2
Доктор Аделунг вставал рано, в шесть-семь часов. Ложился он спать не позже девяти. Он уверял, что дисциплина сна и пищи для человека важнее, чем климат и температура тела. В половине седьмого он сидел в старом шлафроке за столом и вносил в дневник те сведения за истекший день, которых не успел вчера внести за поздним временем. Он писал: "Января 30. M-r Maltzoff ведет себя расточительно и неприличен в сем случае: ибо не должно выставлять частное богатство на вид, при общей некой скудности. Что неприятно А. С. Г. Закуплено им столько тканей, будто бы дома имеет гарем. Между тем холост. Хвалится Львом и Солнцем и носит оный на груди; остается для ведения дел. Завтра поднесем подарки шаху. Послезавтра снова в дорогу. Разговор с евнухом. Оказывается, нравы гарема шахского не вовсе чисты. Измена одной жены. (Много способствует одеяние женское, под чадрою сам муж не в состоянии определить, его ли то жена.) NB. Безнаказанность. Ибо шах не должен всенародно признаваться в таком событии, а здесь все скоро разносится. Сообщил также: в уплату восьмого курура предназначено шахом нечто из его сокровищницы: алмаз, повсеместно известный под именем Шах-Надир. Принадлежал сему воителю, и на гранях вырезаны три арабские надписи - одна из них имя теперешнего шаха. Убедил Якуба писать записки". Доктор прислушался. Несся отдаленный шум, неясный, слитный. Он подумал и записал: "Тегеран по сравнению с Тебризом гораздо шумнее. На базарах нет того дня, чтобы не было драки. NB. Сообщить Сеньковскому о музыкальных инструментах". Без стука ворвался Мальцов. Доктор с неудовольствием на него взглянул. На Мальцеве был фрак, накинутый на ночную рубашку. - Что привело вас, любезный Иван Сергеевич, в столь раннюю пору? Но Мальцов схватил его за руку. - Доктор, доктор, бежим ради бога... Вы слышите? Шум, действительно, рос. Он становился более членораздельным. - Эа, А-ли, - всплеснуло где-то. Доктор поднялся и выпучил глаза. - Ну и что же? Мальцов заплакал. - Доктор, милый, разве вы не видите? - сказал он в тоске. Доктор подумал. - Вы полагаете, что это... - Бежим, бежим немедля. - Куда? - Ах, я не знаю куда. - Мальцов метался и плакал. Доктор надулся. Шлафрок его разлетелся в обе стороны. - Вы сошли с ума, - сказал он, - идите к Александру Сергеевичу и немедля разбудить! Мальцов замахал на него руками, пальцы прыгали каждый в отдельности. Он, не слушая, выскочил. Доктор пил воду и прислушивался. Вдруг он поставил стакан. - Джахххат... - шло издали. Он постоял еще секунду, держа в руке стакан, быстро скинул шлафрок и надел мундир. Оглянулся и нацепил шпагу, коротенькую, как мышиный хвост, надел фуражку и вдруг снова бросил на стол. С удивительной быстротой затолкал свои листки в стол. Вышел за дверь. И на дворе, раздув ноздри, он понюхал, как пес, воздух. Гарью не пахло. Шум шел из соседних улиц, и шел прямо на ворота. Доктор резко повернулся и замаршировал на задний двор. Казаки на часах крепко спали. Он не разбудил их.
3
- Авв-а-вв-а-вва, - говорил Сашка. - Авва-а-вва, Александр Сергеевич, - он стучал зубами и толкал Грибоедова. Грибоедов спал. Наконец он сел в постели и посмотрел на Сашку далеким взглядом. Надел очки и проснулся. Старик Дадашянц, привезший ночью подарки для шаха, стоял за Сашкой. Грибоедов свесил голые ноги. Ему было холодно. - Что тебе нужно? - спросил он сердито. - Ваше превосходительство, - сказал сипло старик и снял круглую шапку, - идет толпа. Нужно гнать Якуба. Грибоедов смотрел на редкие потные волосы, привыкшие к шапке. - Ты кто такой? - Я Дадашянц, - сказал жалобно старик и попятился за Сашку. - Так вот, если ты Дадашянц, так я запрещаю тебе вмешиваться не в свои дела. Тебя сильно избаловали. Ступай. - А ты что? - спросил он Сашку, - чего ты взыскался? Я еще полежу. Через десять минут подашь одеваться. И Сашка успокоился. Ровно через десять минут Грибоедов оделся. Он надел шитый золотом мундир, а на голову треуголку - как на парад. Вышел на двор распорядиться. И он услышал шум, похожий на вой райка, аплодирующего Кате Телешовой, как он однажды слушал его из буфетной комнаты. И вой вдруг прекратился, как будто Катя стала повторять нумер.
4
Мальцов выбежал от доктора Аделунга. - О-о-о-у... Он гудел на ходу. - О, дорогие, голубчики, - проговорил он и топотал ногами, как капризный ребенок. Он влетел в свою квартиру, на баляханэ, бросился к шкатулке и всунул ключик. Ассигнации, расписки, золото. Он скомкал расписки, затолкал ассигнации в боковой карман. Золото. Он набил карманы. - Бежать. - Куда, дурак, куда, дурачина, бежать? - спросил он себя с отвращением, передразнил и заплакал. И слетел опять во двор. Побежал, наткнулся на двух персиянских солдат из стражи Якуб-султана. Они уходили со двора. - Якуб-султан? - закричал он им. - Где Якуб-султан? Они, не ответив, прошли мимо. - Эа-а, - донес ветер. Он пробежал несколько шагов за ними уже подгибающимися ногами. Потом отстал, споткнулся. Якуб-султан ушел - понял он и повернул. Его отнесло к квартире Назар-Али-хана. Персиянская стража стояла. Ферраши его оглядели. - Эа-али, - все слышнее, не прекращается, не прекращается... - Мне нужен Назар-Али-хан, немедленно, - сказал Мальцов, стуча зубами, и ткнул пальцем в дверь, поясняя. - Назар-Али-хан вчера ушел, - сказал один на ломаном русском языке. Мальцов вгляделся в него и понял: толмач. - ... Салават... Он схватил за руку толмача. Отозвал его. Сунул руку в карман. Сжал золото: пять, десять монет, горсть. Сунул ему в руку. - Укройте меня, - сказал он, - здесь, а? У Назар-Али-хана? А? Он ведь ушел? а? Толмач посмотрел на ладонь. - Мало. Мальцов полез в карман. Брюки его были плохо застегнуты, он поправил их. - Всем надо дать, - сказал толмач. - Дам, всем, даю, все, - сказал Мальцов и поднял ладонь ребром. Толмач отошел к феррашам, поговорил и вернулся. - Давай, - сказал он грубо. Мальцов стал сыпать золото ему в руки. Толмач подозвал двух феррашей. Золото исчезло в карманах. У него осталось немного на дне левого кармана. Ферраши помедлили. Они смотрели на Мальцева. Теперь они прогонят его. - Дорогие мои, голубчики, - сказал скороговоркой Мальцов. Толмач открыл ключом дверь, пропустил Мальцева, посмотрел ему вслед и запер дверь. И Мальцов лег ничком в ковры. Ноздри его ощущали сухой запах пыли. Он закрыл глаза, но так было страшнее, и он начал смотреть в завиток оранжевого цвета, в форме знака вопросительного. Потом, через минуту или через полчаса - рев. Он вцепился обеими руками в край ковра, пригнул голову и смотрел на знак вопросительный.
5
Когда они выходили из ограды мечети Имам-Зумэ, их было пятьсот, шестьсот человек. Когда они подошли к проклятым воротам, их было десять тысяч. Муллы и сеиды, шедшие впереди, не оглядывались. Но они чувствовали за собой рост дыхания, шагов, криков. Бежали кузнецы, фруктовщики, художники, кебабчи - торговцы жареным мясом. Они из переулков замешивались одиночками, десятками, из улиц - сотнями. Сарбазы с ружьями. Однорукие люди в оборванных кулиджах поднимали левой рукой камни с дороги. Однорукие люди - лоты, воры. Кинжалы, палки, молоты, камни, ружья. Они прибывали из переулков. Их передавали старики, которые сами не шли. Топоры. Глаза были красные, и черные зрачки масляные. Лавки были закрыты, иначе бы их разгромили по дороге. Но когда они подошли к проклятым воротам, наглухо запертым, они вдруг остановились. Они стали. Руки сжимали молоты, камни, ружья, но ворота были заперты, и дом молчал. Крики прекратились. Русский флаг слегка потрепывался на древке.
6
- Слушать команду, - сказал Грибоедов. - Главные ворота запереть. Урядник Кузмичов, взять двадцать человек, стать у ворот. Урядник Иванов и Чибисов, взять пятнадцать человек, стать на крышу. Ружья держать наготове. Он взбежал по узкой лестнице к себе.
7
Якуб Маркарян, выгнув голову, выглянул из двери и снова вошел в свою комнату. Он сел посредине комнаты на пол и поджал ноги. А ведь он стал уже отвыкать от этой привычки. Потом он услышал, как шум приблизился. Потом все затихло, и вдруг высокий голос где-то неподалеку прокричал его имя. И сразу же: - Аллах. Аллах. И тишина. Якуб Маркарян оскалил зубы. Он смеялся. Ворота были крепкие.
8
- Саша, - сказал Грибоедов, стоя в приемной комнате, рядом со спальной. - Ну-ка, Саша, тащи сюда вино. Корзину тащи или две. И припасы. Сашка позвал кучера; они возились в кладовой. Доктор Аделунг, в мундире, сосал сигару. Рустам-бек и Дадаш-бек тоже были в комнате, полуодетые. Комната не имела ни жилого, ни человеческого вида. - Откупори нам эту бутыль. А остальное тащи-ка на крышу к казакам. Пусть позавтракают. Ваше здоровье, доктор. Это аи. Доктор Аделунг кивнул головой важно и грустно и чокнулся с Грибоедовым.
9
И только когда увидела толпа, что казаки на крыше пьют вино и едят, она очнулась. Белокурый человек в казакине, накинутом на белье, отдыхал от тяжелой корзины на крыше. Полетели каменья в ворота. Ворота чуть дрогнули. Белокурый человек в казакине, согнувшись, побежал по крыше обратно, во внутренний двор. Тогда щелкнул выстрел в толпе. Это был первый выстрел, и все его услышали. Белокурый человек бежал, согнувшись. И крик в толпе: мальчик в кулидже упал. Кровь была у него на лице. Кровь увидели. Его оттащили в сторону кузнец и сапожник. Он умирал. Заговорили фальконеты. В крышу, в казаков летели камни. Передние телами, без разбега, сотнями тел ударялись в ворота и, оглушенные, прядали назад. Казаки торопливо допивали вино. Человек на лошади показался внизу. Он что-то кричал, махал рукой. Казаки видели, как его стащили с лошади, поволокли к упавшему мальчику, в воздухе поднялись палки, и человек провалился. Казаки на крыше утерли рты, стали на колена и прицелились. Так погиб Соломон Меликьянц, который метнулся к русскому посольству, как муха на огонь. Были одновременны: кровь на земле, ворота, о которые бились тела, высокий белокурый человек, который бежал по крыше, трое или четверо казаков, вдруг растянувшиеся на крыше. И тут же увидели, что крыша конюшни, слева - шире, чем правая, с казаками. Так десять-пятнадцать человек взобрались на крышу конюшни. Троих передних сняли казаки пулями. - Джахат! - Эа-Али-Салават! - Смерть собакам! Сотни уже были на крыше первого двора. Казаки отступили в узкий проход.
