тоне были одновременно и ирония, и яд, и трудно скрываемое беспокойство за возможный проигрыш. — Проиграй ты — ты же будешь…
Гордей устало сложил руки на груди. Скорбно уставился на Валерку.
— Не переживай вчерняк, — корильно ответил Валерка. — На той неделе я привозил вам из Воронежа на пятнадцать рубчонков колбасы. Да и в прошлые разы привозил. Набежало полста долга. Но мать пока так и не отслюнила мне мой пятихатник. Обещала отдать потом. В твой аванс. Так что если что — та полташка твоя.
— Не возражаю, — уступчиво согласился Гордей. — В пятницу был аванец. Мой авансишко со мной. Всё забываю выложить из кармана свои шелестелки.
— И сколько ты грабанул аванса? — спросил Валерка.
Гордей поднёс палец к своим губам:
— Тс-с… Большие деньги любят тишину.
Гордей достал новенькую четвертную, с минуту игриво пообмахивался ею, как веером, и, вздохнув, холодно похрустел денежкой, прощально подал Ростику — Ну-ка, карманной слободы тяглец, [16] давай мухой в "Улыбаловку!
— За шампусиком? — спросил Ростик.
— За пятью грузинскими звёздочками! Ну!.. Чеши фокстротом. Живо же! Сотрись с экрана!
Не ставя ногу на педаль, Ростик с бегу напрыгнул на Валеркин велосипед и поехал.
— Куда вы его послали? — недоуменно спросила Раиса у Гордея, показала на Ростика, — удалялся по плотине.
— А-а… Это мы по-свойски навеличиваем так кафе наше "Улыбка".
Когда Гордей связал Валерке руки, Валерка как-то внезапно обмяк. Присмирел и сиротой обвёл всех долгим взглядом.
Были в том взгляде укор и мольба, вызов и кротость, тоска и беспокойство.
В замешательстве стихал весёлый базар.
Все почему-то почти разом почувствовали себя неловко. При них, при живых свидетелях, засевалось злое дело, и ни одна душа не подумала отвести беду!
Валерка тяжело посмотрел на Гордеев узел у себя на запястьях. Посмотрел на воду.
Ему вдруг стало страшно.
Опало подумалось: ну пойди он сам босиком в воду, может уколоться травой, может поскользнуться, может упасть, и уже тогда ничто не сподвигнет его, суеверного, плыть к тому берегу.
— Для полноты счастья вы б меня метнули, что ли… — будто самому себе глухо пробормотал Валерка.
С диким улюлюканьем, с воплями толпа подхватила его за руки, за ноги, раскачала и, невольно сделав с ним короткую пробежку к воде, бросила.
Бросали его лицом вперёд. Но тех коротких мгновений, покуда он был в воздухе, ему, как кошке, хватило на то, чтоб в страхе повернуться всем телом назад. К берегу.
Все решили, что он, как только вынырнет, непременно рванёт назад.
Но время шло.
А Валерка всё не прорезался из воды.
Bce тревожно запереглядывались.
— Хор-рошо лапоть плавает, лишь пузыри прядают! — дуром гаркнул кто-то. — Во! Вон!..
И верно. От берега наискоску уходила дорожка из редких лопающихся на воде пузырей.
— Между прочим, — Раиса с укором глянула на Гордея, — вы хоть знаете, что бывает за подстрекательство?
— Всякое. В данном случае бутылка коньяка.
Равнодушие, с которым это было сказано, зацепило её.
— Его нет почти пять минут! — ударила синим длинным ногтем по часам у себя на руке.
— Лично я не удивлюсь, если его не будет и все девять минут и девять секунд.
— То есть?
— То и есть, что есть. Девять минут и восемь секунд — мировой рекорд пребывания человека под водой. А он у нас на мелочи не разменивается. Мировой рекорд он спокойнушко сорвёт с наварцем! Вот вам успокоительная пилюля. Плавает же он — я тебе дам! Не чета мне или любому кто здесь. Он не то что по дну может целую вечность идти, он и сквозь землю может пройти. Лично я ещё раз не удивлюсь, если он вывернется к нам не из пруда, а из-за бугорка, с поля, — потыкал оттопыренным большим пальцем с плоским ногтем себе за плечо.
— Тогда я умом не достигаю ситуацию. Если он такой пловец, что же вы с ним спорили? На верный проигрыш?
— Не-ет… Уж я-то как-нибудь да знаю и себя, и его. Не тот я дядюка, чтоб-с спорил на проигрыш да ещё на верный.
— Тогда где же ваша логика?
— А вот где моя логика пока.
Слово пока он выделил голосом и, уклончиво хохотнув, указал на Валерку. Наконец-то выдернулся Валерка из воды далече уже от берега.
— У-ух… — посветлела лицом Раиса.
Она почувствовала, что устала стоять, отходчиво, примирительно села на газету рядом с Гордеем, надернув на колени край расклешённой юбки в крупную коричневую клетку. Села преднамеренно так близко, чтоб познакомиться с Гордеем.
Конечно, они познакомились.
На это знакомство Раиса пошла единственно из профессионального любопытства, замешанного на необходимости.
В самом деле.
Покуда герой её будущего очерка гоняется в пруду за бутылкой коньяка ли, за славой ли, за честью ли, за позором ли в случае проигрыша, за смертью ли, что вовсе не исключено, не сидеть же ей сложа лапки. Почему бы не поговорить с тем же Гордеем? Глядишь, какую занятную детальку, фактик из жизни друга и выщелкнет. Разве это помешает делу?
А потом, и это самое главное, её страшно заинтриговало, до какой степени они друзья и друзья ли вообще, коль с такой лёгкостью на невозможных условиях один ставит на карту жизнь другого?
Раиса задумалась, как бы его поделикатней подступиться к Гордею со своими каверзными расспросами, когда Валерка, грозя берегу вместе сложенными кулаками, прокричал во весь рот:
— Что ж вы, козлы, махнули меня в ватных штанах да в одном сапоге?!
Берег мёртво уставился на Гордея. Чего ему, Валерке, надо?
— Мне кажется, — постно сказал Гордей, — он желает обуться по всей форме. Отправьте ему второй сапог.
До Валерки сапог не долетел. Плюхнулся метрах в двадцати от берега и сразу пропал утюгом в темноте воды.
— Мало того, что связали руки, ещё и кинули одетым, — истиха выпевала Гордею Раиса, стараясь не привлекать постороннего внимания. — Это жестоко. И эта жестокость шла прежде всего от вас.
— Ну прилипли тапочки к дивану! Не спешите меня терпужить. Вот мантия!.. Вы ж его не знаете. А про какую-то жестокость… Да при вас, при незнакомке, он бы ни за какие блага не разделся. До такой меры стеснительный. А показать себя на воде незнакомой мармеладке хочется. Каким образом прикажете спустить его на воду?.. Да-а! — вспомнил Гордей. — Он же сам просил бросить! Вот у вас мантия!.. Что интересно, не слышите, а шерстите… А он, — ткнул пальцем в Валерку, — между прочим, не похож на страдалика. Не похож!
Цепко всматривалась Раиса в детски-радостного Валерку
