class="p1">Дверь в квартиру Марксона, чем-то подпертая, оказалась открытой, и когда Бен ступил на порог и заглянул внутрь, он увидел сидящего в кресле возле входа Тайлера Райхенбаха и самого Марксона, устроившегося напротив на диване. Тайлер вскинул голову, взглянув на вошедшего, а Марксон, повернувшись к нему, улыбнулся и поднял вверх один палец.
Бен вошел и только успел тоже опуститься на кресло, но поглядел на открытую дверь, услышал голоса других ребят в коридоре и снова поднялся:
— Вы не возражаете, если я закрою дверь?
— Ну, на самом деле от нас требуют оставлять дверь открытой. Преподавателям запрещено общаться с учащимися в своих апартаментах при закрытых дверях.
Бен не сразу сообразил, что Марксон имеет в виду, а когда до него дошло, он сразу вспыхнул, помотал головой и сел обратно. Марксон усмехнулся.
— Итак, что у нас нового? — спросил он.
Бену ужасно хотелось рассказать о том, что именно Ахмед заплатил за его обучение и что теперь он стал водиться с Томми. Но вместо этого он произнес:
— Борьба… это не…
— Ага-а…
— Ну да.
— Что ж, хорошо. Попробовать, пожалуй, стоило.
Бену не хотелось, чтобы этот вопрос разрешился так быстро.
— А еще я… — Он вполне мог прибегнуть к тем проблемам, о которых можно говорить. — Все эти домашние задания, вся эта учебная рутина… Вроде бы наконец наступает субботний вечер, но не успеваю я прийти в себя — а уже воскресенье, вторая половина дня, и мне надо делать уроки на понедельник.
— И ты как будто выдохся.
— Типа того.
— А тебе вообще интересна учеба? Те предметы, которые у тебя выбраны?
— По-моему, да.
— Хм-м… Скажи, тебе знакома Элис Морхед? — спросил вдруг Марксон.
Бен кивнул.
— Она сейчас работает над одним фотопроектом, — продолжал куратор. — Она просила меня прийти попозировать ей для портрета. Мне кажется, она готова этим заниматься независимо от того, будет ли ей это как-то зачтено.
— Да, я тоже сидел у нее перед камерой.
— Так вот, может, ты тоже найдешь для себя что-то чисто для души?
— Я попытаюсь.
Потом они поговорили о том, что Бен может какие-то уроки делать в пятницу, в свободные промежутки между занятиями, чтобы немного разгрузить воскресенье. И хотя Бен так и не стал говорить ничего из того, чем ему хотелось поделиться, он все-таки не стремился поскорее уйти со встречи.
* * *
В середине февраля оттепель продолжилась. Вода текла по дорожкам, заворачиваясь возле ливневых стоков. Ребята хоть и дрожа, но все же демонстративно ходили в рубашках поло и шортах с резиновыми сапогами или непромокаемыми ботинками. Лед поверх пруда сделался рыхлым и потрескавшимся, и в прожилках на нем образовались длинные лужицы.
Тепло продолжалось еще несколько дней, и среди учащихся прокатилась какая-то истерическая лихорадка. Ясно было, что такая теплая погода не протянется до самой весны. До сих пор все держались, противостоя зимнему холоду и темноте, — и внезапно обнаружили, насколько лучше жизнь, когда тебя не жалит стужа при выходе на улицу. И теперь страх перед возвращением обратно в зиму вызвал настоящий приступ отчаяния и тоски.
Грей продолжал разбивать в пух и прах лучших игроков из других школ. В «Вестнике муравьиной колонии» о нем написали еще две статьи, цитируя то, что процедил, выходя с корта, один из побежденных им противников своей команде: «Он мне отбил все желание играть». Собиравшиеся на домашних турнирах толпы зрителей теперь назывались «прилипалы Грея».
Бен наконец совсем забросил тренировки по борьбе и от беспокойности своей натуры начал похаживать в сквош-центр, чтобы в одиночку погонять по корту мяч, — но только когда он точно знал, что команда отправилась на какие-нибудь выездные соревнования.
В начале третьей недели оттепели Генри Картер, пятиклассник из корпуса Гордона и школьный хоккейный вратарь, развлекался со своей подружкой Ханной Бурке, которая делала ему минет. Никак с ней для начала не договорившись, он извергся ей в лицо, чего прежде никогда не случалось. Ханна тоже училась в пятом классе и жила в корпусе Пейдж. В качестве ответной меры она и другие девушки из Пейджа объявили запрет на любовные связи внутри кампуса: мол, если какую-то девицу застукают на том, что она чем-то таким занимается со своим бойфрендом, то другие девушки из корпуса Пейдж сделают все возможное, чтобы у провинившейся случился нервный срыв, или чтобы она ушла из школы, или то и другое вместе. И запрет этот продлится до тех пор, пока сами обитательницы корпуса Пейдж не объявят о его отмене.
Преподаватели чувствовали, что в школе что-то не так. По утрам в капелле по несколько минут требовалось призывать всех к тишине, ученики стали прогуливать уроки, а в клубе даже разразилась нешуточная перепалка из-за бильярда.
В первые дни те ребята, которые уже давно ни с кем не встречались, испытывали греющее душу злорадство. Однако по мере того, как в атмосфере школы все отчетливее ощущалась липкая промозглая сырость, все — даже учителя и школьный персонал — начали то и дело срываться из-за пустяков.
Как-то раз перед общим ужином Бен вернулся к себе и на маленьком столике перед диваном обнаружил записку. На миг в груди у него вспыхнула радость, но тут же он понял, что это послание не для него. На обрывке светло-коричневой бумаги, на которой Ахмед обыкновенно писал своему отцу, кто-то синей ручкой написал: «Двадцать седьмое распространяется на всех. Заметано?»
Было пятнадцатое февраля, вторник, а значит, двадцать седьмое выпадало на воскресенье, почти через две недели.
Погода держалась теплая, и за следующую пару недель Бен увидел в комнате еще три послания, написанных тем же самым почерком. Он представил, как Томми стоит посреди комнаты, разглядывая их с Ахмедом вещи.
«С чуваком все улажено. Заскакивай».
«Ну что? Всё тип-топ? Без проблем? Дай мне знать».
«Поедем на автобусе, а не на машине».
Во вторник — перед тем воскресеньем двадцать седьмого, на которое неизвестно что было намечено, — Ахмед вечером с чувством распахнул дверь и зашел в комнату. Бен тем временем читал комиксы про Тинтина «Семь хрустальных шаров».
— Мистер Твомбли поставил мне высокую отметку за сочинение по английскому! — гордо возвестил Ахмед.
Бен посмотрел на протянутый соседом листок — там было написано «Похвально». Эквивалент «В», то есть «хорошо». После размолвки из-за травки Бен заставил себя увидеть в этом разговоре признак дружелюбия.
— Вот здорово, Ахмед!
— И посмотри-ка сюда, какой фрагмент он обвел кружком… — Ахмед пролистнул пару страниц и подсел к Бену. — Это как раз тот момент, о котором я тебя спрашивал, который я сам бы ни за что не написал.
Бен заглянул в
