и власти. Мы открыли перед ним дверь в высшие слои бостонского общества, и он не допустит, чтобы она захлопнулась у него перед лицом. Только не из-за меня.
Если мужчины моей семьи, которые платили ему за то, чтобы держался от меня подальше, узнают, чем мы тайком занимались, их деловым отношениям наступит конец.
А еще я не стала бы исключать, что Сэм и Киллиан попытаются друг друга убить.
– Дурак, хуже ты мне уже все равно не сделаешь! – Я извивалась под ним, пытаясь оттолкнуть его прочь. – К несчастью, я никогда не смогу причинить тебе такую же боль, какую ты причинил мне, но хотя бы смогу тебя разлюбить.
– Не будь так уверена, – мрачно произнес он, потянулся к ботинку и достал оттуда небольшой нож. Взял мою ладонь и обернул пальцы вокруг рукояти. Затем направил мою руку прямо к своему горлу. – Хочешь причинить мне боль? Давай. Ты должна знать, где проходит сонная артерия, док.
Я провела лезвием вдоль его шеи к пульсирующей артерии, которая манила меня, выделяясь бледно-синим цветом на фоне его бесконечно гладкой загорелой кожи. У меня дрожали руки и стучали зубы.
Сэм впился в меня взглядом.
– А теперь будь хорошим монстром и убей меня, Никс.
Я пыталась вонзить лезвие ему в кожу, проткнуть ее, порезать его хотя бы поверхностно, но не смогла. Я не могла причинить ему боль. Прикусила нижнюю губу, тяжело дыша, отчаянно пытаясь пронзить его кожу, пустить ему кровь.
Меня сотрясла дрожь.
Нож с глухим стуком упал на пол возле нас.
– Я не могу! – взревела я. – Я не могу причинить тебе боль, как бы сильно тебя ни ненавидела. А я правда тебя ненавижу. Потому что люблю. Я люблю тебя, а ты обращаешься со мной, как с мусором. Что ты хочешь от меня услышать? Что я завидую твоим снам, потому что ты принадлежишь им по ночам? Так и есть. Я не могу дышать, не могу есть, не могу даже глазом моргнуть, не думая о тебе, Сэм Бреннан. Ты полностью завладел мной, даже не прикоснувшись. А когда, наконец, прикоснулся, стало только хуже. Намного хуже. Я всегда любила тебя, Монстр, но чем лучше я тебя узнаю, тем сильнее жалею об этом.
Высказать все открыто было все равно что сбросить старую омертвевшую кожу. Даже зная, что ставлю себя в слабую позицию, я все равно была рада это сделать.
Если мое признание и всколыхнуло в нем какие-то чувства, то Сэм не подал виду.
Напротив, продолжая крепко держать мои руки одной рукой, второй он спустил брюки, стянул с меня штаны и раздвинул мне ноги.
– Изнасилуешь меня? Единственное, что ты еще не сделал, – с презрением выпалила я ему в лицо. Обладать им было пыткой, ведь это лишь напоминало о том, что он никогда не будет моим.
Он перестал нас раздевать.
– Думаешь, я стану тебя насиловать? – Он прикрыл глаза, глядя на меня с усмешкой.
– Знаю, что изнасилуешь, если войдешь в меня, – я сохраняла ровный тон голоса, – потому что я не хочу, чтобы ты ко мне прикасался.
– Тогда что это было за признание в любви, мать его?
– Признание, а не приглашение, кретин. Я не доверяю тебе. Не знаю, чего ты хочешь от меня. Даже не уверена, какую роль ты играешь в моей жизни. Мой отец пропал. Мама подсела на таблетки и наносит себе повреждения. Братья бросили меня одну в этом бардаке. Единственное, что я знаю наверняка: человек, которого я желала больше десяти лет, не отвечает мне взаимностью, но готов поразвлечься со мной, когда ему заблагорассудится. С меня хватит. – Я помотала головой. – Отпусти меня. Я больше этого не хочу.
Мы сверлили друг друга взглядом. Он понял, что сейчас все иначе. Потому что во всех прежних случаях я старалась не воспринимать происходящее всерьез, игриво подтрунивала над ним, а сама тем временем подбиралась все ближе и ближе.
А теперь я хотела уйти.
– Ты это всерьез, – прохрипел он.
Я резко кивнула.
Он сел и отпустил меня, позволяя отползти назад к стене. Я подтянула штаны.
Меня внезапно сразила правдивость собственных слов.
Я устала от его игр. Устала давать ему все, что он пожелает и когда пожелает. Устала надеяться, что однажды он проснется и осознает, что я тоже ему небезразлична.
Сэм встал и угрюмо уставился на меня, медленно моргая, будто я влепила ему пощечину. Возможно, ощущения были как раз такими. Сомневаюсь, что такой мужчина, как Сэм, привык слышать слово «нет».
– Между нами все кончено? – спросил он деловым тоном. Ледяные нотки в его голосе отозвались во мне дрожью.
– Да, – сказала я, быстро завязывая шнурки. – Оставь меня в покое. Не появляйся в моей клинике, не пытайся поцеловать меня, когда увидимся на семейных торжествах.
– Почему? Потому что я тебя не люблю?
Он выпалил слово «люблю», будто это какое-то ругательство. Я облизала губы. Снаружи за соснами забрезжил рассвет, окрашивая комнату в прохладные розовые и насыщенно-голубые оттенки. Среди теней, обрамлявших его лицо, Сэм был как никогда потрясающе красив.
– Нет. Я переживу, если ты не ответишь мне взаимностью. Но я не стану терпеть безразличие, унижение и непостоянство. Я тебе не игрушка. Не девчонка-подросток, которая смотрела на тебя во все глаза в парке аттракционов. Те дни в прошлом. Я заслуживаю уважения и внимания, и знаешь что? Я передумала. – Я нахмурилась, а потом расхохоталась. Разразилась гортанным, визгливым смехом, уже даже не беспокоясь о том, насколько чокнутой казалась. – Да. Я больше не хочу с тобой спать именно потому, что ты не отвечаешь взаимностью на мои чувства. Это плохо? Незрело? Противоречит идеям феминизма? Я ожидаю любви. Мне нужно все разом. Так что если ты не намерен мне это дать, советую оставить меня в покое, иначе мне придется рассказать отцу о том, как ты сунул руку в горшочек с медом и попробовал запретную сладость, а потом снова и снова приходил за добавкой.
– Я говорил тебе, что никогда не остепенюсь.
– Значит, ты меня отпускаешь.
Сэм отвесил кивок, неспешно подошел к двери и распахнул ее. В дом ворвался холод, обжигая, окутывая каждый сантиметр моей обнаженной кожи.
– Любовь – не та цена, которую я готов платить за киску, какой бы тугой и аристократичной она ни была. Прощай, Эшлинг. – Он отпускает меня.
Возможно, я вошла в раж после собственной речи, а может, виной всему адреналин, который по-прежнему бушевал в крови, но я набралась храбрости, поднялась, схватила сумочку и выбежала за
