Эпопея «Преображение России», впервые выпущенная отдельным изданием Крымиздатом в 1956–1959 годах, включает в себя двенадцать романов, три повести и два этюда.
На протяжении сорока шести лет создавалась величественная эпопея. Сергеев-Ценский, по его словам, «решил писать эту громаду в виде отдельных романов и повестей» из-за исключительной сложности содержания эпопеи. «Я хочу, — говорил он, — показать картину преображения старой России в СССР»[37]. За прошедшие десятилетия не раз менялись творческие планы писателя, преображался и сам автор, прошедший путь от критического реализма к реализму социалистическому. Решающим фактором в изменении его замыслов была сама жизнь.
Эпопея «Преображение России» — живое свидетельство преемственной связи произведений советской литературы с лучшими традициями русской классической литературы. Сергеев-Ценский однажды сказал:
«Тема преображения России не нова в нашей литературе. Что такое „Мертвые души“ Гоголя? Это тоже попытка показать преображение. Второй том не удался великому Гоголю. Лев Толстой в своем „Воскресении“ тоже хотел открыть пути преображения, „воскресения“. Вот от них я унаследовал тему.
Если бы не было революции, то и я бы не справился с темой, потому что в каком же плане должно быть это преображение, поди-ка его придумай! То, что надо было преображать, — царская Россия, буржуазные нравы — это было в жизни. Этому посвящены первые романы. Потом — силы, которые будут преображать, и кто их собирает, а потом и само преображение и его результаты в людях и их делах. Нужна была сама революционная действительность, чтобы ее правдиво и живо изобразить»[38].
Несмотря на большой объем, эпопея «Преображение России» представляет собой единое целое и по основной своей идее и по своей композиции.
В эпопее вырисовываются три главные темы. Тема «Война и народ» — это тема романов о первой мировой войне: «Зауряд-полк», «Лютая зима», «Брусиловский прорыв» («Бурная весна» и «Горячее лето»). Главный герой этих произведений — Николай Иванович Ливенцев, участник первой мировой войны, тяжело переживший поражения русской армии. В повести «Свидание», действие которой происходит в 1934 году, Ливенцев уже профессор математики, ученый-коммунист.
«Революция и народ» — это тема «Преображения человека», «Искать, всегда искать!», этюда «Ленин в августе 1914 года», «Капитана Коняева», «Львов и солнца», «Свидания». Через большинство этих произведений проходит образ инженера, впоследствии коммуниста Матийцева-Даутова. Событиям Февральской революции в Петрограде и Севастополе посвящены повести «Капитан Коняев» и «Львы и солнце». Обречены историей на гибель их персонажи — махровый националист и монархист Коняев, торгаш-спекулянт Полезнов. Им противопоставлен трудовой народ, приветствующий падение династии Романовых: «А на улицах, осиянных небывалым солнцем, революция сверкала, дыбилась, пенилась, рокотала, гремела и пела».
Тема «Искусство и народ» разработана в романах «Обреченные на гибель», «Пушки выдвигают», «Пушки заговорили», «Утренний взрыв», «Весна в Крыму». В этих произведениях автор отвел крупную роль художнику Сыромолотову. Восхищаясь романом «Обреченные на гибель», Горький писал Сергееву-Ценскому: «Монументален у Вас старик Сыромолотов»[39]. В отличие от Ливенцева и Матийцева Сыромолотов появляется на страницах эпопеи человеком преклонных лет, маститым художником. Путь Сыромолотова особенно сложен, но в конце концов старый художник естественно и закономерно сближается с героями, идущими к революции. Происходит не только гражданское, но и творческое преображение старого мастера. В эпопее раскрыта его творческая лаборатория, показан процесс рождения каждой из его картин. На примере Сыромолотова Сергеев-Ценский показал переход на сторону социалистической революции лучших представителей старой интеллигенции.
Сергеев-Ценский намеревался включить в эпопею еще несколько романов, в которых образы Сыромолотова, Ливенцева, Матийцева-Даутова и других должны были получить дальнейшее развитие. Переход Ливенцева в числе лучших представителей русской армии на сторону Октября должен был быть показан в романе «Зрелая осень». Сохранились наброски романов «Приезд Ленина» и «Великий Октябрь», в которых центральным героем должен был стать Владимир Ильич Ленин. В них автор предполагал изобразить встречу художника Сыромолотова с великим вождем революции. Два вошедших в эпопею произведения («Весна в Крыму» и «Свидание») остались неоконченными.
В статье «Выдающееся произведение XX века» академик В. Виноградов, писатели М. Шолохов и Е. Пермитин, народные художники СССР А. Герасимов и Н. Томский, народный артист РСФСР А. Жильцов, член-корреспондент Академии наук М. Храпченко писали:
«Эпопея поражает как грандиозностью замысла, глубиной идейного содержания, так и художественным мастерством. В ней писатель правдиво и ярко нарисовал эпохальную картину жизни нашего народа в первую четверть XX века, показал исторические события, резко повлиявшие на судьбу России: три войны и три революции. Художник-богатырь написал гигантское полотно о том, как волей революционных народных масс, руководимых партией коммунистов и великим Лениным, была преображена Россия монархическая в Россию социалистическую.
Образ В. И. Ленина — бесспорная удача писателя.
Одна из главных тем эпопеи — война и народ — получила яркое, образное решение. Никто в русской литературе не разоблачал с такой художественной силой и страстью мерзости и преступления против человечества организаторов мировой империалистической бойни, как это сделал С. Н. Сергеев-Ценский. В этом отношении „Преображение России“ является мощным оружием в руках наших современников в их борьбе за мир, за предотвращение новой мировой войны.
Глубоко и всесторонне, с марксистско-ленинских позиций разработана писателем вторая главная тема эпопеи: отношение искусства к действительности, тема — художник и народ — одна из острых и насущных тем сегодняшнего дня…
Мы твердо убеждены, что эпопея „Преображение России“ С. Н. Сергеева-Ценского… является выдающимся произведением не только советской, но и мировой литературы XX века»[40].
* * *
В 1955 году страна отметила 80-летие со дня рождения Сергея Николаевича Сергеева-Ценского. Его многолетний писательский и гражданский подвиг был увенчан высшей наградой — орденом Ленина. В своих выступлениях на торжественных собраниях в Симферополе и Алуште писатель выразил сердечную признательность партии и правительству, всем читателям за высокую оценку его труда. Сотни поздравительных писем и телеграмм получил Сергеев-Ценский со всех концов страны и из-за рубежа.
3 декабря 1958 года на 84-м году жизни после тяжелой продолжительной болезни Сергей Николаевич Сергеев-Ценский скончался в Алуште. В некрологе, опубликованном в «Правде», говорилось: «Умер старейший, выдающийся писатель, академик Сергей Николаевич Сергеев-Ценский, перед могучим нестареющим русским талантом которого благодарно склоняют головы миллионы отзывчивых советских читателей»[41].
Я жил тогда очень близко к богу, на пятом этаже длинного серого дома.
Комнатка у меня была узенькая, в одно окно и с неоценимым удобством: для того чтобы отворить дверь, не нужно было вставать с постели, на которой я привык лежать, — можно было просто толкнуть в нее ногой, и она отворялась в темный узкий коридор, переполненный противным хроническим запахом дешевых квартир.
Рядом с моей комнаткой была другая, такая же маленькая и тоже в одно окно. В ней жила женщина, низенькая, худая, с утомленным, бесцветным лицом. Ей было лет тридцать.
Мне было удобно наблюдать за нею. Нас отделяла только деревянная перегородка, с незаметно треснувшими над одной щелью обоями. Обои можно было приподнять и, припавши глазом к самой щели, увидеть ее в узкой части узкой комнаты.
Днем она сидела у окна и вышивала шелком спальные туфли, вечером относила работу в магазин и приносила новые туфли, которые нужно было вышить завтра. Так каждый день она сидела и шила, потом уходила и приходила, аккуратная, как маятник.
Когда я занял свою комнату, она уже жила в своей, и когда я потом прожил здесь пять месяцев, она все-таки жила, что-то готовила себе на керосинке, пила чай, рано вставала и поздно ложилась, и была одна, каждый день одна.
Я понимал, что у нее в этом большом городе, а может быть, и во всем мире, нет близкой души, и мне было ее жаль и хотелось развлечь ее, рассмешить чем-нибудь, сыграть с нею в дурачки, пробренчать ей польку на гитаре.
Иногда мне было видно ее спину, узкую, согнутую рабочую спину; иногда она сидела ко мне лицом, и тогда я наблюдал ее сосредоточенное выражение, немного отупелое, немного пришибленное, но приятное.
