я тоже не то чтобы всю переписку сама вела. То есть. Ты когда написал, я с подругой сидела, она у нас копирайтер в агентстве, ну, она мне пару идей дала: что, думаешь я про Тест, как его… Юнга?.. Дим?
Дима: Тьюринга.
Лиза: Во-во, про Тьюринга, думаешь, я знала? А ты так ответил заумно… точнее, Дима, получается. Ну вот она мне это… все это время и помогала. Так что, Дим, ты прости, но, в общем, я не совсем то, что ты думаешь. Я к Олегу ближе, хотела выебнуться – вот выебнулась. Олег, ты тоже прости. Знаешь, увидела: мужик симпатичный, нормальный такой, ты когда на первые три вопроса затупил, я так обрадовалась, думаю, вот наш человек, ну, нормальный, без этого, а ты – хуяк – и начал умного включать, хорошо, Люся меня вытащила. Я, кстати, начала эту Сиддхартху читать.
Дима: Не эту, а этого.
Лиза: Ну да. Этого, круто, конечно. Ничего не поняла ваще, но затягивает.
Олег: Лиз, я так счастлив. Может, мы… ну это…ну пойдем погуляем, поболтаем по-нашему, по-простому… У меня как камень с души.
Лиза: Давай! Без умных слов, да?
Олег: Ваще без! Сейчас я в туалет схожу. Сейчас приду!
Дима: Лиз, а познакомишь меня с Люсей с этой, так пишет круто. Мы хоть на одном языке говорить будем. Как и вы с Олегом.
Лиза: Хорошо, вы и правда похожи, копирайтеры. Давай телефон, пришлю ее номер. Сейчас предупрежу, отойду ей позвонить, здесь берет плохо.
Лиза: Люсь, выручишь?
Люся: Чего?
Лиза: Помнишь, я тебе про мужика из интернета рассказывала?
Люся: Который гробы делает с окнами?
Лиза: Ну да, я тут с ним встретилась.
Люся: И-И-И-И?!
Лиза: Представляешь, ему тексты в нашу переписку его пиарщик писал: он со словом не очень дружит и попросил помочь, но сам по себе мужик охуенный, настоящий такой, добрый, я, знаешь, даже поплыла, если честно. Я таких вообще не встречала, непонятно, из какого мира. И видно, что по жизни умный, просто читал, наверное, мало, но это поправимо. Он с собой этого пиарщика притащил, говорит, так не честно!!! Ты представляешь, ТАК НЕЧЕСТНО. Говорит, ты им увлеклась, а не мною – в общем, чудо природы. Я, его чтоб не расстраивать, сказала, что тоже не сама писала, что ты мне помогала, что я сама тоже не очень чтобы умная.
Люся: Ну ты даешь!
Лиза: Ну слушай, он так трогательно стеснялся, здоровый лось, видно, что состоявшийся, а потерялся как пацан, уходить собрался, я поняла, что любой ценой его нужно удержать, но пришлось приврать, он сразу расцвел, сейчас потренируюсь в упрощенной лингвистике, но этот пиарщик теперь требует твой телефон, я, чтобы легенду дожать, дам ему номер, а ты его слей аккуратно.
Люся: А он как?
Лиза: Да никак, пишет так себе, а мысли явно не его. Павлин высокомерный. Смотри сама. Переписку я тебе скину. Ну, чтобы ты в теме была. Его Дима зовут. Ладно, я на свидание пошла.
Люся: Не умничай там!
Лиза: Я вообще молчать буду.
Сначала Саша Шнейдерман трубу ненавидел. Каждый день, в любую погоду, он брёл с футляром в руках в Дом культуры имени товарища Орджоникидзе, дудеть на трубе.
Слово «дудеть» Саша тоже не любил, но именно так называл процесс игры на трубе его дедушка Зиновий Абрамович.
– Ты, Саша, дуди. Ты, деточка, даже не представляешь, что такое труба! С трубой ты всегда заработаешь немножко на хлеб, немножко на масло, а если вдруг я помру, то и трефную икру.
Потом Зиновий Абрамович делал паузу и продолжал:
– Я что-то не понимаю: этому маленькому шлемазлу не интересно, почему он заработает на икру, когда я умру!
– Мне интересно, дедушка. Только не умирай, пожалуйста, – отвечал Саша.
– Интересно ему! – фыркал дедушка. Но было видно, что он доволен беспокойством внука за его жизнь:
– Когда я умру, деточка, все деньги на моей сберкнижке достанутся тебе! И чтоб ты был мне здоров!
Саша кивал, ему очень хотелось узнать, сколько же денег у дедушки на сберкнижке, но он не спрашивал, боясь, что дедушка может подумать, что Саша очень спешит с дедушкиной кончиной.
– Мой покойный брат Соломон, в честь которого тебя назвали Сашей, тоже играл на трубе.
– Но, дедушка, почему в честь него? Он же Соломон, а я Саша…
– Потому! Прекрати мне трепать нервы! Не задавай глупых вопросов. В этой стране Сашам живется немножко лучше, чем Соломонам. Это я тебе говорю, как Зиновий. С отчеством мне повезло меньше, поэтому я так и не стал директором склада, а только заместителем. И не перебивай меня, я тебя умоляю! Так вот, мой брат Соломон играл на трубе. И ты спроси меня, как он жил? Нет, деточка, ты спроси меня, как он жил, я тебе говорю!
– Как он жил, дедушка?
– Хорошо! Он жил так хорошо, что я тебя умоляю как! Он играл на танцах в горсаду каждые выходные и имел тридцать рублей. А еще он играл на свадьбах, тоже по выходным. И, в конце концов, играл на похоронах, вне зависимости от дня недели! Он играл Шопена столько раз, сколько сам себя не играл сам Шопен! И у него был не дом, а полная чаша. Румынская стенка, а в ней хрусталь! Его сын Моня поступил в зубное и стал зубным. Его дочь Беллочка вышла замуж за сына секретаря парткома и стала Петровой. Это, конечно, не совсем то, чего бы хотел мой брат Соломон, но ради секретаря парткома можно было стать немножко Петровой.
– Как это стать немножко Петровой? – спрашивал Саша.
– Ой, вэй… Не важно. Всё! Иди дуди! Я читаю газету, не мешай. Хотя стой! Дуди, Саша, еще и для души! Для души дуди! Душа – это важно!
И Саша дудел.
Со временем он научился играть на трубе довольно неплохо, и пошел по стопам дедушкиного брата Соломона, в честь которого странным образом был назван Сашей.
По выходным он играл в горсаду на танцах, он играл на свадьбах тоже по выходным, и он играл на похоронах вне зависимости от дня недели.
Дедушка Зиновий Абрамович был очень доволен.
Когда Саша закончил школу, он поступил на первый курс музыкального училища, а потом пошел в армию.
В армии, в одной из частей где-то недалеко от древнего русского города Владимир, оркестра не было.
Дедушка писал письма Саше с неизменным
