твоя трубка, – его улыбка моментально погасла, – которой у меня больше нет.
– О великое созвездие Ориона! – воскликнул старик Потапыч. – Найти мой драгоценный монокуляр, чтобы сразу же его потерять!
– Я его не терял, хозяин. Его у меня отобрали силой, – тихим голосом сказал петушок.
– Кто же этот грубиян и мерзавец, посмевший его у тебя отнять?!
– Некто Лобов, хам и эксплуататор, он работает сантехником в жилконторе. Я на этого несчастного Лобова десять лет уже пашу, как бульдозер.
– Уж не та ли это язва с ногами, приходившая нынче утром к моим соседям? – произнёс старик Потапыч задумчиво. – В чём он ходит? Не в клеёнчатой куртке? Не в болотных сапогах с отворотами?
– Да, хозяин. Это Лобов и есть. Пусть проверят, раз он к вам приходил, не пропало ли чего из цветных металлов.
Но Потапыч, голову задрав к потолку, сделался безмолвнее сфинкса и никак не прореагировал на совет.
Прикасаясь к петушиному оперенью, длинные дневные лучи, залетающие в комнату из окошка, превращались в многоцветную радугу, и комнату, где они сидели, опелёнывал световой кокон. Наверное, так выглядит мир, если смотришь на него лёгким взглядом какого-нибудь счастливого насекомого, проникшего сквозь пар одуванчика в самую его сердцевину.
Молчание продлилось недолго.
– Отнял! – вдруг вскричал старик. – Но это же означает, что…
– Вот именно! – сказал петушок.
– …что этот прощелыга и кровосос…
– Ещё бы! – подтвердил петушок.
– …при помощи моей всевидящей трубки…
– …сделается богатым, как Березовский, и всесильным, как международная наркомафия, – подытожила за него умная птица.
Старик Потапыч подёргал руками голову, но та сидела на шее крепко.
– Что же делать? – попросил он совета.
– Как «что делать»? – удивился петух. – И это меня спрашивает счастливец, перед которым снимало шапки население туманности Ориона и созвездий Тельца и Ящерицы! Который рассчитывал накормить небесными хлебами и рыбами голодные народы Земли! Которому простыми словами, написанными на драгоценном монокуляре, объяснили, что нужно делать, если вдруг его чудесным прибором завладеет какой-нибудь негодяй…
– Стоп! Я знаю! – сказал хозяин.
И добавил повеселевшим голосом:
– Правило левой ноги…
– И правило золотого сердца! – с облегчением выдохнул петушок. – Наконец-то! А я уж было подумал, не применить ли мне мой фирменный метод по оживлению работы памяти. – И он крылышком погладил свой клюв.
– Но позволь… – Хозяин задумался. – А особая защитная кладь, походным саквояжем именуемая? Где она? Хотя… Ну хитрюга!
Старик Потапыч всплеснул руками.
– Как это я сразу не догадался. Признавайся, саквояж у тебя?
– Ну, вообще-то, говоря фигурально…
Чересчур уж петушку не хотелось признаваться во вчерашнем проступке – краже у мальчишки трубы. Ведь если он расскажет про саквояж, то придётся раскалываться и дальше.
Поэтому он мялся и делал вид, что поправляет непослушное пёрышко. Когда же он наконец решился покаяться в субботнем грехе, в тяжёлой тишине коридора невесело прошелестели шаги. Столько грусти, мало того – отчаяния было в этих шелестящих шагах, что два сердца, человечье и петушиное, закричали и рванулись на помощь.
Первым выбежал в коридор Потапыч.
У старинного ампирного шкафа, прислонясь к его обшарпанной стенке, тихо плакал Андрюша Пряников.
В руке Андрюша держал записку, в которой скорыми, спешащими буквами почерком Андрюшиной мамы сообщалось, что родители будут поздно. У знакомых «горят» билеты, и родители ушли на концерт.
– Будь мужчиной. – Старик Потапыч строгим голосом обратился к мальчику. – Что за слёзы в мирное время? Ну подумаешь, ушли на концерт. Не на фронт же, в самом-то деле.
– Это он, – шепнул петушок из-за тыквенной головы хозяина. – Тот мальчишка, у которого я…
Птица на секунду замешкалась, подыскивая нейтральное выражение, заменяющее слово «украл».
– Нашёл твою чудесную трубку.
Старик Потапыч обалдело нахмурился.
– Как «нашёл»? Почему «нашёл»? – Он тряхнул своей головой-тыквой.
– Друг… Серёга… – выдавил из себя Андрюша. – Если я им… не принесу трубу… они зажарят его… в камере морозильника.
Сосед Потапыч полез в карман, вынул чистую носовую тряпочку и промокнул ему заплаканные глаза.
– Не посмеют, – сказал он мальчику. – А теперь рассказывай всё как есть.
И Андрюша ему всё рассказал – и про найденную и потерянную трубу, и про встречу с человеком на улице, и про утренний визит в «Лавку древностей».
Глава 17 Звёздный час Рукавицына
К милиции Эрдель Терьерович Рукавицын относился вполне терпимо.
С милицией всегда можно было договориться, в отличие от некоторых особо упёртых граждан, не желающих расставаться со своей убогой жилплощадью.
Вот и в этот раз, услышав сообщение Локтя о недавнем происшествии на Фонтанке, он мгновенно позвонил кому следует.
А именно – знакомому из районного милицейского управления, который в свободное от работы время коллекционировал личные вещи преступных авторитетов прошлого, а также исторические предметы отечественного криминального быта. Пообещав ему соломенную шляпу Мишки Япончика, в которой тот ходил во времена золотого детства, хозяин «Лавки древностей» через каких-нибудь пятнадцать минут уже держал в своих дрожащих руках ту самую бесценную трубку, которую так давно искал.
Сбылась заветная мечта Рукавицына. Настал его звёздный час.
Он мерил тишину кабинета бодрой поступью любимого кресла и нарушал её звонкой песней, льющейся из глубин души, тут же поглощаемой, впрочем, надёжной звукоизоляцией стен.
– Теперь уж я им всем покажу! Всех их заткну за пояс! Билл Гейтс, где ты там? Тю-тю-тю! Ну а вы, макаронный король Спагетти, не страдаете ещё от изжоги? А ты, супер-пупер-миллионер Онассис? Как тебе ворочается в гробу?
Сзади робко позвонили в звоночек.
На экране монитора охраны появился озабоченный Коготь. Его жёванное жизнью лицо искажалось, будто в комнате смеха: то вытягивалось, как морда у птеродактиля, то ссыхалось, как лягушачья кожа.
Рукавицын недовольно поморщился.
– Ну чего? – поинтересовался он в микрофон.
– Тот пацан, ну который заперт! Может, нам его немножко того? В смысле, малость усыпить, чтоб не дёргался. Он же там всю мебель перекурочит. Шар ваш там, опять же, коллекционный. Тот, что был из Англии присланный.
«К чёрту всё
