чтоб подкармливать и утешать ею людей, справедливо униженных историей.
Вы спрашиваете: «Есть ли среди рабочих и крестьян недовольные, и чем вызывается их недовольство?» Недовольные, разумеется, есть, и было бы чрезмерно чудесно, если б за 13 лет своей работы 160 миллионов людей оказались вполне удовлетворёнными во всех своих потребностях и желаниях. Недовольство именно тем и объясняется, что в 13 лет работы аппарат власти ещё не может удовлетворить быстро растущие культурные потребности трудовой массы. Не хватает очень многого, и есть немало людей, которые ворчат, жалуются. Эти жалобы можно бы назвать смешными, ибо они преждевременны и непродуманны, но я не назову их смешными, потому что в них определённо звучит твёрдая уверенность в силе власти, способной удовлетворить все потребности страны. Конечно, недовольна и даже активно сопротивляется работе Советской власти та часть зажиточных крестьян, которые ожидали, что революция сделает их крупными земельными хозяевами, помещиками и отдаст в их волю, в их руки крестьянскую бедноту. Разумеется, эта часть крестьянства против коллективизации, за индивидуальное хозяйство, наёмный труд и всё прочее, что неизбежно привело бы к возрождению капиталистических форм жизни. Но игра этой части крестьянства уже проиграна, её сопротивление коллективному хозяйству безнадёжно и идёт по инерции.
Наиболее активные отряды рабоче-крестьянской массы не жалуются, они — работают. Им хорошо известно, что власть — это они, что всё, в чём они нуждаются, чего хотят, может быть удовлетворено только их энергией. Именно этим сознанием своей мощности и всевластности вызваны к жизни такие явления, как социалистическое соревнование, ударничество и прочие неоспоримые признаки творческого пафоса, трудового героизма. Силою этого сознания целый ряд предприятий закончил пятилетку в 2 с половиной года.
Рабочие понимают главное, что им необходимо понять: власть в их руках. В буржуазных государствах законы сочиняются наверху, в парламентах, и сочиняются для укрепления власти командующего класса. Законодательство Союза Советов зарождается в низовых аппаратах, в сельских советах, в фабрично-заводских комитетах, и, наблюдая ход любого законоположения, легко можно убедиться, что цель каждого из них — не только удовлетворение действительных нужд трудовой массы, но и ясное свидетельство её культурного роста.
Вся рабоче-крестьянская масса Союза Советов постепенно начинает понимать, что процесс её материального обогащения и культурного развития искусственно и враждебно задерживается капиталистами Европы и Америки. Это понимание, разумеется, очень способствует росту в ней политического самосознания и сознания ею своей силы.
Если б интеллигенты Европы и Америки, вместо того чтоб слушать наушников, верить предателям, серьёзно и честно вдумались в историческое значение процесса, который развивается в Союзе Советов, они поняли бы, что смысл этого процесса — освоение ста шестьюдесятью миллионами народа неоспоримых ценностей общечеловеческой культуры, поняли бы, что этот народ работает не только на себя, но и на всё человечество, показывая ему чудеса, которые создаёт разумно организованная воля к жизни.
В конце концов необходимо спросить: хотят ли интеллектуалисты Европы и Америки новой всемирной бойни, которая ещё более сократит их число и заставит их ещё более обессилеть, одичать? Рабоче-крестьянская масса Союза Советов не хочет воевать, она хочет создать государство равных. Но в случае нападения на неё она будет защищаться вся, как одно целое, и победит, потому что на неё работает история.
Ленинградским работницам и крестьянкам
Беседы о жизни
В 1789 году французская буржуазия — торговцы и фабриканты — осуществила давнишнее своё желание: вырвала из рук помещиков-дворян власть над землёй, над крестьянством. Прежде чем буржуазия решилась сделать это, философы буржуазии очень долго убеждали её, что власть человека над человеком незаконна и даже преступна. Они доказывали: попы, проповедуя, что власть королей и дворян установлена богом, лгут. Попы лгали, но фабриканты и купцы приняли правду на время и только потому, что она была выгодна для них как оружие борьбы против короля, дворянства и духовенства, которое за совесть поддерживало власть дворян, — попы сами, в огромном большинстве, были дворянами и владели землёю. Силою проповеди этой правды буржуазия подняла на бой против дворянства рабочих и ремесленников Парижа, подняла и крестьянство. Но, когда рабоче-крестьянская сила опрокинула старую власть, буржуазия, немедленно истребив истинных друзей народа, честных революционеров, начала прятать правду, которая помогла ей одержать победу, снова призвала на помощь себе попов, а попы снова начали доказывать в церквах и в книгах, что «несть власти, аще не от бога». На развалинах дворянского государства построилось государство богатых мещан, такое же враждебное и беспощадное к трудовому народу, каким была монархия — единовластие королей. Появился и король. Эксплуататоров, людей, которые живут грабежом чужой силы, стало ещё больше.
Русские цари — Екатерина, Павел — и русские дворяне сначала были испуганы революцией во Франции и даже посылали своих солдат защищать французских помещиков. Но уже и тогда часть русских дворян поняла, что буржуазная революция не так страшна, как выгодна. Поняла она и то, что крепостное право в России, то есть рабство крестьян, тоже невыгодно — отжило свой век. Уже в 1825 году в Петербурге дворяне при помощи солдат тоже попробовали сделать маленькую революцию для того, чтоб ограничить власть царя Николая Первого и расширить свою власть. Царь повесил пятерых и несколько десятков дворян послал на каторгу.
Но все человеческие мысли, все идеи рождаются на почве исторической необходимости, возникают из условий экономического, хозяйственного развития, и поэтому сознание, что крепостное право не выгодно для помещиков, для фабрикантов, — это сознание продолжало развиваться даже и в тугодумных мозгах русских помещиков. Семьдесят лет тому назад они согласились, что пора освободить крестьян из рабства. И вот в 1861 году совершилась у нас «великая реформа» — «освобождение крестьян от крепостной зависимости помещикам».
Это «освобождение» освободило не крестьян, не всю массу людей, которые издревле привыкли каторжно работать на полях, а освободило только чувство жадности, стремление к наживе тех крестьян, которые были похитрее, побессовестнее. Оно освободило в крестьянстве «инстинкт собственности», воспитанный в людях всеми политическо-экономическими условиями прошлого, всею силой давления истории прошлых веков. История эта строилась ничтожным количественно меньшинством людей на хребтах огромного их большинства.
Во власти меньшинства были силы для борьбы человека с природой — наука, техника; в руках меньшинства были и орудия духовного и телесного порабощения людей — церковь, школа, печать, то есть газеты, книги, сочинение законов, которые оправдывают власть хищников. В руках меньшинства была вся сила власти над большинством, и эта многовековая власть хищников чужого труда не могла не воспитать во всех людях стремления к хищничеству, желания жить чужим трудом, порабощать человека.
Крестьянин, мелкий хозяин, собственник клочка земли, которая бесплодно высасывала его силы, видел, как хорошо, легко живёт его владыка помещик, и крестьянин особенно пропитался, особенно глубоко воспитал в себе чувство собственника.
Тотчас после «освобождения» наиболее ловкие крестьяне занялись торговлей, открыли трактиры, кабаки, постоялые дворы, то есть занялись мироедством, кулачеством, стали «мирскими захребетниками» и увеличили количество людей, которые богатели на каторжном труде крестьянства. Пограбив деревню, мироед переезжал в город, где ещё более расширял своё дело грабежа посредством торговли.
Там он строил фабрики; обезземеленный, ограбленный им мужик шёл на эти фабрики снова работать на богача, но на фабрике крестьянин становился «пролетарием», утрачивал там мужицкий инстинкт собственности, воспитывался там как человек других мыслей и чувств. На фабрике он видел, что все премудрые машины создаются его руками, что это он придаёт любую форму и любое значение бесформенным кускам железной руды, тяжёлой, неуклюжей болванке. Он делал молотилку и ружьё, топор, иголку и паровоз, он добывал из-под земли уголь и железо, золото и удобрительные туки, он создавал из дерева бумагу, он же печатал книги. Там, в городе, он понял, что всё на свете создаётся им. На фабрике мужик, превращаясь в пролетария, осознал, что он — первая сила жизни и что, если он опустит свои рабочие руки, жизнь остановится.
