похвал, — осклабился Петр. — Учитывая объем работы, просто удивительно, что им потребовалось для проверки всего три дня.
Он прищелкнул пальцами.
— Вот это эффективность труда!
— На какой глубине вы нашли окаменелости? — перебил Осип, резко меняя тему.
Брови Боргорова так и остались приподнятыми. Очевидно, Петру удалось еще больше упрочить свою ненадежную репутацию.
— Мы наткнулись на них в нижних слоях известняка, до того, как добрались до песчаника и гранита, — с недовольным видом отвечал Боргоров Осипу.
— Вероятно, середина мезозоя, — заметил Осип. — Мы надеялись, что вы обнаружили окаменелости ниже. — Он поднял руки. — Не поймите нас превратно. Мы счастливы, что вы нашли их, но мезозойские муравьи не так интересны, как их возможные предшественники.
— Никто и никогда не видел окаменелостей более ранних периодов, — подхватил Петр, из всех сил пытаясь исправить положение. Боргоров по-прежнему его игнорировал.
— Мезозойские муравьи практически неотличимы от нынешних, — вступил Осип, жестами исподтишка призывая Петра к молчанию. — Они существовали большими колониями, разделяясь на рабочих, солдат и так далее. Любой мирмеколог отдаст правую руку, чтобы узнать, как жили муравьи до образования колоний — как они стали такими, какими их знаем мы. Вот это было бы открытие!
— Очередной прорыв русских, — поддакнул Петр и снова не получил ответа. Он мрачно уставился на парочку живых муравьев, безуспешно тянувших в разные стороны издыхающего навозного жука.
— А вы их видели? — возразил Боргоров, помахав маленькой жестяной коробочкой перед носом Осипа, отщелкнул крышку ногтем. — Это, по-вашему, пустяки?
— Господи, — пробормотал Осип, осторожно принимая жестянку и держа ее на вытянутой руке, чтобы Петр разглядел отпечаток муравья в известняковой пластине.
Петр, охваченный исследовательским пылом, вмиг забыл о своих печалях.
— Почти три сантиметра длиной! Посмотри на благородную форму головы, Осип! Никогда не думал, что назову муравья красавцем! Возможно, именно большие мандибулы делают их уродливыми. — Он показал на место, где полагалось находиться мощным жвалам. — У этого экземпляра они почти не видны! Осип, это домезозойские муравьи!
Довольный Боргоров приосанился, расставил ноги, развел ручищи. Это диво появилось на свет из его шахты.
— Смотри, смотри, что тут за щепка рядом с ним? — воскликнул Петр. Вытащив из нагрудного кармана лупу, он навел ее на муравья и прищурился. Сглотнул. — Осип, — голос Петра дрогнул, — скажи, что ты видишь.
Осип пожал плечами.
— Какой-нибудь паразит или растение. — Он поднес пластину к лупе. — Возможно, кристалл или… — Осип побледнел. Дрожащими руками он передал лупу и окаменелость Боргорову.
— Товарищ, скажите, что вы видите.
— Я вижу, — пропыхтел покрасневший от натуги Боргоров, — я вижу… — он прокашлялся, — толстую палку.
— Да присмотритесь же! — хором воскликнули Петр и Осип.
— Ну, если подумать, эта штука напоминает — Господи прости! — напоминает…
Он запнулся и растерянно посмотрел на Осипа.
— Контрабас? Верно, товарищ? — спросил тот.
— Контрабас, — выдохнул Боргоров…
II
В дальнем конце барака на окраине шахтерского поселка, куда поместили Петра и Осипа, пьяные игроки ожесточенно резались в карты. Снаружи бушевала гроза. Братья, сидя на койках, без конца передавали друг другу бесценную окаменелость, гадая, какие сокровища принесет завтра утром Боргоров.
Петр ощупал матрац — солома, тонкий слой соломы в грязном белом мешке на голых досках. Он старался дышать ртом, не впуская спертый воздух в чувствительные ноздри.
— А если это детская игрушка, которую неведомым образом занесло в один пласт с муравьем? Когда-то здесь стояла игрушечная фабрика.
— Ты когда-нибудь видел игрушечный контрабас? Я уж не говорю о размере! Для такой работы нужен лучший ювелир на свете. Да и Боргоров клянется, что никто не смог бы проникнуть так глубоко, по крайней мере в последние двести миллионов лет.
— Стало быть, вывод один, — сказал Петр.
— Стало быть, так, — отозвался Осип и промокнул лоб алым носовым платком.
— Что может быть хуже этого свинарника? — произнес Петр.
Заметив, что один-два картежника оторвались от игры, Осип с силой пнул брата ногой.
— Свинарник, — рассмеялся какой-то человечек, отшвырнул карты, подошел к своей койке и выудил из-под матраца бутылку коньяку. — Выпьем, товарищ?
— Петр! — строго сказал Осип. — Мы кое-что забыли в деревне. Придется вернуться прямо сейчас.
Петр уныло поплелся за старшим братом под дождь. На улице Осип схватил Петра за локоть и втолкнул под хлипкий навес.
— Петр, братишка, когда же ты вырастешь? — Осип тяжело вздохнул и заломил руки. — Этот человек — из органов! — Он провел короткопалой ладонью по блестящей поверхности, откуда когда-то росли волосы.
— Свинарник и есть, — упрямо бросил Петр.
— Даже если и так! — всплеснул руками Осип. — Разумно ли сообщать об этом им? — Он положил брату руку на плечо. — После того нагоняя любое неосторожное слово навлечет на тебя ужасные бедствия. На нас обоих. — Осип вздрогнул. — Ужасные бедствия.
Окрестности осветила молния, и Петр успел разглядеть, что склоны все так же бурлят ордами копателей.
— Может быть, мне вообще не стоит раскрывать рот?
— Я прошу только, чтобы ты следил за своими словами. Для твоего же блага, Петр. Подумай сам.
— Все, о чем ты запрещаешь говорить, правда. Как и статья, после которой мне пришлось каяться. — Петр подождал, пока затихнет громовая канонада. — Я не должен говорить правду?
Осип с опаской заглянул за угол, щурясь в темноту.
— Не всю правду, — прошептал он, — если хочешь выжить. — Осип засунул руки в карманы, втянул плечи. — Уступи, Петр. Учись терпеть. Другого пути нет.
Не сказав больше ни слова, братья вернулись в барак, к смраду и осуждающим взглядам, хлюпая насквозь промокшими ботинками.
— К большому сожалению, наши вещи заперты до утра, — громко объявил Осип.
Петр повесил на гвоздь пальто — капли застучали по жесткой койке, — стянул ботинки. Он двигался замедленно и неуклюже, придавленный жалостью и недоумением. Как молния, на миг осветившая серые толпы и изрытые шахтами склоны, этот разговор обнажил во всей неприглядной наготе ранимую дрожащую душу его брата. Осип казался Петру хрупкой фигуркой в водовороте, отчаянно цепляющейся за плот компромисса.
Петр опустил глаза на свои дрожащие пальцы.
«Другого пути нет», — сказал Осип. И был прав.
Осип натянул одеяло на голову, загородившись от света.
