- Где они? Где? - проговорил он, оглядывая избу шальными, блуждающими глазами.
- Ушли, брат! - смеясь, отвечал Захар. - Ну их совсем! Ломаются - не таковские!
- Куда? Где? Куда ушли? - крикнул Гришка, сурово отталкивая Захара и выходя из-за стола.
Хмель совсем уже успел омрачить рассудок приемыша. Происшествие ночи живо еще представлялось его памяти. Мысль, что жена и тетка Анна побежали в Сосновку, смутно промелькнула в разгоряченной голове его. Ступая нетвердою ногою по полу, он подошел к двери и отворил ее одним ударом. Он хотел уже броситься в сени, но голос старухи остановил его на пороге и рассеял подозрения. Тем не менее он топнул ногой и закричал во все горло:
- Сюда ступайте! Сюда!
- Не ходи, родная, не ходи, ни за что не ходи! - воскликнула старушка, удерживая, вероятно, Дуню.
- Сюда ступай, коли хочешь быть цела! Сюда, говорю! - бешено закричал Гришка.
- Не ходи, Дунюшка! Не бойся, родная: он ничего не посмеет тебе сделать... останься со мной... он те не тронет... чего дрожишь! Полно, касатка... плюнь ты на него, - раздавался голос старушки уже в сенях.
Но так как увещевания эти ни к чему, видно, не служили, тетушка Анна бросилась вслед за Дуней, опередила ее, и не успела та войти в двери, как уже старуха влетела в избу и остановилась перед Гришкой.
- Чего тебе, разбойник, от нее надыть? - воскликнула она, заслоняя Дуню, которая тщетно старалась войти в двери. - Зачем она тебе? Погибели ее хочешь, что ли, злодей ты такой!
- Молчи! - сурово произнес Гришка, отталкивая ее руку.
Голос старухи вдруг оборвался, и она зарыдала; но это продолжалось одну секунду. Она снова заслонила Дуню, стоявшую в дверях со спавшим на груди ее младенцем, и подхватила с возраставшим негодованием:
- На кого руку-то поднял, вспомни! Вспомни, кому грозишь-то! Злодей ты, злодей этакой! Ведь я тебя, злодея, на руках на своих выносила! Вспомни ты это! Думаешь, боюсь я тебя? Не дам я ее, не дам тебе! Чего тебе от нее надо? Чего? Аль мало тебе, утопил нас в слезах горьких; погибели нашей хочешь, злодей ты этакой! Постойте, я найду еще суд на вас обоих, нехристей окаянных. Свет не без добрых людей! - подхватила она, отчаянно махая руками и обращаясь то к приемышу, то к Захару, который покачивался подле печки. Вы думаете, я ничего про вас не ведаю? Погодите, вас спросят еще, где вы вино-то взяли: ведь денег-то у вас давно нету... Сама доведаюсь, сама спрошу пойду, душегубцы вы, нехристи! Завтра же схожу в Комарево... У всех стану спрашивать...
При этом Гришка, сделавший уже несколько шагов к столу, бросился со всех ног к старухе и бешено замахнулся.
В ту же самую минуту на дворе раздались голоса.
- Здесь! Не зевай, ребята, здесь! - закричал кто-то в сенях.
Гришка не успел прийти в себя, как уже в дверях показалось несколько человек. Первое движение Захара было броситься к лучине и затушить огонь. Гришка рванулся к окну, вышиб раму и выскочил на площадку. Захар пустился вслед за ним, но едва просунул он голову, как почувствовал, что в ноги ему вцепилось несколько дюжих рук.
- Гришка! - крикнул он отчаянно.
Но ответа не было.
- Ребята! - кричал один из молодцов, державших Захара. - Один дал тягу, в окно выскочил, беги за ним! Живей, ребята! Другого уж сцапали... Тащи его, ребята!
Два человека стремглав пустились из избы. Остальные вцепились еще крепче в Захара и, несмотря на то, что он бился, как белуга, попавшаяся в невод, втащили его в избу.
- Батюшки! Караул! Разбойники! - вопила тетушка Анна.
- Засвети огня, огня! - подхватило несколько голосов.
- Слышь, огня давай! Добрым словом говорят! - произнес кто-то над самым ухом старухи. - Каких тут нашла разбойников? Не разбойники - пришли за разбойниками - вот что! Ну, живо поворачивайся... Огня, говорят!
- Да кто ж вы, батюшка... О-ох! Какие такие? Ох! С нами крестная сила! Дайте хоть ребенка-то положить, - заговорила Анна, перебегая от люльки к печке.
- Ну, живо! Живо! Вздуешь огня, сама увидишь, какие такие... Крепче держи его, ребята: извернется - уйдет; давай кушак... вяжи его.
Послышалась свалка, сопровождаемая ударами и бранью. Но сила Захара ничего не могла значить перед силой пятерых дюжих молодцов. Когда старушка подошла с лучиной, он стоял уже окрученный по рукам.
- Так вот вы зачем! Вяжите его, отцы! Вяжите его, разбойника: он самый и есть злодей! - завопила Анна, после того как один из присутствующих взял из рук ее лучину и защемил ее в светец. - Всех нас погубил, отцы вы мои! Слава те господи! Давно бы надыть! Всему он причиной; и парня-то погубил...
Старушка ударилась в слезы.
- Не верьте ей, братцы, не верьте! Она так... запужалась... врет... ей-богу, врет! Его ловите... обознались... - бессвязно кричал между тем Захар, обращая попеременно то к тому, то к другому лицо свое, обезображенное страхом. - Врет, не верьте... Кабы не я... парень-то, что она говорит... давно бы в остроге сидел... Я... он всему голова... Бог тебя покарает, Анна Савельевна, за... за напраслину!
- Отцы вы мои! Отсохни у меня руки, пущай умру без покаяния, коли не он погубил парня-то! - отчаянно перебила старушка. - Спросите, отцы родные, всяк знает его, какой он злодей такой! Покойник мой со двора согнал его, к порогу не велел подступаться - знамо, за недобрые дела!.. Как помер, он, разбойник, того и ждал - опять к нам в дом вступил.
- Что же это в самом деле, братцы! Ведь это разбой, все единственно! кричал Захар, ободряясь. - За что связали? Должны наперед спросить... Федот Кузьмич! Вступись! - подхватил он ласковее. - Вступись, знакомый человек! Ты меня знаешь... встречались... помнишь? Федот Кузьмич!
- Ладно, брат, там разберут; вишь, нашел какого знакомого? Федот Кузьмич! Слышь! - смеясь, отвечал Федот Кузьмич. - Крепче держи его, ребята! Там рассказывай, как придем; там вас разберут, что куда принадлежит.
- Отцы вы мои... Ох! Да что ж такое они наделали? Что прилучилось-то? спросила тетушка Анна, неожиданно прерывая рыдания.
- Быка увели, обокрали вот этого молодца, - возразил Федот Кузьмич, указывая головой на высокого, плечистого мужика в синей чуйке, державшего Захара за ворот.
- Царица небесная! То-то вот! Я как вино-то увидела... ох, словно сердце мое чуяло... не добром достали вино-то!.. Да как же это, родной?.. Ох, батюшки!
- А так же, что этот вот мошенник калякал с работниками на лугу, а тот быка уводил: "Я, говорит, портной; портной, говорит, иду из Серпухова!" смеясь, отвечал Федот Кузьмич. - И то портной; должно быть, из тех, что ходят вот по ночам с деревянными иглами да людей грабят.
- Отсохни руки и ноги, коли не по наговору! Меня там вовсе и не было; спроси хоть в Комареве, - быстро заговорил Захар.
- Ладно, там скажешь...
- Ну, пойдемте, братцы! - перебил гуртовщик.
- Нет, погоди, надо другого дождаться; далеко не убежит: парни ловкие догонят!.. Слышь, еще и расписку целовальнику дали! - подхватил словоохотливый Федот Кузьмич. - "Так и так, говорят, бык достался, вишь, по наследию от отца-покойника..."
- Батюшка! Да у нас и в заводе скотины-то не было! Отродясь и не держали! - воскликнула Анна.
- Мы их и в кабаке-то нонче видели.
- Когда ты меня видел? В кое время? Меня там и не было! - произнес Захар.
Не обращая на него внимания, словоохотливый Федот Кузьмич рассказал старухе, как гуртовщик, отправляясь с другими работниками на ночлег в избу целовальника, услышал под навесом рев быка, как, движимый подозрением, спустился на двор с работниками, отыскал животное, убедился, что бык точно принадлежал ему, и как затем побежал к становому, который, к счастию, находился в Комареве по случаю покражи у фабриканта. Далее Федот Кузьмич сообщил о том, как становой, собрав понятых, вошел в кабак, допросил целовальника и как целовальник тотчас же выдал воров, показал расписку, пояснил, откуда были воры, и рассказал даже, где найти их.
- Добро еще лодка попалась у берега; спасибо прогонщикам, припасли! А то бы пришлось, пожалуй, бежать на паром в Болотово, - заключил рассказчик.
Во все время этого объяснения Захар не давал отдыха языку своему. Он опровергал с неописанною наглостью все обвинения, требовал очной ставки с Герасимом, называл его мошенником, призывал в доказательство своей невинности расписку, в которой не был даже поименован, складывал всю вину на Гришку, говорил, что приемыш всему делу голова-заглавие, поминутно обращался к дружбе Федота Кузьмича и проч. Но Федот Кузьмич только подтрунивал, а гуртовщик, державший Захара за ворот рубахи, не переставал его потряхивать.
- А вот, никак, и другого ведут! - произнес один из понятых, прислушиваясь к шагам, раздавшимся на дворе.
При этом Дуня сделала движение, как будто хотела броситься к двери; но в дверях показались только два человека, и она опустилась на лавку.
- Убежал! - сказали в один голос вошедшие.
Не было, однако ж, сомнения, что они употребили всевозможные старания, чтобы поймать беглеца: ноги их до колен были покрыты грязью, оба дышали, как опоенные клячи, проскакавшие десять верст без отдыху.
