Хэйворд».
Этот пост с несколькими фотографиями. Я вжикаю пальцем вправо.
Афина простерта на полу, с руками на шее. Вжик.
Афина с моей книгой на груди, глаза открыты. Вжик.
Афина встает, ожившая. Вжик.
Афина с набрякшими на шее и предплечьях венами. Из глаз течет тушь; она оскаленно воет в объектив, выставляя ногти так, словно хочет разорвать меня на части. Вжик.
Афина — зловещее размытое пятно, сигающее к объективу камеры. Я выключаю телефон и швыряю его через всю комнату.
Свое недоумение я преувеличиваю. Условие изгнания нечистой силы — не такая уж большая тайна. Я знаю, чего хочет этот призрак, какой конец заставил бы все это исчезнуть. Эта истина столь же проста, как и моя неохота ее признавать: «Последний фронт» написала Афина, а я здесь в лучшем случае соавтор, и хотя заслуживаю некоторой похвалы за этот роман, но она ее заслуживает в первую очередь.
А я уже слишком глубоко в этом увязла, чтобы сознаваться. Вот она, единственная грань, которую я не могу переступить. Если сейчас сознаться, то я не только потеряю все, что приобрела, но и лишусь всех шансов на будущее, которыми располагаю. Я не просто вернусь к нулевой отметке. Я ввергну себя не только в литературный, но и в социальный ад.
Неужели я на самом деле этого заслуживаю? Да и вообще кто-либо?
Афины вот уж больше двух лет как нет на свете. Но она уже оставила впечатляющее наследие — такое, которое обеспечило ей место в литературном пантеоне навсегда. Ей даже больше не к чему стремиться.
А мне это нужно как-то пережить. Иначе правда меня погубит.
Так что нужно просто продолжать жить с этим призраком, свыкнуться с настырным присутствием его лица у меня под веками. Мы должны найти какой-то иной эквилибриум сосуществования, не предполагающий моего возврата ей того единственного, чего она хочет.
Однажды я сижу и пишу в закутке «Саксбис». В какой-то момент мое внимание привлекает вспышка изумрудно-зеленого цвета. Я смотрю в окно и, конечно же, вижу ее лицо с развевающимися на ветру локонами; она смотрит прямо на меня. На ней та же шаль, те же сапоги на высоком каблуке. Разве это не доказательство того, что она призрак? Ведь живые меняют одежду, а мертвые всегда остаются в одном и том же.
Мы встречаемся глазами. Она разворачивается, чтобы убежать.
Я вскакиваю и выбегаю из кофейни. Плана у меня нет; я лишь хочу поймать это видение, встряхнуть его за плечи и потребовать ответа. «Кто ты? Чего тебе надо?»
Но к тому времени, как я пробиваюсь через встречных и оказываюсь на улице, она уже в квартале от меня. Ее каблучки проворно стучат по тротуару; шаль развевается по ветру. Нет, это не призрак. Это человек из плоти и крови, такой же приземленный и цельный, как я. Я бегу изо всех сил — еще пара-тройка шагов, и я ее настигну. Мои руки тянутся, хватают ее за плечи и натыкаются на сухощавую плоть — всё, теперь ей не деться…
Она рывком оборачивается:
— Эй, вы чего?
Я вбираю эти яркие, жесткие глаза, бритвенно-тонкие брови, блестящий след алой помады на сердитых губах. Все мое нутро сжимается.
Передо мной Диана Цю.
— Джун? — Она отшатывается, как от укуса. Рука тянется к сумочке, выхватывает баллончик с перцовым газом. — Срань господня… А ну отойди!
— Я тебя поймала, — выдыхаю я. — Я тебя поймала…
— Не знаю, чего ты от меня хочешь! — заполошно говорит Диана. — Отстань от меня! Отойди, черт возьми!
— Значит, это ты меня пасешь.
Стук сердца отдается в горле. Лицо полыхает жаром, в голове плывет. Реальность ускользает, я буквально держусь на волоске. Все, что я знаю, — все, за что могу ухватиться, — это откровение, что Диана причастна к этой неотступной слежке за мной. Это она, все время была она.
— Я знаю, ты этим занимаешься. Я знаю, что это ты…
— Господи боже. — Рука Дианы дрожит, но она в меня не пшикает. — Что ты такое несешь?
— Это ее сапожки. Ее шаль.
От злости я чуть не задыхаюсь. Была ли это Диана в тот первый вечер в P&P? А возле «Коко»? Она что, доводила меня несколько месяцев кряду? Мне вспоминается та ее тирада на конференции, все интервьюшки и статейки в блоге, которые она публиковала обо мне. Эта женщина мною одержима. Неужели все это какой-то ее извращенный арт-проект «Погоня за Джунипер Сонг»?
— Погоди. — Диана опускает руку с баллончиком. — Ты что, думаешь, что я ряжусь под Афину Лю?
— Ты меня не обдуришь, — гну я свое. — Ты вон и одета как она; ты меня преследуешь.
— Да это мои сапоги! — пылит Диана. — Моя одежда! А мимо «Саксбис» я хожу потому, что я, блин, здесь живу! Дура чокнутая!
— Я не чокнутая.
— Не все азиатки на одно лицо, — злобно усмехается Диана. — Неужели это так трудно понять, ты, двинутая расистка?
Я едва сдерживаюсь, чтоб не влепить ей пощечину.
— Я не расистка и не двинутая!
Хотя вблизи сходство действительно распадается. Сапоги эти явно не Афинины — у той были коричневые «угги» с кисточками, а у Дианы черные с пряжками. Волосы у Дианы прямые и с четкой кромкой, а не волнистые локоны. Серьги обручами, а не изумрудные подвески. Помада гораздо ярче, чем та, которую позволяла себе Афина.
В общем, на Афину не похоже. От слова «совсем». И что мне такое примстилось в окне кофейни?
— Я не двинутая, — упрямо повторяю я, но никаких доказательств обратного привести не могу. Получается, я не могу довериться своим глазам. И своей памяти. Вся моя воинственность улетучивается. Грудь словно провисает, и воздух беспрепятственно выходит наружу.
— Я не двинутая, — сорванно выдавливаю я.
Диана смотрит на меня долгим взглядом, полным любопытства и презрительной жалости. Наконец она прячет свой перцовый баллончик обратно в сумку.
— О боже, — бормочет она и спешит прочь, то и дело настороженно оглядываясь, как бы я не набросилась снова.
— Тебе лечиться надо! — выкрикивает она уже на расстоянии.
Мне как-то удается забрать из «Саксбис» свои вещи и даже вызвать такси. Водитель «убер», наверное, думает, что я пьяна — я тяжело дышу и чуть покачиваюсь, вцепившись в подлокотник, как будто это единственное, что удерживает меня от падения. Разум между тем продолжает прокручивать стычку с Дианой. Мои пальцы впиваются в ее плечи. Сумочка, перцовый баллончик. Отвращение и страх в ее глазах.
На мгновение она в самом деле подумала, что я на нее нападу.
Невозможно поверить, что я это сделала. Этому нет оправдания. И даже
