Федор Достоевский - Письма (1870)

Твой весь Ф. Достоевский.

Разве какой-нибудь самый непредвиденный случай, но непременно выеду в воскресенье.

Петербург. Пятница 14 февраля/75.

Милая Аня, сейчас получил твое письмо от четверга и решительно поставлен в самое затруднительное положение и беспокойство. Ты решила почему-то наверно, что я выеду в субботу, и пишешь, что в субботу вышлешь ямщика. Я же не могу выехать раньше воскресенья ни за что. Теперь уж я знаю, что в воскресенье выеду наверно. Вчера же, высылая тебе письмо с деньгами, я узнал в почтамте, что ты получишь его только в субботу. В нем я написал уже почти наверно, что выезжаю в воскресенье. В том же письме, (1) которое я написал вчера из Общества взаимного кредита, в 6 строк, я кажется забыл написать, что выезжаю в воскресенье. Итак, ты получишь в субботу мое извещение, что надо выслать ямщика в воскресение, а он уже выслан тобою за день, в воскресенье, подождет поезда, увидит, что я не приехал, и поедет преспокойно назад, а я в понедельник сиди без лошадей. То-то будет история! Одним словом, я в беспокойстве ужаснейшем. Да и как можно высылать, не подождавши моего извещения.

Сегодня езжу и бегаю и живу, как в аде. В целые 2 недели ни разу в театр не сходил. Жил самым подлейшим образом, бегал по комиссиям или сидел в лечебнице. Завтра черт знает сколько еще хлопот. Сегодня был у Тришина, у Варгунина, у Бунтинга, в Гостином дворе и в заседании Славянского комитета. Обо всех подробностях потом. Процентов у Варгунина насчиталось 156 р<уб>. Он даст счет. Скажи (2) детям, что при везу игрушек. Денег идет бесчисленно много, не знаю даже как быть. Авось в понедельник вечером буду у вас. Обнимаю тебя тысячу раз и целую. Детей благословляю и целую, скажи, чтоб ждали меня в понедельник. Нервы у меня расстроены очень. Множество еще визитов и дел не сделано. Обнимаю тебя крепко, люби меня.

Твой весь Ф. Достоевский.

Это письмо пишу в полночь и пошлю завтра в субботу в полдень, - стало быть, это письмо будет последнее. Обнимаю тебя, Аня. Скоро поцелую уже взаправду. И как мне детишек увидеть хочется!

(1) вместо: В том же письме - было начато: То же письмо

(2) вместо: Скажи - было: Напиши

Старая Русса, 23 февраля/75.

Любезнейший Паша, посылаю тебе, по просьбе твоей, 30 р.; извини, что никак не могу выслать всех пятидесяти. Причем считаю нужным предупредить тебя, что и впредь не в состоянии буду, в настоящем положении моем, помогать тебе. Следственно, и не рассчитывай. Ты пишешь, что тебе "даже непонятно теперь, когда ты уже действительно на месте", как мог ты прожить это время и чем. А между тем тут же прибавляешь, что задолжал Елене Павловне сто рублей. (Сто ли, не больше ли? Но, сделав такой долг, конечно, можно было прожить.) При этом замечу тебе, что я нисколько не намерен заплатить за тебя Елене Павловне. Уж не уверял ли ты ее, что я за тебя заплачу? Ты просишь адресовать тебе письмо в Банк, а не к Елене Павловне: не потому ли, что боишься показать ей, что получил деньги? Хоть я и не хочу вредить тебе ни в чем, но, право, следовало бы уведомить Елену Павловну с моей стороны, что долг твой я не могу гарантировать. И вообще мне желалось бы знать правду. Ты обманул меня в первом письме, написав, что уже получил место; между тем пишешь, что только теперь действительно на месте; но на месте ли, не обманываешь ли и этот раз? И наконец, чем же ты из 75 р. заплатишь Елене Павловне? А если действительно на месте, то разве ты на нем удержишься: ты мигом войдешь в амбицию и оставишь место, не рассудив, что на такие места и без того по 100 кандидатов имеется и что ими надо дорожить. Но ты и представить себя не можешь иначе как на 150-200 рублях жалования! Миша, в Петербурге, 5 лет сидит на 75, но ценит и держится крепко, и вот только теперь получил 20 рублей прибавки и получает 95. Но ведь Миша и Павел Александрович - разница! Я по опыту говорю, ты просишь у меня 150 р. и, когда я посылаю тебе 25, фыркаешь из-за обиды (на меня-то!) и отсылаешь мне их назад: понятно, как ты фыркать должен там, где ты служишь, если уж на меня фыркаешь. Отослав 25 р., ты разрываешь со мной и даже после письма моего (1) не пишешь, отговариваясь делами (которых у тебя не было, ибо ты только теперь поступил на службу). А между тем, не говоря уже о наших отношениях (то есть отчима к пасынку) вспомни, что и все люди, покровительствовавшие тебе и сделавшие для тебя всё, что ты имеешь (Майков, Ламанский, Порецкий и проч.) - все эти люди делали всё это лишь для меня и по просьбе моей. Ты же, фыркая на меня, даже и не подумал, что я могу наконец потерять терпение: "Когда надо, напишу ему, и опять для меня всё сделает" - вот как ты, вероятно, думаешь обо мне. Если ты теперь написал мне, то наверно потому, что тебе понадобились деньги. Молчал же ты единственно потому, что изволил обидеться (на меня-то!) и пресек со мной сношения. Я не так прост, чтоб не понять этого, зная твой характер. В письме своем ты пишешь Анне Григорьевне свой поклон. Замечу тебе, друг мой, что это чрезвычайно неприлично с твоей стороны; такой поклон, после твоей выходки, как ни в чем не бывало - есть непозволительная бесцеремонность. В том письме своем, при котором отослал мне 25 руб., ты позволил себе выразиться (мне в лицо) насчет письма Анны Григорьевны в выражениях дерзких ("верх неприличия" и проч.). И после того, как ни в чем не бывало, ей же поклон! Ни поклонов, ни извинений твоих ей не нужно; это знай твердо. Переменят об тебе мнение лишь тогда, когда ты поступками своими заставишь уважать себя как хорошего человека. Какими поступками? Это я скажу тебе. На первый случай - вот тебе два поступка: 1) если действительно ты на месте, то удержись на нем и будь доволен 75-рублевым жалованием (предупреждаю тебя: ей-богу, не буду более просить за тебя никого!). 2) Не должай более Елене Павловне и старайся ей возвратить хоть помаленьку. Нельзя пользоваться до такой огромной суммы добротой этой деликатнейшей и добрейшей женщины. Да и чем ты отдашь ей - не понимаю! И потому прекрати жить в долг, если в самом деле имеешь жалованье: на это жалованье еще можно прожить. Смотри же, Паша, сделай мне это одолжение: это слишком важно. Ты оставляешь долги везде, где поселяешься, и их не платишь. Неужели и Елену Павловну ждет та же участь. Согласись, что если б ты, достав место, хранил его, не фыркав и не бросав его из-за твоего дурного характера, то имел бы чем жить и не делал бы долгов.

Один из главных доброжелателей твоих, благороднейший Порфирий Иванович Ламанский умер; знаешь ли ты это?

Желаю тебе всего хорошего и, главное, стать наконец хорошим человеком.

Твой Ф. Достоевский.

Р. S. Очень сожалею, что ты всё нездоров. Старайся выздороветь, особенно от лихорадочных припадков. Если к твоим неудачам привяжется наконец и нездоровье, то что же тогда будет?

(1) вместо: после письма моего - было: на письмо мое

Старая Русса, 1-е марта/75.

Милостивый государь,

Простите мою забывчивость, по которой и не выставляю Вашего имени-отчества.

В сборнике Вашем принять участие я готов бы со всею охотою, но успею ли? Я задавлен работой по печатающемуся в "Отеч<ественных> записках" большому моему роману, и так будет вплоть до осени. Если успею, то доставлю что-нибудь непременно, но во всяком случае к самому позднему сроку, то есть не раньше августа.

Двух-трех листов доставить тоже ни за что не могу. Вещица может быть в один печатный разве лист, немного менее или более листа.

Не понял я хорошо, что Вы пишете об условиях: 350-400 руб. за лист или за всю статью? Так как Вы предполагали 2-3 листа, то, если за всю статью, стало быть, ценили ее в 150 р. за лист. Но, в этом случае, я согласиться не могу. За роман в сорок листов я получаю с Некрасова сплошь по 250 р. с листа. А потому и не могу взять за один лист менее 350 р. с листа.

Будет ли в Вашем альманахе критическая статья (обзор литературы за год)? Этим чрезвычайно бы выиграло издание, особенно при хорошей статье. Всего более нужна теперь в литературе критика, и всего более ее ищут и читают.

Если Вам угодно будет всё что я здесь изложил, то сообщите; и тогда уже я Вам пришлю мою фотогр<афическую> карточку.

Примите уверение в моем совершенном почтении и преданности.

Федор Достоевский.

Старая Русса, Новгородской губернии. По Ильинской улице, в доме Леонтьева.

Старая Русса, 2 марта/75.

Милостивый государь Александр Николаевич,

Александра Павловна Орлова, жительница Старой Руссы и желающая получить здесь, при летнем сезонном театре, место агента со стороны Общества драматических писателей, просила меня, как живущего в Старой Руссе и уже три лета приезжающего на здешние воды, засвидетельствовать о ее способностях к искомой ею должности и ее характере. Сим с удовольствием свидетельствую о моем глубочайшем уважении к личности и характеру Александры Павловны, которую имею честь знать уже три года. Здешний же летний театр ей особенно известен, так как сама она, артистка в душе и нуждаясь в средствах к жизни, неоднократно и удачно исполняла на нем роли, но безо всякого контакта с антрепренером и к составу труппы не принадлежала, К сему прибавлю, что Александра Павловна женщина уже известных лет, живет одиноко и независимо и бесспорно пользуется глубочайшим уважением всего старорусского общества.