-Послушай лучше...- Ирина Сергеевна вынула из ушей затычки, мешавшие ей в должной мере оценить его сравнения.- Не пойму, есть хрипы или нет... Слышно плохо. Дышать не хочет... Если и есть пневмония,- тут же решила она,-то не такая, чтоб вызвать тяжесть состояния... Он взял фонендоскоп, попытался вслушаться в музыку дальних сфер, но у него мало что вышло. В институте их учили на лекциях аускультации, но не требовали умения: и на лечебном факультете с этим плохо, а на санитарном - и говорить не приходится. -Язвы во рту посмотри. Это десятый случай - или девятый. Я со счета сбилась. Но он первый такой тяжелый. Плохо. Надо все бросать и смотреть всех подряд. Лето как назло - работать некому... Москвич, отложив трубку, попытался заглянуть больному в рот, но и здесь его ждала неудача. Младенец почувствовал на себе не женские руки, пухлые и мягкие, а мужские, жесткие и неловкие, и заорал благим матом. Мать прибежала на его крик, уверенная, как все здешние матери, что их ребенку грозит опасность от врачей - все сразу смешалось и стало на свое место: иллюзия мировой гармонии кончилась. Алексей вернулся к мужчинам. -Пневмония, наверно,- наугад, как на экзамене, предположил он, но здесь слова его послужили не ответом профессору, а плохой оценкой экзаменуемому фельдшеру.- Язвы во рту. Не совсем ясные... Зараза какая-то. Надо будет посмотреть в учебнике... Отец насторожился при упоминании о заразе, бросавшей тень на его и без того легко уязвимое жилище,- фельдшер же уверовал, что пропустил воспаление легких: ошибка, по его мнению, непростительная - и без боя признал свое поражение. Он в последнее время был постоянно готов к такой сдаче позиций. -Как же это я маху дал?!- опечалился он, оглядываясь мельком по сторонам: в поисках смягчающих вину обстоятельств.- Трудно с ними. Орут - ничего не услышишь. Рта не раскрывают. -Как же не открывают?.. Когда орут?- съязвил отец и, помолчав, прибавил:- Другие вон слушают, а ты - так... Больше по внешности... Фельдшеру припомнили его недавнее бахвальство, и он поник сивой головою. -Без трубки слушаю,- попытался выгородиться он и пожаловался столичному гостю:- Трубок в районе нет. Моя из строя вышла. В них резина долго не живет, трескается... -И в области нет? -Так о чем и речь!..-Фельдшер воззвал глазами и голосом к хозяину, но тот нарочно не глядел в его сторону.- Невозможно без трубки слушать,- заключил он, обращаясь уже не к ним двоим, а к самому мировому пространству и к его высшему арбитру... Отец снова ничего не сказал. Наступила тишина, исполненная общей напряженности и недоговоренности. Дети уловили в ней опасность для брата. -Папк?! А Пашка не помрет?! А то нам жалко очень! -Не помрет,- отвечал отец негромко, но внушительно.- Вылечат... Когда болезнь узнают... Ирина Сергеевна выглянула из-за занавески. -Его нужно в больницу везти. Мать немедленно выросла у нее за спиною. -А ему там хуже не будет? -Хуже некуда... Надо, раз говорю... -Может, здесь полечите? Ирина Сергеевна поглядела на ее упрямое до бесчувствия лицо, уступила: -Возьму на ночь в медпункт к Семену Петровичу. Если лучше станет, завтра отдам, нет повезу в Петровское,- и на этом их святая торговля и кончилась. -Воды нагрейте,- попросила еще Ирина Сергеевна.- И машину ищите. Обратно райком не повезет. Не пешком же идти...-и снова скрылась у малыша... Отец, так и не двинувшийся за все это время с места и отвечавший на происходящее лишь игрой лицевых мускулов, странным образом усмехнулся. -Угости докторов,- приказал он замешкавшейся у стола женщине. -Нечем,- бросила она и пошла в сени. -Врешь!- вдогонку ей послал муж.- Сала шмат возьми... У меня бутылка есть...- Он по-прежнему не смотрел на провинившегося фельдшера, но, говоря это, кинул как бы случайный, но злонамеренный взгляд в его сторону, и тот, поняв его скрытое значение, обиделся и устыдился в одно и то же время.Молока налей,- продолжал хозяин.- Чтоб в моем доме не накормили!.. -Молчал бы!- не выдержала жена, не раз уже спасавшая от него кусок сала, который был здесь яблоком раздора.- "В моем доме!"- повторила она издевательски - и прибавила уже безразличнее:- Щи остались - не знаю, будут они их есть или не станут... -Мамк!- закричал из-за двери старший.- Пельмени с картофем сделай! Его в доме уже слушали. -И правда пельменей наделать на скорую руку?раздумалась вслух мать, но тут Ирина Сергеевна высунулась из запечья, напомнила о горячей воде, и она завертелась, как волчок, пущенный несколькими игроками сразу.- Что мне, разорваться с вами со всеми?!прикрикнула она на детей, но вышло - что на всех вместе, и сбежала от них в сени... Мужчины сидели за столом не двигаясь: как первоапостолы перед тайною вечерей. Фельдшер чувствовал себя все более неловко. -У каждого ошибки могут быть!- взбунтовался он и заерзал на стуле.- Она вон тоже путается!..- но отец был беспощаден: -Путается, да не отходит, а не так... Пришел, ушел и до свиданья!..- и фельдшер, уличенный теперь не только в скоропалительности суждений, но еще и в преступной халатности, понял, что оставаться ему здесь и вправду незачем. -Трубку надо доставать...- сказал он, встал и скользнул безразличным взглядом по широкому сапогу хозяина, в котором, по его расчетам, была спрятана бутылка.-Пойду...- и привел свой план в исполнение: ушел, молчаливый, невеселый, пасмурный. Алексей решил, что пришла его очередь поддерживать беседу: -Сидеть будет с ним...- Он был все еще под впечатлением недавней иконной живописи, но хозяин был занят не этим: заново переживал объяснение с фельдшером, с которым у него были давние счеты, какие водятся в любой пьющей компании, и смаковал подробности мести.- В Москве так не сидят,- повторил молодой человек, не встретивший должного понимания. Отец, до того сидевший, как на собственных похоронах, недвижно и бессловесно, здесь повернулся, брякнул: -А мне - что есть она, Москва, что нет - все едино!.. Вы кругом не глядите!..- ожесточился он.- Плохо живем!.. Землянка вверх ногами!- повторил он неслыханную дерзость фельдшера, у которого, по подсчетам села, было два дома: свой и медпункт, который все в селе рассматривали как его вторую вотчину.- Вверх ногами, мать его так! Москвич опешил от этого взрыва чувств, затем нашелся: -Я врач - мне все едино... Насмотрелся... Недоверчивый хозяин не столько пригляделся к нему, сколько прислушался. -Видел - и ладно,-безразлично согласился он.- Пить будешь? -Буду,- не колеблясь отвечал тот. -Вот и хорошо, что будешь...Хозяин усмехнулся и вытащил из-за голенища бутылку местного "сучка", который может свалить и лошадь, выставил на стол, любовно взглянул на нее, приосанился, как жених в присутствии невесты.-Сейчас она нам сала принесет,нарочито громко прибавил он. Жена выглянула из сеней. -Погодите, пельмени варятся!..- Она оглядела стол.- Вы извините, доктор. Я на стол еще не подала, а он уже бутылку выставил. Молока попейте лучше...- и вынесла жбан с утренним надоем. Ирина Сергеевна выглянула из-за тряпки: -Алексей Григорьич!.. Вам нельзя. У вас желудок больной... Хозяева переглянулись: что это за желудок, что водку пить позволяет, а молоко нет? -Вы думаете, у нас молоко заразное?- догадалась мать.- Так у нас ни у кого в селе этого бруцеллеза нет! И близко не водится. Сами пьем и дети с нами. Будете, доктор? Корова у нас справная, на ней все держится, кормит наше семейство... -Буду. Все буду,- обещал москвич, который никому уже не мог отказать в этом доме. Он опорожнил поданную чашку. Дети за стеной забушевали с новой силой: -И нам налей! Нам тоже молока хочется!- и затрясли дверь так, что она ходуном заходила в петлях. -Оставлю вам! Все не выпьем! Дверь только не растрясите: молока на всех хватит!..- и ушла в сени. Ирина Сергеевна покачала головой: -За машиной так никто и не пошел?..- но увидев водку на столе, которую не сразу разглядела: не было такого навыка - поняла, что мужчинам не до нее, и вернулась к больному. -Давай, доктор!- решился отец.-С тобой я выпью... Не с ним только - не с Семен Петровичем! Перебьется!..-Он сам по себе, без влияния извне, накипал, искал выхода наружу, изливался и снова, тоже без посторонней помощи, сникал и отстаивался.- С Ириной Сергевной я б выпил - вот с кем!- поднялся он напоследок на гребешок волны.-Да не моего она поля ягода! -Слава богу!- приревновала жена.- Хоть одну нашел - себя краше! -Со вторым сидит,- не обращая на нее внимания, сказал отец Алексею, будто не Алексей только что говорил ему то же и не он сам оборвал его.- Это понимать надо!..- Он глянул с одушевлением перед собой, посмотрел затем проницательно на собутыльника, заметил:- Ты-то жидковат, против нее, будешь...- потом смилостивился, добавил, движимый широтой души и ожиданием скорой выпивки:- Да ничего. Может, еще научишься...- и беспрепятственно уже опрокинул в себя стакан с мутноватой, едва не сальной жидкостью. Алексей, ошеломленный как его словами, так и накипью зелья, последовал его примеру... Дети снова пришли в движение: до того они лишь наблюдали в щелку за действиями родителя. Старший заразился его временным оптимизмом: -Ирина Сергевна Пашку вылечит! Отец отерся тылом ладони. -Вылечит. Потому как ученая. -Я тоже учиться буду! -А почему нет?-откликнулась из сеней мать- Сейчас все учатся. -И дураками остаются.Водка скорей отрезвила отца, чем отуманила.- Ученых много, а сидеть с больными некому. -Да что ж ей делать еще, как не с детьми сидеть?!воскликнула мать, выведенная из себя его славословиями.- Это ж ее профессия! -Профессия!-только повторил он, но не стал спорить.- Ладно. Давай, доктор. Повторить надо.- Он налил в стаканы по второму разу, а бутылку с остатком воткнул в те же ножны.- Это я на утро оставлю. Потому как работать надо... Тоже вот - профессия... Ирина Сергеевна оставила Алексея Григорьевича, уже не вполне рассудительного, в избе - сама пошла к фельдшеру договариваться о ночлеге. Ей предстоял разговор, не требовавший свидетелей... -Что бы это могло быть?-спросила она: Семен Петрович много лет отработал на селе и его мнение следовало выслушать. -Думаю, пневмония,подыграл он ей, полагая после сказанного москвичом, что таков ее диагноз. -Десятый случай и все - с язвами? -Неужели десятый? Это кто же?..и приготовился считать по пальцам... Происходило это в медпункте, куда фельдшер съехал в последнее время жить - или, вернее, пить, потому что из дома его в таких случаях выгоняли. Несмотря на его почти постоянное пребывание здесь, флигель так и не принял жилого вида, и Ирина Сергеевна вспомнила в связи с этим свой недавний больничный угол. Посреди приемной, на видном месте стоял стеклянный шкаф с лекарствами и инструментами - предмет гордости и забот Семена Петровича: он вел здесь прием населения, а это не прибавляет уюта в доме. Встречаясь с больными, он старался следовать облику профессора преклонных лет, умудренного жизнью и врачебным опытом, но больше был похож на собственного клиента вполне определенного свойства: руки его тряслись и он, смущаясь, придерживал их одну другою, чтоб было не так заметно. Иногда он убирал их за спину, но тогда его выдавал взгляд: неуправляемый, с дичинкой, тревожный, а порой и вовсе отчаянный - хотя он и его пытался пригасить, попридержать в известных рамках... -Вас никто ни в чем не винит,- успокоила она его.- Сами не понимаем... Она не решалась начать разговор, который ей передоверил Иван Александрович, сказав, что, если он предпримет его сам, то наделает бед из-за собственной вспыльчивости, помноженной на обычное состояние Семена Петровича. Фельдшера он и в самом деле довел бы до горячки, а это ни к чему хорошему бы не привело: работать на селе было некому... -Что за история с мясом у Матвея Исаича?- спросила она: по возможности дружелюбней и доверительней, но Семена Петровича передернуло, когда он услыхал это: будто ожегся о горячее. Он вспомнил о ее особых отношениях с Иваном Александровичем, которые, хотя и ушли в прошлое, по свидетельству многих, но, с другой стороны, редко когда прекращаются совсем, и понял, откуда дует ветер. -То, что я продал?- выигрывая время, трусливо спросил он и заискивающе поглядел на Ирину Сергеевну, стараясь угадать, что ей известно.- Так это сосед упросил... Тебе, говорит, проще: ты лицо доверенное... Я ж скотину не держу - это все знают...- Он сказал это так, будто само по себе это обстоятельство снимало с него если не всю вину, то большую часть ответственности, и спросил с нескрываемым страхом, слепым и всесильным, как любой страх в нашем отечестве:- Случилось что? -Не знаю,- не особенно греша против истины, сказала она.- Мне это для диагноза нужно... Корову они закололи или она сама сдохла? -Телку?- снова переспросил он: с той же целью потянуть время, и Ирина Сергеевна терпеливо объяснила: -Ту, что вы продали... Тут же эпидемия... Он наконец решился: -Ни то и ни это!.. Подыхала, а они ее прирезали!.. - и глянул прокурором, изобличая соседей в коварстве.- И голову отрезали! Обычно с головой продают, чтоб все видели, а тут себе оставили! Сказали, что в котле сварили!.. Потому и на рынок не свезли!- додумал он сейчас, задним числом, все, как было на самом деле.
