и придёт к тебе только с годами, когда поймёшь, что ты уже достаточно немолод, но и вовсе не стар, но и в этом нужно себе признаться, — теперь Айрис пила уже зелёный чай. За всё время их диалога, она заказывала только горячие напитки, чередуя кофе с чаем. В этот бар она попала чисто из любопытства, не преследуя каких-то конкретных целей. Она наблюдала за окружающими, за их движениями и поведением, за их речью — иными словами, за мыслями, роящимися в головах людей. Женщина бы и дальше занималась этим, пока не иссякнул бы интерес, но этому занятию помешал Питер, а она была и не против поговорить, хотя видела, что он уже находиться не в слишком трезвом состоянии. Но тем не менее он был ещё в состоянии поддерживать беседу, анализировать и думать, пускай и с некоторой заторможенностью.
— Сложно признаваться себе и другим людям в чём-то, чего сам не хочешь до конца признавать, но чувствуешь, что так оно и есть, — постукивая стаканом по столу, сказал Питер. — Кстати, сейчас стакан на восемьдесят процентов пуст, именно пуст, получается, он мой собрат по оружию?
— С годами я начала практиковать одну интересную вещь, я нигде о ней не читала и не слышала, как-то само получилось, — подхватила слова Питера женщина, — когда мы не можем себе или кому-то в чём-то признаться из-за возникшего страха, то я начинаю представлять себя скелетом, на которого накинули одежду, где скелет — это сама суть, а одежда — это оболочка страха и слои лжи. Так вот, скинуть с себя всё сразу невозможно, но если делать это постепенно, то может получиться. Если вспомнишь это, то попробуй. Каждый элемент одежды — это преграда к правде, к тому, о чём мы действительно думаем. Начни сначала с шарфа, следующий раз скинь куртку, потом свитер и так далее, пока не покажется суть. А дальше это войдёт в привычку, и даже жить как будто станет легче.
— Интересно, а если у скелета сломаны кости, то это тоже правда? Или они должны для начала срастись? — Питер выпил остатки джина, чтобы побороть икоту.
— Заходишь ты слишком далеко в мыслях, туда, куда не стоит лезть. Ты сейчас из одной проблемы создал две, а если пойдёшь дальше, то и перешагнёшь с таким настроением и десяток, — Айрис посмотрела Питеру в стеклянные глаза и предложила ему выпить кофе, чтобы хотя бы немного отрезветь, на что тот ответил:
— Честно, меня уже тошнит от этого кофе, лучше тоже выпью зелёного чая, хотя я уверен, что он ни капли не поможет.
За время общения они коснулись множества тем, начиная от религии и заканчивая искусством постмодернизма. И даже на утро, которое было относительно паршивым для Питера, он вспомнил, что на всякий случай записал в заметках слова Айрис, связанные с определением искусства (настолько они показались ему точными и не отягощёнными научными терминами): «Искусство — это человек, это отражение того, что за ним и что в нём. А человек — это и есть пересечение двух миров — внешнего и внутреннего. Только самые гениальные из нас смогли найти наиболее гармоничное их пересечение и воплотить это наяву. Не важно, с какой целью они это делали, куда важнее, что в их работах мы нашли отражение части себя, а кроме нас в них нашли отражение и другие тысячи и миллионы людей, поверив в то, что они не одиноки. Великая сила…».
Когда на часах уже было два ночи, и люди уже начали расходиться, Питер почувствовал невыносимую усталость и обрадовался ей. Он понимал, что благодаря этому ощущению сможет хотя бы уснуть, а завтрашний день — это мысли и проблемы, с которыми он столкнётся только после пробуждения, сейчас они его не волновали. Питер вообще перестал планировать свою жизнь, как он делал это раньше, теперь ему было абсолютно всё равно, что ждёт его, он без сопротивления поддался течению жизни, направленному в никуда. Окружающий мир для него сейчас выступал как чёрно-белая фотография, от которой нечего взять — ни возможностей, ни каких-либо эмоций, ни тяги противиться своему бездействию.
— Спасибо, Айрис, за компанию, пойду дальше вдыхать и выдыхать, вдыхать и выдыхать… — произносить слова после такого количества выпитого ему стало гораздо труднее, чай, как он и думал, ему не помог. — Может, когда-нибудь и увидимся, вдыхать и выдыхать, вдыхать и выдыхать…
— До свидания. А говорил, что у меня всё пессимистично, — пошутила напоследок женщина, но заметила, что молодой человек её уже не слушает, а смотрит куда-то далеко сквозь неё. — Береги себя, Питер. Не знаю, что у тебя случилось в жизни, но я верю, что в скором времени у тебя всё наладиться.
Питер глупо улыбнулся и, пошатываясь, направился к выходу, невнятно шепча себе под нос слова, которые не прекратит повторять до того момента, пока не подъедет такси:
— Вдыхать и выдыхать… — два слова, описывающие нашу физиологическую потребность в воздухе, но насколько грустными они кажутся, если воспринять их иначе.
Не без труда добравшись до квартиры, Питер зашёл внутрь и чуть ли не мгновенно протрезвел, учуяв запах Ассоль. Он сорвался с места и бросился осматривать комнаты, но никого в них не обнаружив, упал на кухонный пол, где по утрам стояла в ожидании кофе Ассоль. На полу он пролежал чуть более пяти минут, и, собравшись уже подняться, Питер увидел своё отражение в дверце электроплиты. «Какое же сейчас я ничтожество, насколько я немощен», — сказал он сам себе и всё-таки встал. Он направился к холодильнику и достал оттуда первую попавшуюся бутылку с алкоголем, поднёс её горлышко к губам и сделал несколько глотков. Запах девушки, как ему казалось, до сих пор стоял в квартире, и он снова попытался заглушить его очередным глотком горького напитка, смешавшегося с ещё более горькими слезами.
Питер уснул в одежде, сидя за столом. С этого злополучного момента и начался крайне негативный период в его жизни, длившийся почти две недели. Он пытался заглушить боль алкоголем, мучая не только психику, но и организм. Проводить вечера и ночи он стал в барах, посещение которых ставило перед собой одну единственную цель — убежать как можно дальше от реальности и не находится одному. В этих
